Владимир Рынкевич - Пальмовые листья

• Название: Пальмовые листья
• Автор: Владимир Рынкевич
• Издательство: Современник
• Жанр: Современная проза
• Год: 1984

Повесть "Пальмовые листья" посвящена офицерам Советской Армии послевоенных лет.

---

– Понял,- промычал тот, глядя в землю и суетливо оправляя форму.

– А если не понял, то я тоже могу объяснить,- сказал вдруг Пряжкин, внимательно, с недобрым лицом, прислушивавшийся к разговору.

Неожиданно в центре внимания оказался Вася Мал-ков. До этого он стоял неподалеку и молча наблюдал за происходящим, а теперь шагнул к Мерцаеву и торжественно, с просиявшим лицом, произнес:

– Саша! Дай мне руку! В этой борьбе я всегда с тобой!

Мерцаев растерянно помялся, послушно подал Васе руку, что-то сконфуженно пробормотал и полез за новой папиросой.

В это лето наша пятерка снова объединилась: мы жили в одной палатке. На лучших местах - на отдельно стоящих койках по обе стороны входа наши два капитана: Мерцаев и Семаков; на трех койках в ряд у задней полы палатки: я, Малков, Левка Тучинский. В первый же вечер, когда укладывались спать, Вася многозначительно сказал Мерцаеву:

– А я тебя, Саша, видел с твоей девушкой. Входной клапан палатки был поднят, и свет фонарей передней линейки падал на Васино лицо.

– Ну и как?

– Она красивая. Очень красивая.

И Вася как-то странно засмеялся, гыгыкая, будто ему в чем-то удалось уличить капитана, а тот еще этого не знает.

– Так у них уже, - сказал Левка.

– Уже?

– Да вроде бы еще нет, - ответил нехотя капитан. - Поживем - увидим.

– В седьмой палатке! Отставить разговоры! - закричал дежурный с передней линейки.

Тучинский и в лагере нашел женщин, вернее, они сами его нашли: переехали из городка на нашу сторону реки купаться, а здесь стоял Левка. И в воскресенье он куда-то уходил, а мы садились за «сочинскую» пульку (шестьдесят на шестьдесят, две копейки вист). Играли в тени поднятых пол палатки, записи вели на специальном коричневом бланке, выполненном на чертежной доске в академии и размноженном во многих экземплярах. Здесь по краям листа были записаны известные преферансные истины: «Без денег- не садись, нет хода - не вистуй»; «валет не фигура, но дама для вальта»; «два паса - в прикупе чудеса»; «под игрока - с семака»; «карта - не кобыла - к вечеру повезет» и т. д.

Мы сидели в майках и артиллерийских фуражках, с папиросами в зубах, сосны и небо над нами мешали сосредоточиться на тузах и семерках, я то и дело оставался «без одной», а то и «без многих», входил в азарт и начинал «темнить», то есть объявлять игру, не глядя в карты.

– Я всегда чувствовал, что преферанс в пределе стремится к очко,- говорил Мерцаев.

– Мне подсказывает внутренний голос, что карта пойдет.

– Внутренний голос - сила, - иронизировал капитан: на реке, где отдыхал лагерь с приехавшими женами и подругами, радиола гремела модной пластинкой Бернеса. Эта песня, воспринимавшаяся прежде с удовольствием, как почти каждая модная новинка, теперь надоедливо звучала повсюду.

Карта приходила плохая, я снова оставался без взятки, и Вася Малков довольно похохатывал, записывая висты.

– Что-то твоя Лиля дает тебе выигрывать? - съязвил капитан.- Ко всем сегодня жены приехали, а твоя? Ты ж знаешь, кому в карты-то везет.

Лицо у Малкова посерело, довольная улыбка превратилась в злобную гримасу:

– Ты… Это… - пробормотал Вася. - Ладно… Сдавай…

Мерцаев раздал карты, и взволнованный Вася сразу объявил мизер. Для Мерцаева не было большего удовольствия в игре, чем поймать смельчака взяток на шесть. Мы раскрыли карты, капитан мгновенно определил ситуацию и, глядя на Васю, уныло рассматривающего свою спрятанную в ладонях колоду, гипнотизировал его, рассуждая вслух: «Он мог сбросить туза или десятку. По-игроцки,- Мерцаев любил специальную терминологию,- надо сбрасывать туза, но Вася - пижон и по наивности пытался нас перехитрить. Ну, сознавайся. Туза ведь оставил?»

Вася уныло бормотал:

– Ты… Это… Давай… Ходи…

– Итак, все предельно ясно: он оставил туза. Берем свои, передаем ход на бубях, и шесть взяток в зубы.

Все получилось точно по Сашкиному плану, и Вася, тяжело вздыхая, записывал «на горку» огромные числа, обозначавшие его безусловный проигрыш.

Закончилась песня Бернеса обычным его задушевным, улыбчивым говорком-речитативом, и в репродукторах зазвучал голос дежурного по лагерю: «Лейтенант Малков! У входа вас ждет жена. Вы ее узнаете по белой кофточке и желтой сумке в руках».

– Тоже мне остряк-самоучка,- пробормотал Вася, и буквально на глазах менялось его лицо: светлело, приобретало выражение радостной успокоенности, даже некоторого высокомерия.

– Все-таки, Вася, знаешь,- капитан Мерцаев не мог сдержать смех.- Все-таки, я бы на твоем месте сделал ей серьезный выговор. Это же черт знает что: так потерять на мизере. Шесть тысяч вистов! Это же сразу сто двадцать рублей!

Васина радость погасла, и он ответил капитану своей сакраментальной угрозой:

– Ладно, Саша… Посмотрим, как ты сам…

– Ну что же ты обижаешься, странный человек? - продолжал дразнить его Мерцаев.- Едва лишь подтвердилась супружеская верность, как ты сразу сел на мизере. Тут поневоле мистиком станешь.

– Посмотрим, какая у тебя будет верность.

– Впрочем, оставим дружеский юмор, если ты его не понимаешь, и давай распишем. Согласно договоренности, расплата на месте. Чего это ты рот-то открыл? Или не сам предлагал этот пункт?

– Я думал… Ведь мы…

– Ага. Ты думал, что ты выиграешь, а я думал наоборот. Посчитай-ка, Иван, сколько там с него?

– Может быть, поиграем вечером? Или завтра? - попросил Вася жалобно.

– Или расписываем, или садись играть,- неумолимо потребовал капитан. - Законы преферанса нарушать нельзя. Клади деньги и можешь идти встречать жену в белой кофточке.

– Понимаешь, Саша,- осторожно вмешался Иван Семаков.- Ему сейчас Лилька такую сцену Одарки и Карася устроит, если у него денег не окажется.

– Это детский лепет, а не мужской разговор. А чтобы не травмировать Лилю, я могу тебе, Вася, эти деньги одолжить.

– До какого?

– Просто одолжить. Без срока. Когда захочешь - тогда и отдавай. Не захочешь - совсем не отдавай.

Малков, наверное, был не столько благодарен капитану, сколько удивлен, а может быть, даже и обижен. Потом я спросил Сашку, зачем он так поступил.

– А что ж я должен был делать? Просто отдать ему деньги обратно? Он бы обиделся.

– Он и так обиделся.

– Надоели мне эти эмоциональные лейтенанты.

– Но он же любит ее,-сказал Иван.- Ты видел, как он просиял, когда она приехала?

– Ах! Любовь! Мы условились не произносить этого слова, потому что оно слишком много для нас значит. То, что происходит у Васи,- никакая не любовь, а попытка чем-то заполнить зияющую пустоту сознания. Люди, подобные Малкову, не способны самостоятельно постигать действительность. Они делают лишь то, что до них придумали другие. Сказано: верить - он верит, вернее, притворяется, что верит, причем искренне притворяется; сказано: любить- он притворяется, что любит. Что-то жарко. А? Ребят? Пойдем искупаемся, что ли?

Я едва не бросил ему малковское: «А ты сам…» Почему, в самом деле, столько амбиции, если ты сам, кроме обычной учебы и любовных отношений с девушкой, больше ничем не проявляешь свою личность?

А на реке шумел незатейливый воскресный праздник: радиола, соревнования по плаванию и волейболу, жены, приехавшие из города с припасами и радостью. Мы искупались в стороне от общего пляжа и лежали на травке, покуривая. Невдалеке купались девушки, тоже, наверное, приехавшие из города, но, по-видимому, еще не выяснившие, к кому они приехали. Когда Сашка Мерцаев лихо прыгнул вниз головой с кручи и вынырнул лишь за серединой реки, я заметил, что одна из девушек не сводила с него глаз.

Мы лежали, будто бы просто наслаждаясь солнцем и покоем, но, конечно, поглядывали на соседок, тем более что две подруги прогуливались по берегу, и в нескольких шагах от наших глаз двигались их длинные ноги. Одна из подруг, та самая, что заинтересовалась Мерцаевым, была белокожая, мало склонная к загару. Совсем юная, лет восемнадцати, в том состоянии развития, когда стройность еще можно спутать с худощавостью, а зрелая женственность, наверное, смущает саму ее владелицу, в широкополой светлой шляпе из соломки, девушка вызывала одновременно и восхищение, и добродушно-насмешливое сочувствие, как милый подросток, еще застенчивый и смешной.

– Ишь какая! Вот эта явно Чернышевского читала,- сказал Мерцаев.- Унд фигура зэр шон.

Как бы ни была юна и неопытна женщина, но она всегда может заставить мужчину сделать первый шаг к ней, даже если он совсем к этому не стремился. Девушка банально спросила, холодна ли вода, потом извинилась - не мешает ли нам их присутствие, и капитан Мерцаев уже сидел рядом с ней, о чем-то настойчиво спрашивал, а девушка притворялась, что она удивлена и смущена.

Я не узнавал капитана. Если раньше он казался постаревшим и печальным подростком, то теперь флиртовал не хуже Левки Тучинского, а шрам у него на спине выглядел как дополнительное украшение для пущего воздействия на девичье воображение. Я слышал его шуточки и хохоток девушки.