Ольга Чигиринская - Мятежный дом

• Название: Мятежный дом
• Автор: Ольга Чигиринская
• Жанр: Научная Фантастика

Продолжение истории об экипаже и пассажирах «Паломника»

Роман не закончен, продолжение истории публикуется на сайте автора http://miatejnyidom.ucoz.ru/publ/1-1-0-1.

---

– Я не ребенок.

– Вы годитесь мне в сыновья. Хорошо, матрос Огаи, во-первых, я освобождаю вас от данного мне слова. Во-вторых… Стейн, дай общее объявление по кораблю – всему рядовому составу собраться в столовой. Матрос Огаи, приведите туда гемов.

Через пять минут весь рабочий состав навеги – тридцать пять гемов и сорок пять человек – собрался в столовой. Гемы хотели забиться под самую дальнюю стену, но Дик почти в приказном порядке рассадил их вдоль центрального прохода.

Еще через минуту Торвальд и Стейн прошагали по этому проходу и развернулись у стойки.

– Не так давно, – сказал капитан, – один человек упрекнул меня в том, что я забыл, как быть христианином. Это было обидно, но справедливо. Это справедливо в отношении всех нас. Мы все забыли, что свобода Божьих детей существует не для нас одних.

Он вынул из-за пояса мини-терминал и поднял его на ладони. На терминале был список матросов-гемов.

– До сих пор эти люди из рабочей команды были для нас номерами. Мы думали, что если мы не бьем их и не спрашиваем с них больше работы чем с себя – то тем самым выполняем христианский долг. Если бы они и в самом деле были животными – то действительно, этот долг можно было бы считать выполненным. Но они люди. Это догмат Церкви.

– Нордстрем, – подал голос имперский матрос. – Ты же принес ихнюю гражданскую присягу. Ты же обещался им ни в каких своих делах не ссылаться на веру, догматы Церкви и все такое.

Торвальд хрустнул пальцами и тихо сказал:

– Что ж, придется ее нарушить, – а потом голос его снова зазвучал спокойной командной силой. – Господа генетически модифицированные люди. В течение недели вот этот младший матрос объяснит вам, как и почему в Империи принято давать имена. После этого каждый из вас примет решение, хочет ли он жить человеком среди людей или рабом. В отношении тех, кто решит остаться рабом, я по окончании рейда подниму с господином Занда вопрос о перепродаже, поскольку никто из нас, имперцев, не может быть рабовладельцем. Теперь вы, господа крестоносцы. Я напоминаю вам, кто мы и почему мы здесь – но приказывать в этом деле никому не могу. Только замечу, что каждый из нас может стать крестным отцом. Господин Бадрис, – только тут Дик заметил, что в дальнем углу за офицерским столиком сидит эколог. – Я позвал вас сюда, чтобы вы знали: здесь не сколачивается никакой заговор против дома Рива или клана – и тем не менее, мы намерены нарушить закон об этологических диверсиях. Таким образом наша жизнь в ваших руках.

– Я ценю ваше доверие, – господин Бадрис поднялся. – Но намерен в таком случае попросить у вас замены для… матроса Огаи. Я не желаю больше иметь с этим… человеком ничего общего.

– Почему? – Дик почувствовал внезапную давящую боль где-то в области солнечного сплетения. Уже второй раз хороший человек отвергал его с презрением. – Что я вам сделал?

– Что вы мне сделали? – губы эколога дрожали от сдерживаемого гнева. – Лично мне – ничего. Я просто полагал, что вы поумнели наконец-то… Огаи. Перестали рисковать чужими жизнями ради собственных предрассудков. Я дал вам свой логин, чтобы вы, читая инфосеть, знали: по вашей вине в Пещерах Диса умирают гемы. Чтобы вы знали, как они умирают. И я наивно полагал, что вам стало стыдно за ваши безответственные действия, которые вы совершали, должно быть, под влиянием боли и отчаяния. Но я очень горько ошибся – вы хладнокровный и жестокий дурак.

Дик, красный до кончиков ушей, набрал было воздуха в грудь, чтобы ответить ему – но Торвальд жестом велел ему молчать и заговорил сам.

– Господин Бадрис. Вы, должно быть, сильно недооцениваете меня, если полагаете, что я способен пасть жертвой манипуляций человека, младшего меня на двадцать лет. Поймите, юноша только подбросил мне пищу для размышлений – все остальное сделал я сам. Я знаю ваши убеждения, а вот юноше вы забыли сказать, что вы аболиционист. Это придает вашим словам несколько иной оттенок, чем думает мальчик, не так ли? Но я все-таки неважного мнения о вашем аболиционизме, и вот почему. Упрекая юношу в гибели обращенных гемов, вы все-таки рассматриваете их как бессмысленные и бессловесные жертвы. При всем вашем аболиционизме они продолжают для вас оставаться животными, в лучшем случае – детьми. Одни их обольщают, другие истязают. Вы ни на секунду не помыслили, что их жертва могла быть свободной и сознательной.

