Егор Иванов - Честь и долг

• Название: Честь и долг
• Автор: Егор Иванов
• Жанр: История

Роман является третьей, завершающей частью трилогии о трудном пути полковника Генерального штаба царской армии Алексея Соколова и других представителей прогрессивной части офицерства в Красную Армию, на службу революционному народу. Сюжетную канву романа составляет антидинастический заговор буржуазии, рвущейся к политической власти, в свою очередь, сметенной с исторической арены волной революции. Вторую сюжетную линию составляют интриги У.Черчилля и других империалистических политиков против России, и особенно против Советской России, соперничество и борьба разведок воюющих держав. В книге широко использованы документы, свидетельства современников и малоизвестные исторические материалы.

---

Алексей опять взял карандаш и не удержался от того, чтобы не подчеркнуть строки, поразившие его высшим критерием истины:

"Но если поражения в начале войны играли роль отрицательного фактора, ускорившего взрыв, то связь англо-французского финансового капитала, англо-французского империализма с октябристско-кадетским капиталом России явилась фактором, ускорившим этот кризис путем прямо-таки организации заговора против Николая Романова… Весь ход событий февральско-мартовской революции показывает ясно, что английское и французское посольства с их агентами и «связями», давно делавшие самые отчаянные усилия, чтобы помешать «сепаратным» соглашениям и сепаратному миру Николая Второго (и будем надеяться и добиваться этого — последнего) с Вильгельмом II, непосредственно организовывали заговор вместе с октябристами и кадетами, вместе с частью генералитета и офицерского состава армии и петербургского гарнизона особенно для смещения Николая Романова… Если революция победила так скоро и так по внешности, на первый поверхностный взгляд — радикально, то лишь потому, что в силу чрезвычайно оригинальной исторической ситуации слились вместе, и замечательно «дружно» слились, совершенно различные потоки, совершенно разнородные классовые интересы, совершенно противоположные политические и социальные стремления. Именно: заговор англо-французских империалистов, толкавших Милюкова и Гучкова с К° к захвату власти в интересах продолжения империалистской войны… с другой стороны, глубокое пролетарское и массовое народное (все беднейшее население городов и деревень) движение революционного характера за хлеб, за мир, за настоящую свободу".

Впервые Алексею удалось так зримо увидеть закулисную историю того, что рядилось перед ним в тогу истинного патриотизма и любви к Отечеству. Он понял, что питерские рабочие и солдаты самоотверженно боролись против царской монархии за свободу, за землю для крестьян, за мир, против империалистской войны. В то время как англо-французский капитал в интересах продолжения и усиления этой бойни ковал дворцовые интриги, устраивал заговор с гвардейскими офицерами, подстрекал и обнадеживал Гучковых и Милюковых, подстраивал совсем готовое новое правительство, которое и захватило власть после первых же ударов пролетарской борьбы, нанесенных царизму.

У Соколова словно открывались глаза, когда он читал Ленина. Никогда еще так ясно он не понимал окружающий его мир, как теперь, когда он читал письмо к человеческому разуму, пришедшее из далека. Из захолустного и провинциального швейцарского городишки, каких десятки Соколов повидал за свои командировки. И гордость за то, что человек, написавший столь нужное ему сейчас письмо, тоже русский, тоже патриот своей родины и своего народа, желающий переделать мир так, чтобы он стал местом жизни счастливых и свободных людей, овладела Алексеем.

Соколов долго сидел, переваривая прочитанное. Потом аккуратно вырезал оба отрывка из газеты, скрепил их и спрятал в свой сейф. Он решил непременно перечитать их еще раз и при случае отправить в Петроград, домой. Настя, конечно, могла прочитать "Письма из далека" и без него, но теперь ему очень хотелось обсудить с ней некоторые строки…

Далеко за полночь вышел он из здания бывшей гимназии и решил пройти до гостиницы «Бристоль» пешком. На несколько секунд он замешкался на крыльце, застегивая верхнюю пуговицу бекеши. Вдруг от дровяного сарая грянул выстрел, и пуля сбила с него фуражку. Алексей упал с крыльца в тень, словно подкошенный пулей, и постарался приземлиться так, чтобы можно было достать браунинг. Услышав выстрел, показался часовой. Из подъезда выскочил военный жандарм внутренней охраны штаба. Они все смотрели в сторону дровяного сарая, выходившего задней стеной во двор дома на соседней улице. В ночной тишине за сараем послышался лошадиный всхрап, затем стук копыт рванувшегося с места наметом коня.

— Ушел! — с сожалением плюнул под ноги жандарм.

Алексей встал из-за крыльца, поднял фуражку с простреленной тульей, отряхнул ее от снега, надел.

— Хороший стрелок! — спокойно сказал он. — С семидесяти сажен попасть в фуражку — это высокий класс…

— А говорили недавно в контрразведке, что всех немецких шпионов в городе повыловили!.. — с упреком сказал жандарм в чей-то адрес. — Рапорт писать, ваше превосходительство?..

