Леонид Шестаков - Всадники

• Название: Всадники
• Автор: Леонид Шестаков
• Издательство: «Дет. лит.»,
• Жанр: Детская проза
• Год: 1976

Приключенческая повесть о ребятах, которые в годы гражданской войны оказываются в центре бурных событий, участвуют в боях с белогвардейцами.

---

В битком набитом вокзале Севка заполз на четвереньках под широкую скамью, на которой поверх какой-то рухляди спали взлохмаченные, грязные мужики, бабы и ребятишки. Тут его не скоро найдут.

Первым делом достал из бумажника дареный градусник, сунул под мышку. Слыхал Севка, что у тифозных бывает очень сильный жар, и со страхом начал ждать, что скажет блестящий фитилек градусника.

Жар оказался не очень велик, и Севка повеселел: может, это и не тиф совсем, а испанка или просто застудился!

Повязав на голову платок, нахлобучив поверх шлем, он выполз под скамьей из рукавов своего полушубка и свернулся в клубок на одной поле, а другой накрылся, подтянув колени к самому подбородку.

Согревшись, Севка заснул. Отлетели куда-то промороженные станции с орущими людскими толпами, пропали грохочущие, насквозь продуваемые поезда, исчезла боязнь потеряться и погибнуть неведомо где, среди чужих, обозленных людей. Севка в новенькой розовой рубахе, держась за руку отца, идет праздничной улицей своего поселка и ест сладкий пряник. Ярмарка. К самому небу взлетают качели, играет гармонь, гудят церковные колокола, со всех сторон на разные голоса кричат торговки, зазывают людей к своему товару. Отец тоже весь разнаряженный. На нем синяя сатиновая косоворотка, шелковый пояс с кистями… Нет, это не отец. Кто же этот незнакомый? Да это же товарищ Ленин! Он крепко держит Севкину руку, щурится от солнца и говорит:

— Всего у нас будет вдоволь. Люди отдохнут от войны, подобреют. Все детишки пойдут в школу, потому что Советской стране нужны грамотные люди…

Открыл Севка глаза. Сквозь закоптелые окна вокзала било солнце. Оно доставало Севку даже под скамьей. Попробовал было снова прикрыть глаза, чтобы досмотреть сон, дослушать, что еще скажет товарищ Ленин. Но пассажиры загудели, зашевелились, засобирались. Ходуном заходила над Севкой дубовая скамья, крякнули и распахнулись вокзальные двери. Толпа хлынула на посадку.

Вылез и Севка из своего убежища. Но на поезд не торопится: если маленько отлегло, так надо поберечься. А в поезде разве побережешься? Хорошо еще, если попадешь в вагон, а если на крышу…

Напомнил о себе и голод. За весь день вчера Севка сжевал небольшую корочку хлеба да запил ее водой. Надо подаваться в город. Может, там найдется какая работа — дров ли наколоть, воды принести или с малыми ребятами посидеть. Хозяйки случаются сердобольные: наработаешь им на копейку, а накормят тебя на весь рубль. Как, например, в Бежецке. Севка всего только и сделал, что поскидал с крыши снег. А хозяйка ему за это — полную миску щей, потом тушеной картошки со шкварками, потом кружку молока. Может, и в Тюмени найдется добрая душа. А хорошо бы поесть горяченького! Давно Севка ничего вареного во рту не держал.

Солнце плавило осенние, ноздреватые сугробы, над головой горланили грачи. Севка шел незнакомой Тюменью, выбирая дорогу, чтоб не ступить в лужу и не промочить ног, обутых в пеньковые лапти. Звездастый свой шлем он сдвинул на затылок, ворот полушубка распахнул и дареный Клавин платок на шее тоже раздвинул в стороны. Весна! Кабы не голод да не война, хорошо бы жилось на свете.

Глава VII БАРЫШНЯ С РИДИКЮЛЕМ

Богатый базар в Тюмени. Чего тут только не продают! И молоко, и творог, и сметану, и колбасы, и даже мед в долбленных из липового ствола бочонках. Продают на деньги, а еще охотнее меняют на материю, на белье, на гвозди, на кожевенный товар, на красноармейское обмундирование.

У Севки ни денег, ни вещей. Стоит, смотрит издали на эти горы еды, глотает слюнки.

— Эй, паря, не разевай рот, оглоблей въеду!

Оглянулся: прет на него огромный грудастый конь ломового извозчика.

Как прыгнет Севка! И угодил в лужу. Фонтаном разлетелись брызги.

Выбрался на сухое, озирается. Видит перед собой барышню в шляпке, коротеньком сером пальтишке и ботинках на тоненьких каблучках. Лет ей не больше, чем Севке, а у самой в ушах серьги, в руках маленький кожаный ридикюль.

Смерила барышня Севку презрительным взглядом, расхохоталась:

— Это что еще за чучело?

— Почему чучело? — обиделся Севка. — Не всем же цеплять на уши поповские кадила.

— Что-о?

— То-о! Вырядилась, как елка на рождество.

