В. Зарудный - Фрегат «Бальчик»

• Название: Фрегат «Бальчик»
• Автор: В. Зарудный
• Жанр: Историческая проза

Автор рассказа - лейтенант В. И. Зарудный служил под начальством П. С. Нахимова на ряде кораблей. Рассказ его был опубликован в «Морском сборнике» за подписью В. З., с подзаголовком: «Посвящается памяти адмирала Нахимова», и следующим примечанием: «Автор считает долгом предупредить читателей, что имена, фамилии, названия судов, обстоятельства - никого и ничего не обозначают в этом вымышленном рассказе. Одна личность адмирала Нахимова со всеми его монологами изображена здесь с такою добросовестностью, которая зависела от памяти рассказчика; все же остальное служит общей обстановкой того человека, которому посвящается этот рассказ»

---

Павел Степанович вспыхнул; яркий румянец покрыл его лицо, и он быстро начал мешать ложкой в супе.

Эта мысль, удивившая меня тогда еще больше той, которая ей предшествовала, сменилась скоро другими впечатлениями и недолго держалась в голове; в одно ухо вошла, а из другого вышла. Но когда эхо Синопского боя долетело до этих самых ушей, когда весь мир был поражен неслыханным в истории фактом, - истреблением крепости и значительной эскадры в несколько часов полдюжиной парусных линейных кораблей, - тогда возобновилась в уме моем давно забытая мысль и отозвалась в сердце каким-то упреком.

В Нахимове могучая, породистая симпатия к русскому человеку всякого сословия не порабощалась честолюбием; светлый ум его не прельщался блеском мишурного образования, и горячее сочувствие к своему народу сопровождало всю жизнь его и службу. Неужели мы будем приписывать одной сухой науке успех победы, зависевшей от энергической деятельности множества людей?

Во время этой беседы с адмиралом, несмотря на мои двадцать лет от роду, я вследствие особенных обстоятельств и условий нашего воспитания находился еще в том периоде жизни, когда запас школьных познаний ставит человека в странное положение на службе: при недостатке опытности честолюбие, искусственным образом развитое системой школьного образования, мешает иногда нам верно оценить свое положение в обществе и видеть множество ступеней, отделяющих нас от людей, много проживших и много сделавших. По школьной привычке мы судим еще о достоинстве людей, измеряя его экзаменным масштабом, как будто все достоинство человека заключается в количестве его ученых познаний, а не в полезных действиях его жизни. Имея эту слабость, общую почти всем молодым людям нашего века, я давал слишком важное значение скудному запасу своих познаний, не убедившись опытом, как легко все забывается и как много уже мною забыто. Этому обстоятельству я приписываю излишнюю смелость в обращении с сановниками, недопустимую условиями общественных приличий, смелость, которая внезапной импровизацией часто поражала меня самого больше, чем других. Удивительно, как медленно развивается иногда нравственное начало в человеке и как быстро совершаются в нем перевороты, изменяющие взгляд его на самого себя и на окружающую сферу.

Приписывая вспышку Павла Степановича тому, что он рассердился на меня за возражение, я надулся. Чего тут, думаю себе, обижаться возражениями; разговор неслужебный; значит, всякий может иметь свое мнение. Отчего же Александр Александрович всегда может спорить, а я не могу? - я не виноват, что я мичман.

Возобновление разговора о литературе очень скоро примирило меня с Павлом Степановичем; по выражению добрых его глаз я убедился, что он нисколько не сердится на меня за участие в споре.

- Все неудачи в литературе, - говорил Павел Степанович, - при доказанной опытности писателей происходят от того-с, что все одни и те же лица пишут. Сидит себе человек на одном месте, выпишет из головы все, что в ней было, а там и пойдет молоть себе что попало. Другое дело-с, когда человек описывает то, что он видел, сделал или испытал, и притом поработал довольно над своей статьей, и отделал ее, как следует-с. Боюсь я за «Морской сборник», чтобы с ним не случилась та же оказия-с. Когда возьмутся писать два-три человека каждый месяц по книге, то выйдет ли толк? Нужно всем помогать, особенно вам, молодые люди, вас это должно интересовать больше, чем нашего брата-старика, а выходит обратно-с. Ну, чтобы вам, например, г. Фермопилов, написать что-нибудь для «Сборника» о подъеме затонувшего судна; ведь вы сами там работали, так можете описать все как следует…

Катанье на шлюпках

Несколько дней после того знаменитого адмиральского обеда, во время которого Фермопилов решился на отчаянный шаг в жизни, все шло своим порядком: парусное, артиллерийское учения, чай со сливками, тонкие намеки о благополучии Малороссии, желание найти во всех действиях гетмана заботливость о потомстве; Л. попрежнему был мил и внимателен к своему вахтенному мичману, изредка трактовал о философических истинах и опровергал их вслед за этим каким-нибудь несообразным с ними выговором или грубым обращением; Александр Александрович все так же был деятелен наверху и молчалив внизу; Павел Степанович все горячился и острил; Б. не раз пугал меня своими бешеными импровизациями, которые мне очень нравились, потому что обнаруживали любовь к своему делу; С. трунил над другими и над собой, находя во всем тщеславие и притворство. Все эти личности, обстоятельства то перемешиваются с воспоминаниями о других периодах моей жизни, то воскресают, как любимые мечты юношеской фантазии, и представляются в ярком свете панорамы.

