Иван Шевцов - Лесные дали

• Название: Лесные дали
• Автор: Иван Шевцов
• Издательство: Советская Россия
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1986

Иван Михайлович Шевцов участник Великой Отечественной войны, полковник в отставке, автор 20 книг, среди которых получившие известность произведения "Тля","Бородинское поле", "Семя грядущего", "Среди долины ровныя" и др.

Роман "Лесные дали", посвященный вопросам охраны природы, поднимает острые экологические проблемы, воспевает рачительное, бережное отношение людей к дарам земли. Роман отличают острота и актуальность социальных конфликтов, внимание к духовному миру нашего современника.

---

У Афанасия Васильевича было два сына и дочь. Старший погиб на фронте. Второй сын, кандидат наук, со своей семьей жил в Саратове, а дочь - младшая в семье, врач сельской больницы, - жила в соседнем районе, в шестидесяти километрах отсюда. Оба, и сын и дочь, приглашали отца не только в гости, но и насовсем. В гости он изредка наведывался, а на приглашение жить у них обычно отвечал:

- Уйду на пенсию - там видно будет.

Мысль навсегда расстаться со своим домом, с садом, в котором под старыми антоновками стояли четыре пчелиных улья, была для него неприятной и в общем-то неприемлемой. Старика можно было понять.

Когда Ярослав, поставив в конюшню Байкала, расстроенный первой стычкой с лесничим, вошел в дом, Афанасий Васильевич задумчиво сидел во второй комнате за круглым столом. Перед ним лежали вскрытый конверт и листок исписанной бумаги. Старик был настолько обременен своими заботами, что не обратил внимания на опечаленный вид Ярослава и, потрогав письмо, сказал, подняв блеклые глаза:

- От Степы. Зовет к себе. Насовсем. Новую квартиру получил. Из трех комнат. Одну, значит, для меня. Персонально. Повысили его - в доктора произвели. Это что ж, стало быть, он теперь вроде бы профессор?

- Да, примерно, - подтвердил Ярослав, не вдаваясь в тонкости, так как сам был не совсем сведущ, и присел к столу. Письмо его встревожило, ему хотелось узнать решение старика. Но Афанасий Васильевич не спешил.

- Чудно как: первый профессор в нашем роду. - Глаза лесника под прямыми в льняную ниточку бровями осветили смуглое, в грубых бороздах лицо, - Профессор Рожнов Степан Афанасьевич. Во как! На всю Россию, значит. - И затем, понизив голос, прибавил с досадой: - Жаль, старуха моя, Антиповна, не дожила до такой чести. Ее любимец. И в мать Степка-то пошел. Она у меня умная была. В школу не ходила, а грамоте сама выучилась. Самостоятельно, никто не помогал. И читать и писать умела

Обедали вместе - ели грибной суп из сушеных боровиков, жареную картошку с луком. На закуску огурцы и соленые опята. Запивали ядреным искристым квасом, который Афанасий Васильевич делал из хлебных корок и меда. Пил и похваливал:

- В квасе молодость и сила. В старые времена вся трудовая Россия только и держалась на квасе.

Ярослав рассказал Афанасию Васильевичу о загубленных соснах и стычке с лесничим, все подробно доложил. Старик расстроился и осерчал. Метался по дому, бросал ядовитые слова по адресу Кобрина:

- И откуда только он взялся на нашу голову? Землячок лесничего. Ну, погодите! У меня с ним в прошлом году целая история получилась: до райкома дело дошло. Как поселилась эта Кобра у нас, так и начала в лесу безобразничать. Поймал я его - предупредил. Протокол, говорю лесничему, составить надо. А он мне: "Давай, Василич, простим на первый раз: человек новый, порядка не знает". Простили. И что вы думаете - не прошло и месяца, как спять застаю его в лесу: нарубил жердевых елок. Я говорю: сукин сын, нахал ты этакий, теперь ты не вывернешься. Он меня матюком обложил и топором пригрозил. Я без ружьишка был, но на его угрозу ответил: поймаю, говорю, в третий раз - пристрелю; бандит такой - топором грозит мне. Да я, говорю, не таких видал. И что вы думаете - вызывает меня лесничий и говорит: из райкома прислали на меня жалобу, будто я груб с населением, хотел выстрелить в пенсионера Кобрина. В общем, пришла цидуля. А я коммунист. Я тридцать лет в партии состою. Как же так, говорю, - давайте разберемся. Пошел в райком, к первому секретарю. Разобрались и поверили мне, а не ему. Потому что я в жизни своей никогда не солгал. И напраслину на человека возводить не стану. Валентин-то Георгиевич советовал: "Не связывайся ты, Василич, с этим Кобриным, человек он беспокойный и, кроме неприятностей, ничего не добьешься". Я говорю, нет, дудки, как это так "не связывайся". Он, значит, будет лес изничтожать, а я ходи да помалкивай? Во-первых, оформили протокол на шесть жердинок. И в райкоме ему намылили шею и предупредили строго. Помогло. После того не появлялся в лесу ни с топором, ни без топора. Потому как без топора ему в лесу делать нечего. И вот теперь, значит, прослышал, что я уже не лесник, и опять за свое. И лесничий, скажу тебе, тоже хорош. Не лесовод, а лесогуб. Это ж надо - с поганым землячком пропил такое диво-дивное. Не сажал, не растил, а на бутылку променял. Ну, погоди же. Думаешь, Рожнов на пенсии - и нет Рожнова! Теперь можно безобразничать! А Рожнов коммунист, тридцать лет в партии состою. Меня весь район знает…

- Успокойтесь, Афанасий Васильевич, - пробовал увещевать Ярослав. - Что ж теперь поделаешь: сосен не вернешь. А нервы трепать что толку?..

