Зигмунд Скуинь - Нагота

• Название: Нагота
• Автор: Зигмунд Скуинь
• Издательство: Известия
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1982

---

— Здравствуй, Зигридочка!

— Здравствуй, Гунар! Рада тебя видеть. А я уж думала, принесла нелегкая этого забулдыгу Земзирга. Давно ты не появлялся.

Глянув на Витаута, Зигридочка нахмурилась.

— Полуголым гостей принимать — как неприлично!

— Ты у меня до того мимозно-изысканна, что даже голые ножки стула тебе кажутся неприличными.

Ладонь у нее, как обычно, влажная, прохладная, пальцы плоские, морщинистые. Была она, что называется, женщина в теле, ничего не скажешь. Но высокая, ладная. Только на том месте, где спина переходит в шею, стал жирок собираться, возраст сказывается.

— Как поживаешь, Зигридочка? — спросил Гунар.

— Ничего, да вот работы много, — усмехнувшись, ответила Зигрида. — Приходится план выполнять и дом содержать в порядке.

— Знакомьтесь, — проговорил Витаут, большим пальцем через плечо указывая на жену, — начальник цеха. Говорят, скоро Героя дадут. И я тому ничуть не удивлюсь.

— Не слушай ты его болтовни, — сказала Зигрида, — Я всего-навсего замещаю начальника цеха.

— Уже полгода.

— Ну и что?

— Однако попрошу запомнить, — сказал Витаут и, подхватив с земли молоток, подержал его на весу, словно проверяя на тяжесть, — тот день станет крахом. С Героем под одним одеялом я спать не намерен.

— Что-то я в толк не возьму, чего ты, милый, так боишься, в самом деле? — удивилась Зигрида.

— Я нормальный мужчина, — сказал Витаут.

— Нормальному мужчине нечего бояться, — возразила Зигрида. — Стоило мне сшить себе джинсовый костюм, тебе уже дурно делается. Вот и теперь, насобирал невесть откуда всяких слухов и чуть в обморок не падаешь.

— Джинсовый костюм! Помилуй, при твоих-то пропорциях, в твоем-то возрасте! — Витаут возвел глаза к небу.

— А почему бы и нет! Очень даже удобно.

— У вас у всех вот тут немного не в порядке. — Витаут покрутил у виска рукояткой молотка. — Скоро усы под нос начнете клеить. Не то они сами у вас отрастут, помяни мое слово.

— Успокойся, Витаут, — тут уж Гунар не сдержался. — Армия все еще в руках мужчин.

— И думаешь, надолго? Нет, их не остановишь. Мир ахнет от удивления. Если вот эта дама, — молоток в руке Витаута указал в сторону лифчика Зигриды, — способна командовать цехом, почему бы ей не командовать, скажем, дивизионом морских пехотинцев? Очень даже представляю ее на этом посту.

— Зато тебя на посту начальника цеха я никак не могу представить, — возразила Зигрида. — Чтобы принять такую должность, нужна смелость. Чувство ответственности. Что же нам, бедным женщинам, остается, раз мужчины растеряли свои мужские качества.

— Скоро нам, для того чтобы доказать свою мужественность, придется рожать.

— Послушай, Гунар, ты только послушай его!

Витаут с Зигридой препирались с первых дней знакомства. В общем-то, дело привычное. В конце концов, это их одних касается и Гунара мало трогает. Однако словесная перепалка супругов почему-то его раздражала.

— Да, — сказала Зигридочка, то ли обращаясь к Гунару, то ли к самой себе, во всяком случае не к Витауту, — помышлять о том, как деньги заработать, еще не значит помышлять о работе.

— О работе нечего помышлять, работу надо делать. Тогда и деньги будут.

— Ты, конечно, понемногу шевелишься, — сказала Зигридочка и, помедлив, добавила: — Когда не спишь. Одним резцом постукал, другим подправил. И могильный камень готов, покупателей хватает, деревенский люд теперь при деньгах.

— Это мой досуг! — Витаут разгорячился не на шутку. — Всякий человек имеет право чем-то увлекаться. Моя основная профессия, как ты знаешь, — агент Госстраха. Да будет тебе известно, — Витаут отшвырнул молоток, — что по различным видам страхования в государственную казну поступает средств в десять раз больше, чем от всех фабрик по производству стеклянных блюдечек, вместе взятых.

— Ты слышал, Гунар? Опять он прав. Всегда во всем он прав, — сказала Зигрида.

— Мы сами виноваты, что они на голову нам садятся, — сказал Витаут.

— Ну потолкуйте, потолкуйте, — добродушно усмехаясь, обронила Зигридочка, — у меня там на плите кастрюлька с компотом.

И упорхнула с неожиданной для своей комплекции легкостью, совсем как девочка.

— Что ты будешь делать, — Витаут проводил жену победным взглядом, — у них у всех комплекс неполноценности.

Витаут взял резец и принялся покалывать камень.

— Отличная погодка, — теперь Гунару пришлось взять на полтона выше.