Живо помню теперь, как однажды я лег спать после обеда и не успел задремать, как приходит вестовой и говорит:

- Александр Александрович приказали вас спросить, не угодно ли вам кататься?

- Скажи, братец, что не угодно, решительно не угодно, - сказал я, поправляя подушку. Через несколько секунд является та же равнодушная, несносная фигура и говорит:

- Павел Степанович приказали вас спросить, не угодно ли вам кататься?

Я тотчас встал и вышел наверх.

Павел Степанович подошел ко мне и сказал:

- Ежели вы не хотите кататься, так и не нужно-с! я только узнать хотел-с.

Я отвечал ему, что мне и самому не хотелось бы пропустить такой удобный день для катания.

- Конечно-с, г. Корчагин; знаете ли вы, какая важная вещь катанье на шлюпках под парусами в свежий ветер? Это вот что такое-с: тут на деле вы можете убедиться, что трусость есть недостаток, который можно искоренить, и что находчивость есть такая способность, которую можно возбудить и развить; все это мы называем одним словом-с: привычкой.

Ответив Павлу Степановичу, что мне приходилось на себе испытать эту истину, я сел на полубарказ, поставил паруса и отвалил от борта. Близ фрегата щеголяли уже мичмана Фермопилов, У., В. и еще на вельботе кто-то катался, не помню. Ветер был свежий с небольшими порывами, волнения почти не было; весело было кататься этот раз. Я упражнялся в разных эволюциях вдали от фрегата; смотрю, спускается ко мне У. на барказе, - подошел очень близко и лег со мной одним галсом.

- Отчего ты под кормою фрегата ни разу не проходил? - спросил у меня У., - там Павел Степанович наверху, вот и теперь он на нас в трубу смотрит.

- Ну его совсем, еще накричит за что-нибудь.

- Ступай, нехорошо! Все проходили, кроме тебя; для него сегодня праздник, всем доволен: в самом деле, управляются хорошо.

Я привел к ветру, сделал два галса и спустился под корму фрегата. Издали увидел я наверху Павла Степановича, командира фрегата, нескольких офицеров; все смотрят во все глаза. Я поправил паруса и думал: - что как заметят какую-нибудь ошибку да распекут! Вот сраму наберешься. Павлу Степановичу угодить трудно.

Быстро проскользнула шлюпка мимо фрегата, и Павел Степанович крикнул:

- Дельно-с, дельно-с, г. Корчагин! У вас все как следует.

Батюшки светы, как я обрадовался! Воодушевясь, я сейчас же положил руль на борт, велел развернуть шкоты и полетел полным ветром вдоль гористого прибрежья в ту часть рейда, где разноцветные полосы воды обозначали различную степень силы ветра, дувшего с берега разнообразными порывами. - Там приходилось беспрестанно брать то один, то два рифа, потом отдавать, опять брать; таким образом, увеличивая и уменьшая площадь парусов, приводя и спускаясь, я щеголял нарочно, чтобы похвастать перед другими. Цель моя была достигнута: чрез несколько времени летит ко мне на капитанском катере с латинскими парусами мичман В., он издали махал мне фуражкой и, подойдя поближе, крикнул:

- Ай да Черниговская губерния! Не дурно, знай наших! Давайте гоняться мимо фрегата, туда, по направлению мыса Доб! Вот увидите, как я вас обгоню.

- Давайте!

Вот когда заговорило самолюбие!

Можно ли же на катере с дрянными парусами обогнать великолепный полубарказ со шкунским вооружением? Эх, как славно было бы оставить его за кормой, потом вдруг спуститься и обрезать его под носом, чтобы он, злодей, не задевал в другой раз.

И вот началось наше соперничество.

Как сделаешь удачный галс, - радостно забьется сердце, кажется, будто весь мир смотрит и аплодирует; вдруг смотришь: злодейский катер впереди на ветре; эх, не ловко… браво, браво, на катер налетел порыв, он придержался; у него заполоскали паруса; он пошел гораздо тише; наша опять взяла, но ненадолго… Мичман В. в несколько галсов обогнал меня жесточайшим образом: еще далеко не дойдя до фрегата, спустился перед носом и варварски хохочет.

- Пятое крейсерство, батюшка, делаю, так где вам со мною тягаться, - говорил В., идя борт о борт.

- Шлюпочный флаг поднят на фрегате! - крикнул матрос, сидевший на носу.