— Доложи коменданту штаба на словах о происшествии… — приказал Соколов. Он положил браунинг во внутренний карман бекеши и вышел на улицу. Хотя и центральная, она была полупуста. Часовой удивленно посмотрел вслед генералу: надо же! Только что стреляли в него, а он без охраны, даже без адъютанта или ординарца пошел себе в темень спокойно, словно к теще на блины…

Алексей действительно не ощущал опасности. Его захватили совершенно иные чувства. Он только что прикоснулся к огромному и величественному миру революции. Она наполнила собой все его сознание. И когда комок свинца, пробив фуражку, толкнул его воздушной волной, страха за жизнь не появилось. Однако через несколько минут на ночной улице холодный разум подсказал, что могут быть и другие стрелки.

"Жаль, что теперь не погуляешь один поздним вечером… — подумал Соколов. — Все-таки они не оставили меня в покое… А я-то думал, что события в Петрограде отвлекли от моей скромной персоны внимание господ заговорщиков, но, видимо, я чем-то им крупно досадил…"

65. Треллеборг — Стокгольм, март — апрель 1917 года

Около трех часов дня паром отвалил от пристани. С его палуб никто не махал шляпами и платочками остающимся на причале.

Большой любитель пешей ходьбы, Владимир Ильич с удовольствием использовал длинные верхние палубы для разминки после трехсуточного сидения в тесном вагоне. До шведского порта было четыре часа пути.

Легкое недоумение возникло, когда помощник капитана стал раздавать пассажирам обширные опросные листы. "Что за этим кроется? — невольно задумались эмигранты. — Может быть, неприятности на шведском берегу?" Беспокойство усилилось, когда капитан подошел к группе эмигрантов и спросил, кто из них Ульянов?

Владимир Ильич решительно выступил вперед:

— Я Ульянов. Что вас интересует?

Оказалось, что это Ганецкий, устав от ожиданий в шведском порту Треллеборге, получил разрешение администрации порта на запрос радиограммой капитана о том, есть ли на судне Ульянов и сколько с ним взрослых и детей?

Через двадцать минут в Треллеборг ушла радиограмма: "Господин Ульянов приветствует господина Ганецкого и просит его заготовить билеты". Далее сообщалось, сколько мужчин, женщин и детей в группе эмигрантов отправится из Треллеборга через Мальме в Стокгольм.

В начинающихся сумерках холодного вечера 30 марта (12 апреля) "Дроттнинг Виктория" дала приветственный гудок, разворачиваясь, чтобы кормой пришвартоваться подле мола к паромному причалу. На верхней палубе замер в ожидании высокий, в мешковатом пальто и без шапки Фриц Платтен. Он высматривал тех, кто должен был встречать эмигрантов в Швеции. Ждали, кроме Ганецкого, еще двух-трех шведских товарищей из левой социал-демократии. Но на пристани, кроме солдата и нескольких таможенных служащих, стояли всего два человека в цивильных платьях. Увидев Платтена и эмигрантов, эти двое дружно замахали руками. Эмигранты ответили тем же.

Наконец медленно движущаяся громадина мягко ткнулась в свое гнездо; откинут борт, и сходни легли на берег.

Сначала в объятиях эмигрантов оказался Яков Ганецкий, затем — шведский товарищ Отто Гримлюнд. Оказалось, что депутат Фредерик Стрем не смог дождаться в Треллеборге прихода парома, отбыл на важное совещание в Стокгольм и оставил вместо себя молодого газетчика и лидера молодежной организации левой социал-демократии на юге Швеции Отто Гримлюнда. Это был дородный, красивый, с крупными чертами лица молодой швед. Он с особенным восторгом смотрел на Ленина. Ведь несколько дней тому назад, 6 апреля, на первой странице популярной социал-демократической газеты Швеции «Политикен» был помещен портрет Владимира Ильича и статья о нем Вацлава Воровского.

"Ленин, портрет которого помещен выше, один из самых замечательных вождей русской социал-демократии, — писалось в статье. — Он вырос из массового движения русского пролетариата и рос вместе с ним; вся его жизнь, его мысли и деятельность неразрывно связаны с судьбами рабочего класса, для него была лишь одна цель — социализм, лишь одно средство — классовая борьба, лишь одна опара — революционный международный пролетариат…"

Не только Гримлюнд и Ганецкий ждали с нетерпением. Чиновники таможни поддались на уговоры Ганецкого и согласились пропустить русских эмигрантов без таможенного досмотра, лишь бы им показали Владимира Ленина. Ганецкий выполнил свое обещание. Подойдя к таможенникам, он указал им на энергичного человека среднего роста, с веселыми глазами, блистающими из-под полей потертой фетровой шляпы, в черном пальто с бархатным воротником, в грубых горных ботинках. Шведы и сами уже обратили внимание на этого человека. Он привлекал к себе внимание, будто от него исходила особая сила.