От возмущения у нее не нашлось слов, чтобы ответить на эту дерзость. Хотела испепелить Севку, а он стоит себе, посмеивается. Ноль внимания на барышнин гнев. И ничего ей не осталось, как проглотить обиду.

— Из России, что ли, приехал?

— А здесь что, Германия? — спросил Севка.

— Здесь Сибирь! — повысила голос девчонка. — Что ты все поперек да поперек? Или давно не бит?

— Давно. Тебя как зовут?

— Жара, — с вызовом ответила барышня.

— Врешь. Девчонок так не зовут.

— Вот деревенщина! Жара — это ласкательно, а полное имя — Жар-птица. Выкусил?

Она картинно повернулась и пошла прочь на своих каблучках, смешно отставив руку с ридикюлем.

Севка начал припоминать, где он видел раньше эту девчонку? Вроде бы лицо знакомое, особенно глаза. Вот если бы пудру с нее счистить, сразу бы вспомнил. А может, она просто похожа на кого. «Жар-птица! Придумает же…»

В этот день он никакой работы не нашел. Так и лег голодный под своей скамьей на вокзале. Зато на следующее утро Севке повезло. Какая-то тетка, увидев его у своей калитки, спросила:

— Приезжий, что ли? Одет вроде не по-нашему.

— Из России, мамаша. Не посоветуете какой работы? Есть больно хочется.

— Иди, паря, я тебя накормлю.

— Спасибо! Только что ж вы будете так кормить? Поделать бы чего.

— Иди, иди, сынок!

Первый раз в жизни ел Севка сибирские пельмени. Вкусные, аж попискивают! Потом пил чай с горячими ржаными лепешками. Лизнет сахаринную облатку — да скорей запивать из блюдца.

— Мать-то есть? — спросила хозяйка, когда распаренный Севка аккуратно поставил чашку на блюдце и отодвинул от себя.

— От тифа померла. Еду к тетке аж в самую Читу. Спасибо вам, мамаша, за хлеб-соль.

Рывком завернув скатерть на выскобленном столе, хозяйка схватила несколько лепешек, затолкала в карманы Севкиного полушубка:

— На дорогу тебе. Счастливого пути, сынок! Дай-то бог благополучно добраться до тети.

Покраснел Севка. Такую добрую женщину пришлось обмануть. Но ведь не скажешь ей про эскадрон. Военная тайна!

Поезд в этот день не шел, и на следующий тоже не обещали. Вокзал так и ломился от людей. Севкино место под лавкой оказалось заваленным какими-то мешками. Пришлось ему коротать ночь вприсядку. Сквозь дрему почему-то вспоминалась та девчонка, Жар-птица. Где он ее видел? Или другую, похожую на нее?

Утром Севка побрел на толкучку. Разных разностей тут было полно. Сахарин из-под полы, часы, бритвы, красноармейские ботинки, шинели, самовары, зеркала, трубастые граммофоны, мясорубки, иголки, зажигалки, пуговицы, серпы, косы, ухваты, обручальные кольца, дамские корсеты, муфты, гребенки, перины…

В дальнем углу стоял с торбой мальчишка постарше Севки, бойко торговал солью. Был мальчишка без шапки, в женских башмаках на пуговках и почему-то в парчовой поповской ризе, надетой поверх полосатой флотской тельняшки. Широкогрудый, коренастый, он скалил редкие желтые зубы, выкрикивая разные прибаутки.

Поблизости крутились еще двое. Один в бабьей с кружевами нижней юбке вместо штанов, другой в жандармском мундире сине-зеленого сукна.

Толкучка мерно гудела, по ней словно волны гуляли, как по морю. И вдруг пронзительный крик:

— Держи-и! Сапоги унес!..

Сильней заходили волны, то нахлынут, то с ревом откатятся. На какую-то минуту вокруг Севки стало пусто.

И в ту же минуту из толпы вынырнул мальчишка в мундире. За ним — рыжий мужик в картузе.

— Лови! — крикнул мальчишка Севке, а сам — бах рыжему в ноги! Тот — кверху тормашками, а на него уже другие падают. Ругань, крик, свалка!

Севка поймал сапоги и стоит. Его окружили.

— Попался, ворюга? Что, не удалось?..

— Чего разговаривать? Бей шельму!

— Не бей! — закричала женщина. — Или у вас гляделки повылазили? Он же только подобрал, а того, который крал, и след простыл.

— Разве так? А я думал — этот, — осекся долговязый детина в заячьем треухе. — Счастье твое, паря, — показал он Севке кулак величиной с добрую тыкву.

Сапоги забрали, унесли. На Севку даже не оглянулись. Он постоял с минуту и побрел прочь. Все равно куда, лишь бы здесь не быть.

Идет незнакомой улицей, слышит — кто-то догоняет.

— Эй, ты, желторотый!

Севка оглянулся: тот самый в ризе, коренастый. А за ним еще двое — в мундире и в женской юбке.

Один забежал наперед, другой чуть приотстал, а коренастый подошел вплотную.

— Проворонил сапоги — скидывай полушубок! — уперся он в Севку острыми, широко посаженными глазами и сгреб за рукав.