– Даже если так… – проговорил эколог. – Даже если так…

– А вот тут позвольте указать вам на… скажем так, культурное различие между нами и вами. Может быть, не каждый из нас, в случае, когда человеческое достоинство несовместимо с жизнью, сможет избрать достоинство… Но каждый из нас знает, что такие ситуации возможны и какой выбор следует сделать.

– Но вы-то сами его не сделали, – бросил Бадрис.

– Да, – Торвальд слегка сдвинул брови. – Я струсил. Это одна из причин, по которой сейчас я отвергаю гражданскую присягу при свидетеле со стороны дома Рива.

– Чувствуя себя в полной безопасности среди своих людей. Посреди моря, где может случиться что угодно.

– Вы настолько скверно думаете о нас? – старпом вскочил со своего места. – Да ради своей чести мы будем беречь вас как зеницу ока – каждый, до последнего матроса!

– Я имел в виду в первую очередь вашу честь, – добавил Торвальд. – Но вообще-то… я не нуждаюсь ни в каких гарантиях.

– То есть, намерены с легкостью подставить семью, которая вам доверилась, – сощурился эколог.

– То, что должно быть сделано – должно быть сделано, – не выдержал наконец Дик. – Господин Торвальд сказал, что вы аболиционист, но из чего, кроме слов, это видно? И сколько вам стоят слова? Вы эколог, у вас право неприкосновенности, и здесь все гордятся тем, как они широко мыслят. Если вы не начнете проповедовать гемам хотя бы свою веру в аболиционизм – вас никто не тронет. Вы никого не подставите. И никому не поможете. Вы вообще ничего не сделаете – и будете этим гордиться. Такие как вы, позволили Кимере ввести здесь рабство двести лет назад – потому что молчали. Вы и сейчас молчите. Шнайдер элиминирует гемов – и не о чем станет болеть вашей голове. Вы просто вздохнете с облегчением и умоете руки. Считайте нас лицемерами, а себя честным человеком. Идите и дальше делайте своё «ничего». Это у вас прекрасно получается!

– Матрос Огаи, покиньте помещение, – приказал Торвальд. Можно было и не приказывать: Дик и сам бы не хотел оставаться с Бадрисом в одной комнате.

Он выбрался на крытый участок палубы, пристегнулся, встал к ветру спиной и принялся сворачивать самокрутку. В горле саднило. Пальцы тряслись, и когда самокрутка уже почти была готова, бумага, на которую успели попасть брызги, вдруг разлезлась ровно посередине от неловкого движения. Смесь табака и водорослей высыпалась на палубу, и вода тут же слизнула ее. Дик выругался и бросил скомканную бумажку в волны.

– Это несправедливо! – крикнул он в серую мглу.

Ответа не было – если не считать ответом новую волну, захлестнувшую на этот раз и колени.

* * *

Два поисковых бота вернулись – и Дику пришлось вынимать их вместе с господином Бадрисом, поскольку ни один из гемов не был достаточно подготовлен к этой работе.

Бота-ищейку легко запустить: всего и дела, что швырнуть его в воду. Конечно, перед этим нужно проверить перед этим, заряжены ли батареи, в порядке ли ходовая часть и система ориентирования – и эта работа требует приложения не только рук, но и головы. А вот сам запуск – дело совершенно плевое.

Однако вытащить бота – работа была не из легких, особенно в шторм. Даже если самим ботом и палубным манипулятором управляют мастера. А уж если и бот, и манипулятор – безнадежное старье, то после долгих бесплодных попыток проще спуститься на фале за борт и вручную закрепить швартовочный трос.

И, конечно, делать это должен самый легкий. И хотя бы в общих чертах знакомый с устройством ищейки.

Так что господин Бадрис мог сколько угодно объявлять Дику бойкот – а обойтись без него не мог.

Конечно, с ними был еще гем Алекс, которого Дик готовил одновременно и к крещению и к должности помощника эколога, но послать за борт гема мешали и убеждения, и соображения практические: Алекс был совершенно сухопутным существом. Дик выбрал его себе на смену потому, что из всех гемов он один не приходил в панический ужас на раскачивающейся палубе – но требовать, чтобы он еще и плавал, было бы уже слишком.

Слава Тебе, Господи, – сказал про себя юноша, сбрасывая и упихивая в герметичный пакет одежду, – спасибо Тебе большое за то, что здесь и сейчас экваториальные воды и зима Акхат. И за то, что я переберусь на «Юрате» раньше, чем мы войдем в полярные воды. Хотя боты и там древние, а я вполне могу оказаться самым легким…

Интересно, подумал он, перебираясь через борт и проверяя, не заедает ли безынерционную лебедку – хватит ли потом у Бадриса аболиционизма на то, чтобы нырять самому? Или он Алекса пошлет?