- Как что толку?! - шумел старый лесник и колол Серегина ожесточенным взглядом. - Молчать? Прощать? Так он еще не то вытворять станет.

Расстроенный, взъерошив остатки льняных волос, с трудом переставляя больные ноги, старик вышел в сени. Через несколько минут возвратился притихший, мягкий, розоволицый и какой-то маленький. Только волосы по-прежнему упрямыми пучками щетинились во все стороны. Положил узловатую, в черных крапинках руку на стол, заговорил совсем спокойно, даже ласково, будто прося извинения за свою недавнюю вспышку:

- Ты с ним старайся не ссориться. Сначала приживись. Я сам с ним поговорю. У меня для него давненько припасены ядреные слова… А вот учителке отказал напрасно. И Николай Мартынович у них в школе бывал. Еще в прошлом году она и меня просила поговорить с ребятишками про лес. Да из меня какой говорун: не обучен ораторскому ремеслу. Или от рождения способности в этом самом деле нет. Иной, посмотришь, гвоздя толком вколотить не может, ель от березы не отличит, а речист. Как начнет языком шевелить, и потекли слова из него, как вода из родниковой трубы - конца не видать. А другой и неглупый совсем, даже башковитый, с друзьями-приятелями разговаривает и гладко и толково и за словом в карман не лезет. А выпусти его на люди, перед народом, да хоть и перед ребятишками - и двух слов не свяжет. Отчего это так? От рождения или от тренировки?

Он спрашивал вполне искренне, доверчиво глядя на Ярослава. Ярослав пожал острыми худыми плечами, сказал нерешительно:

- Талант, значит.

- Талант не талант, а с ребятишками тебе поговорить надо, - неожиданно повернул старик. - Лекция не лекция, а, говоря по правде, обыкновенная беседа. Николай Мартынович тоже поначалу не хотел. А потом уступил, сдался. Раз Алла Петровна просит - надо уважить. Она женщина положительная и, говоря между нами, умная.

Ярослав задумался. И не над тем, что в самом деле ему следовало бы побеседовать со школьниками как леснику, а над тем, что он не очень вежливо разговаривал с этой "умной и положительной" учительницей. Он принял ее за легкомысленную девчонку, а тут, извольте видеть, - замужняя женщина, жена его непосредственного начальника, да к тому же положительная и умная. И еще - старик этого не говорил, но Ярослав уже знал - симпатичная. Он почувствовал себя неловко, и это его состояние, как бывает у честных и бесхитростных натур, в тот же миг отразилось в глазах. Афанасий Васильевич заметил его досаду, но расценил ее по-своему и сказал неожиданно для себя:

- Вот! Надумал. Ты им о пограничниках расскажи. Ребятишкам такое всласть. Хлебом не корми, а подай про шпионов да про войну. Ты, значит, им и расскажи - сначала про пограничников, а потом про лес.

Старик довольно хлопал ладонями себя по бедрам, встряхивал нечесаной маленькой головой и откровенно, до восторга радовался своей находчивости.

- Про пограничников - ладно, это я могу, - согласился Ярослав. - А что про лес?

- Как что? - удивился старый лесник и вытянулся, как солдат, по стойке "смирно", выпятив грудь, обтянутую, словно доспехами, меховой телогрейкой. - А то, что людям без лесу нельзя. И вообще, без лесу на земле жизни быть не может. Потому как лес - это и воздух, и здоровье, и царство живности всякой, окромя строительного материала и разной там продукции. Ты все это им расскажи и то, что каждое деревце свою жизнь имеет, свое начало и конец, как и все живое на земле, судьбу, значит, свою. А все зачем? А затем, чтоб они сызмальства научились любить лес и беречь. Понимать его красоту и пользу. Про птиц, про зверей, про жучков расскажи, которые полезные, а которые вредные.

- Так ведь я не знаю.

- А ты узнай. Это твой долг: знать. Из книг узнай. Вон их сколько у меня и, считай, добрая половина про лес.

Афанасии Васильевич резким жестом указал на старую, еще довоенную этажерку, заставленную книгами, и сам пошел к ней, тяжело ступая мягкими, подшитыми войлоком валенками, приговаривая:

- Сам покупал, а больше Степа, сын, одаривал отца лесными книгами. Все хотел сделать из меня ученого лесника. А и то правда - человек при деле должен свое дело знать не хуже профессора. Если ты бочкарь, то знай, из какого дерева какая кленка на что годится А так же и лесник. И Николай Мартынович тоже привозил мне лесные книги. - Он извлек из библиотеки два томика: один толстый, другой потоньше, повернулся лицом к Ярославу: - Во, "Русский лес" называется. Леонид Леонов написал. Роман. Николай Мартынович подарил. Он с этим Леонидом Леоновым, вот как мы с тобой, разговаривают и чаи пьют. А это сочинение самого Николая Мартыновича. Называется: "Сердитая книга". - Он протянул Ярославу второй томик. На титульном листе стояла надпись: "Лесному чародею, моему доброму исцелителю А. В. Рожнову - великому труженику земли русской и редкой души человеку - с благодарностью за приют и ласку. Ник. Цымбалов". Ярослав вслух прочитал надпись и видел: старику приятно. Спросил, как понимать "исцелителю"? Афанасий Васильевич охотно пояснил: