Леонид Бородин - Год чуда и печали

• Название: Год чуда и печали
• Автор: Леонид Бородин
• Жанр: Современная проза

---

Заметив мой интерес, Светка сказала:

— Ширик-желтокрылик!

— Покажи!

— Дай! Дай! — завякала ее сестренка.

— У, жадюга! Да я тебе еще поймаю!

Пока я рассматривал красивую рыбку, Светка поймала еще одну и сунула ее хнычущей сестренке.

— Это вы новые учителя? — спросила Светка.

Я кивнул.

— А у меня папка завхозом в школе. Он охотник! Хочешь медведя посмотреть?

— Медведя?!

— Шкуру! Папка весной убил.

Теперь я уже точно знал, что вся моя жизнь в этом месте будет сопровождаться чудесами, предчувствие бесконечной новизны сделало меня радостно-спокойным, и я пошел к Светке смотреть шкуру медведя с любопытством серьезного взрослого человека, который рад удивляться, но удивить которого непросто.

Светка накидывала на себя шкуру, косолапо шла на меня и рычала. Я отбирал у ней шкуру, напяливал на себя, наступал на нее и рычал. Нелька, ее младшая сестренка, визжала беспрестанно и лаяла на нас обоих. Светка взахлеб рассказывала:

— Когда медведя из тайги привезли, посадили его у крыльца, как будто живой... Собаки все сбежались, давай лаять! А папка поймал крюковского Шарика и бросил на медведя! Шарик с испугу весь обкакался!

Я тоже хохотал до слез, хотя в глубине души очень даже понимал того несчастного Шарика.

Пришел отец Светки, и оказался он тем самым человеком, который ночью помогал нам разгружаться и переносить вещи. Он дал мне подержать ружье и нож охотничий и пулю, что зовется жаканом, которой стреляют в медведя.

Светка пригласила меня вечером пойти с ней в падь за коровой. Оказывается, здесь никто не говорил "ущелье", все говорили "падь". Утром коров отгоняли в падь, а вечером ходили за ними и приводили домой каждый свою.

Когда я уходил из дома Светки, меня перехватила мать, затащила домой и заставила завтракать. Последнюю оладью я доглатывал уже на крыльце.

Весь день до вечера прошел в знакомствах и впечатлениях. Я подружился с Валеркой, тоже учительским сыном, и с Юркой, его приятелем.

Я присутствовал при взрыве петард. Баночка, похожая на баночку из-под вазелина или сапожного крема, начиненная порохом и пистонами, использовалась путевыми обходчиками для остановки или предупреждения поездов. Кража петард у родителей была популярным подвигом у мальчишек поселка. Петарду клали на плоский камень под небольшим обрывом или под бугром, а с бугра кидали на нее другой, тоже очень большой камень — от маленького петарда только мялась. Взрыв петарды был как взрыв гранаты, а геройство заключалось в том, чтобы при взрыве стоять как можно ближе.

В разговорах моих друзей главной темой была тайга, таежные покосы, где на болотах и по опушкам накашивали сено коровам и козам, кедрач и ягодные места.

Самым интересным человеком в поселке была старуха Васина — местная колдунья, которую все мальчишки, кроме Юрки, боялись и, пожалуй, не любили. Юрку же она спасла от укуса гадюки, и, когда старуху Васину кто-нибудь начинал ругать, Юрка хмурился и предупреждал: "Кто Васину тронет, тому хвоста накручу!"

"Накрутить хвоста" — было самой страшной угрозой. Почти все семьи держали коз. Иногда по десяти. Летом козы сами по себе паслись на горах и скалах, на зиму им запасали сено. За домами поселка вся падь была расквадрачена огородами. А коза и огород — это как кошка и мышка. По общему убеждению, и это, кажется, подтверждала и практика, единственным средством отучить козу или козла от огорода было — "накрутить хвоста", то есть, поймав козу в огороде, ее и без того жалкий хвост крутили винтом до тех пор, пока ее блеяние не превращалось в отчаянный рев. Уже отпущенная, коза, со всех ног уносясь прочь, еще долго кричала на все ущелье, иногда продолжала кричать, забравшись на ближайшую скалу и обратясь бородатой мордой к своим мучителям, которые смотрели на нее снизу вверх с жестоким торжеством, назидательно покачивая головой и приговаривая: "Ужо не полезешь!"

Юрка пользовался у всех мальчишек большим авторитетом еще и из-за своего брата-киномеханика. Личное знакомство с Юркиным братом для каждого было высшей честью. Этой чести почему-то Юрка решил удостоить меня, ничем еще того не заслужившего. Юрка пригласил меня назавтра на рыбалку, то есть я должен был быть третьим в их компании с братом, и Валерка, например, мне откровенно позавидовал. На днях ожидалась третья серия "Тарзана", денег же больше, чем на один сеанс, у родителей едва ли выпросишь!

За весь день солнце обошло ущелье кругом и к вечеру присело на другую скалу и, кажется, больше уже никуда двигаться не собиралось. К вечеру стало прохладнее. Прежде чем пойти со Светкой в падь за коровами, я забежал домой, где меня снова насильно накормили, и надел куртку.

Через весь поселок мы дошли по дороге до школы. Там дорога, сделав петлю, уходила дальше, сильно сузившись и чем дальше, тем больше становясь каменистой. Вся падь и в самом широком месте была не более ста метров в ширину, а теперь за поселком она все более и более суживалась, и везде по обе стороны дороги лепились огороды, так что дорога шла все время между заборами.

Еще утром, когда смотрел с крыльца, заметил я высокую скалу, что как бы запирала ущелье и в то же время возвышалась над ним. Теперь, чем дальше мы шли от поселка, тем стремительнее, гораздо быстрее нашего приближения к ней, она вырастала перед нами и тем более приковывала мое внимание. Это была совсем необычная скала. На ней не росли деревья, и только на самой вершине под небом стояла сосна, и было у этой сосны всего четыре ветви. Две верхние, что поменьше, поднимались к небу, две другие были опущены вниз почти вдоль ствола. И хотя сосна эта была далеко и высоко, но на фоне закатом подсвеченного неба она виделась вся, во всех деталях ствола и ветвей. Сама скала походила на полуразрушенную башню, потому что вокруг нее кругом были завалы камней, разных и огромных, некоторые, как дом, и на них ни одного кустика.

Светка заметила мое внимание.

— Это Мертвая скала! Так ее называют. На нее нельзя лазить! Она вся сыплется! Вишь, сколько камней! Это все с нее свалилось! В прошлом году Ляскина корова вон туда забралась, и ее камнями убило!

Мы подошли уже совсем близко к Мертвой скале, солнца за спиной уже не было, но оно еще было на небе, и на фоне этого неба скала казалась мрачной, зловещей и как будто о чем-то сознательно молчащей...

Каждый знает, что если из темной комнаты взглянуть на светлое окно, а потом закрыть глаза, то в закрытых глазах еще долго будет стоять силуэт окна и рамы, и даже форточки.

Мы со Светкой только что остановились, она оглядывалась по сторонам, а я смотрел на сосну на скале. Смотрел, а потом закрыл глаза, и по закону в глазах должен был остаться силуэт с четырьмя ветвями. Но то, что я увидел, заставило тотчас же открыть глаза, и вид у меня в этот момент, кажется, был очень испуганный, потому что Светка, взглянув на скалу, сказала:

— Страшная, да?

Я кивнул согласно, но, спохватившись, закивал отрицательно.

— Обычная...

Но голос выдал меня, и Светка не поверила.

Вправо и влево от Мертвой скалы дорога раздваивалась и, уходя в лесистые распадки, тропинками терялась в них. Где-то в одном из этих распадков бродили-паслись поселковые коровы, и Светка вглядывалась то вправо, то влево, не решаясь, в какую сторону идти. Сзади нас по дороге за коровами шли другие жители поселка, и ущелье наполнилось людскими голосами, больше детскими.

— Вон! — крикнула Светка, показывая рукой в правый распадок. Я, конечно, ничего там не увидел, да и взглянул-то всего на секунду, потому что не мог оторвать взгляда от Мертвой скалы, набираясь смелости повторить эксперимент с силуэтами. Ведь мне могло показаться! Конечно, просто показалось, я зря быстро открыл глаза, а нужно было присмотреться...

Светка тянула за рукав.

— Пошли!

Я не двинулся с места.

— Ты... давай... я тебя тут подожду...

— Испугался! Испугался! — запрыгала Светка.

— Я тут подожду! — ответил я угрюмо.

— Ну и жди! — крикнула Светка и вприпрыжку побежала от меня туда, откуда теперь слабо доносился звон боталов-колокольчиков, подвешенных на шеи коров. Коровы знали порядок и выходили навстречу хозяевам.

Я оглянулся назад, прикидывая, успею ли сделать, что хочу, пока подойдут идущие сзади.

Снова взглянул на скалу и сосну, смотрел долго, до рези в глазах, и затем зажмурился. Все повторилось. Я хотел открыть глаза, но веки сжались с такой силой, что я не мог с ними справиться, непонятный холод входил в меня через сердце и уходил в пятки, и пятками почувствовал страх. Когда, наконец, открыл глаза, все было на месте — обычная скала, обычная сосна на ней, но я уже не верил тому, что видели глаза, я верил тому, чего они не видели, и, круто развернувшись, помчался прочь, чуть не сбивая с ног идущих за коровами людей. Они удивленно смотрели на меня и, наверное, оборачивались вслед.