— Погодка что надо.

— У меня отпуск начинается.

— В газетах пишут, погода продержится.

— Хорошо бы в Белоруссию скатать за раками.

— Неплохая мыслишка.

— И подальше, в глубинку. Под Лепель, под Дедушкино.

— Говорят, раков там невпроворот.

— Взять надувную лодку, удочки. Садок с живцами.

— Блеск!

— Да вот моя палатка по швам расползается, протекать стала.

— Это ерунда. У меня польская, пятиместная, с тентом. О палатке ты не беспокойся.

Взгляд Витаута с каждым мгновением становился мечтательней, светлее. Молоток опять отлетел в сторону. Большущие ладони соединились в звучном хлопке, принялись потирать одна другую.

— Так в чем же дело, давай махнем! — сказал Гунар.

Витаут поглядел на Гунара. Сначала его мечтательный взгляд, казалось бы, видел не его, а белорусские реки, затененную опушку и пятиместную палатку на ней, но понемногу рассеянный взгляд как бы входил в фокус действительного положения дел.

— Когда?

— Сегодня, завтра. Когда хочешь.

Витаут поднял с земли брошенный молоток и, пыхтя, долго разыскивал неведомо куда затерявшийся резец.

— Сегодня, завтра, — повторил Гунар.

— Тьфу ты, черт! И куда запропастился! Тогда придется у Зигриды отпрашиваться, да разве она отпустит. Только вчера Мирну в Таллин к жениху возил. Прошлая неделя тоже пролетела... Нет, не отпустит, нечего и думать. Будто не знаешь Зигридочку. Послезавтра обещал подбросить ее на колымаге до Юрмалского кладбища, кустики подравнять вокруг могилы. Не стоит и заикаться.

— Да, — сказал Гунар после довольно длинной паузы, — похоже, не стоит.

И ушел, не подав Витауту руки. Когда злость улеглась, Гунар пожалел о своей горячности: напрасно не подал руки.

4

Жара просто кошмарная, даже на сердце сказывается, да, в самом деле, малейшее движение стоило неимоверных усилий, раньше ей и в голову не приходило, что жара может буквально давить на плечи, руки, спину, проявляться как нечто материальное, что ее приходится нести на себе, как ношу, что она требует такого напряжения. И теперь, в номере гостиницы, приняв холодный душ и растеревшись полотенцем, Ася чувствовала себя уставшей не от множества речей на семинаре, а именно физически уставшей, разбитой, обессиленной. Даже понятие «в тени» здесь было довольно условно, «в тени» тут все равно что на полке жарко натопленной бани. Подует ветерок, и вместо живительной прохлады в лицо пахнет печным жаром. И близость гор, на которые она возлагала надежды, нисколько не освежала.

Мелита переносила жару легче. Подвижна, как всегда, шумлива и радостна. Только вот кожа у Мелиты сразу не поладила со здешним солнцем, нос в первый же день облупился, стал пунцовым; лоб и щеки покрылись веснушками, пошли розовыми пятнами. И сейчас Мелита носилась где-то по городу. Тут есть что посмотреть. Старый город — сплошной музей. Не собиралась ли она вчера в террарий? Профессиональные интересы, что ж, дело полезное, почему бы нет. Условились встретиться в пять, Мелиту нельзя упрекнуть, кто же думал, что семинар закончится так рано, хозяева люди понятливые, ни себя, ни других не желают утруждать.

В тумбочке у Мелиты фотография Вариса, у нее привычка перед сном: дыхнет на фотографию и потрет ладонью глянцевитую бумагу. Асе вдруг захотелось поглядеть фотографию. Она видела Вариса и в натуре, и на снимках, напрасно вроде бы ждать каких-то откровений, и все же она разглядывала фотографию с пересохшим ртом, чуть дыша и чувствуя, как учащенно бьется сердце. Что, собственно, она собиралась увидеть? Лицо такое знакомое — глаза и нос, лоб и щеки — однако все объяснялось просто: Варис — вылитая копия матери. И больше ничего на лице Вариса нет, смешно, право. Ну да, нос прямой, у Мелиты он чуточку вздернут. Что же из того, мало ли прямых носов. И подбородок у Мелиты несколько иной. Отчего же подбородок кажется таким знакомым — округлый, как деревенский каравай, на котором, перед тем как посадить его в печь, пальцем выдавили ямочку? Потому и кажется знакомым, что такие подбородки чуть ли не у каждого десятого мужчины. Сын Мелиты — это сын Мелиты, не все ли равно, как он выглядит. Вот уже двадцать лет он сын Мелиты, и только Мелиты.

Ася подошла к окну, опустилась в кресло-вертушку. Возможно, она ошибается, возможно, преувеличивает, только ей кажется, что все вокруг тут пропиталось запахом жареной баранины. Запах следует за ней по пятам с утра до поздней ночи, им насыщен воздух, аллеи городского парка, им пропитаны стены в гостинице. Должно быть, и она пропахла овечьим жиром. В конце концов, хватит думать о баранине.