Анатолий Афанасьев - Гражданин тьмы

• Название: Гражданин тьмы
• Автор: Анатолий Афанасьев
• Издательство: Мартин
• Жанр: Боевик
• Год: 2001
• ISBN: 5-8475-0076-9

В суперсовременном московском научном центре претворяются в жизнь безумные планы массового клонирования людей. Сотни россиян превращаются в предмет торговли, дешевую рабочую силу, поставляемую за рубеж.

Казалось бы, в разрушенной, разграбленной «демократической» России нет силы, способной остановить современных работорговцев.

У элитного сотрудника спецгруппы «Варан» на этот счет другое мнение…

---

— Ваше превосходительство, многоуважаемый Су Линь…

Наставник Робентроп торжественно объявил, что кандидат четвертого разряда Иванцов к испытанию готов, после чего японец раздраженно бросил:

— Почему на нем разные носки?

— В соответствии с менталитетом, — ответил Ломота подобострастно. — Интеллигент вонючий.

— Это он женский персонал баламутит?

— Так точно, ваше превосходительство.

В узких, с сиреневым отливом глазах японца зажглось любопытство, из своего кресла он дотянулся до меня тонкой черной указкой вроде тех, которыми раньше пользовались школьные учителя, но более длинной и изящной. Потыкал ею в голый живот.

— Чубайсу подражаешь, а, Иванцов? Хочешь стать производителем?

Я туго соображал, с утреца вкатили что-то новенькое, полный шприц, голова была набита ватой:

— Никому не подражаю. Я сам по себе.

— Что ж, — японец развеселился, — давай посмотрим, какой ты герой, Иванцов.

Один из санитаров сзади нахлобучил мне на голову шлем наподобие пилотного, второй щелкнул клеммами, что-то подключил — и в мозг ударил разряд тока, который мгновенно вырубил меня из реальности. Очнулся я в собственной квартире, в спальне, со сложным ощущением, что это все-таки не совсем моя спальня, а скорее ее компьютерное воплощение, но почти сразу это знобящее ощущение исчезло. Я сидел на кровати, опустив босые ноги на коврик, и чувствовал себя вполне нормально. Легкий жар растекся по телу, голова слегка кружилась, но мне было уютно, спокойно и как-то сытно. Кроме меня в спальне находился еще один человек — жена моя Мария Семеновна, Манечка, Мусик. Бледная, смутная, но тоже реальная, как и все остальное. В тот момент я не помнил ни про кресло, ни про шлем, ни про экзамен на контролируемость-управляемость. Вообще вся загадочная история с «Дизайном-плюс» и с поселением в хоспис «Надежда» как бы отсеклась, вытеснялась из сознания. Я ощущал себя так, что только что проснулся и куда-то собираюсь по делам, причем уже опаздываю. И orтого разозлился на жену, которая, стоя ко мне спиной, хлопотала у платяного шкафа. Рыкнул на нее:

— Эй, Манек, не могла пораньше разбудить? Обернулась потухшим лицом, в котором не было кровинки.

— Толечка, ты же хотел отоспаться. Голосок елейный, заботливый — и это еще больше вывело меня из себя.

— У меня с Зенковичем из «Аэлиты» назначена, встреча… Ты что, забыла?

Я сам только что вспомнил про Зенковича, но это не важно. Она должна помнить. Она всегда держала на заметке все мои встречи и обещания.

— Что ты говоришь? Зенковича в прошлом году похоронили.

Неуместный, дикий юмор — или что похуже. Я только вчера говорил с ним по телефону. Зенкович — один из моих постоянных работодателей. По его рекомендации я сделал с десяток социально-психологических бизнес-прогнозов для крупных фирм, а также подкалымливал на пиаре. Да я, можно сказать, и жил-то за счет Зенковича. У старика колоссальные связи, оставшиеся с тех времен, когда он работал в кадрах ВЦСПС. Меня он любил, как родного сына. Тем более что его родной сын, влиятельный чиновник из администрации мэра, по пьяной лавочке попал в аварию и разбился насмерть. Газеты, помнится, писали, что по всем признакам авария напоминает рутинное заказное убийство.

— Значит, похоронили? — переспросил я. — И отчего же он помер, если не секрет?

— Как отчего, Толенька? Ему за девяносто перевалило. Они еще с Микояном дружили семьями. От старости и умер. А тут еще запутанная история с Димочкой. Официальная версия, конечно, авария, но ведь никто так и не объяснил, откуда у Димочки пять пулевых ранений. Самсон Демьянович очень переживал из-за всего этого. Накануне инсульта ему кто-то позвонил, предупредил: верни, дескать, старый хрыч, деньги партии или с тобой будет то же самое, что с твоим ублюдком. Звонок — последняя капля… да ты сам мне все это рассказывал. Толенька, что с тобой?

Такой лживой я ее не видел. Насочиняла с три короба и сказала ни словечка правды. Никогда Зенкович не дружил с Микояном, о смерти его сына действительно сплетничали в прессе, но речь шла не о пулевых ранениях, а об oторванных взрывом конечностях, газетчики путались лишь в тротиловом эквиваленте зарядного устройства. А главное, умереть от инсульта сам Зенкович, если я накануне с ним созванивался. Совершенно очевидно, что весь этот бред имел под собой какую-то серьезную причину, и я легко догадался какую. "Что с тобой?" — спросила она. Лучше бы обернула этот вопрос к себе.

Решение созрело мгновенно, словно продиктованное свыше, но прежде следовало кое-что уточнить. Скрывая истинные чувства, я спросил:

— Почему ты называешь молодого Зенковича Димочкой? Ты разве с ним дружила?

Маша оставила в покое шкаф и присела на стул напротив меня. Двигалась как-то неуверенно, но я не придал этому значения. Мозг сверлила, как шуруп, одна мысль, поразившая меня: неужто она всю жизнь меня обманывала? Ложь никогда не бывает случайной и единственной, она вытекает из предыдущей и обязательно тянет за собой последующую. Неужто женщина, родившая двоих детей, олицетворявшая в моих глазах семейную добропорядочность, таила под наивной личиной лицемерие и коварство, присущие всему змеиному женскому роду? Больно это осознать на склоне лет, ох как больно!

— О чем ты. Толя? Конечно, я знала Дмитрия Самсоновича. Больше двадцати лет… Ты не заболел, родной мой?

Слащавая неискренность доконала меня окончательно. Все сомнения развеялись.

— Но прежде ты не называла его Димочкой!

— Как же не называла?! Всегда называла.

— Врешь!.. Может, ты и старшего Зенковича называла Самсончиком? Может быть, лучше сказать обо всем прямо?

— Что сказать?

— А то. Признаться своему доверчивому дураку мужу, что спала с обоими. Дескать, бес попутал. Прости, Толечка, больше не буду. Тем более одного уже Бог прибрал. Или Дьявол, тебе виднее.

— Толя, опомнись! Как у тебя язык повернулся?!

Я расхохотался «добродушным» мефистофельским смехом.

— Ну и как старичок себя показал? Не оплошал в постели?

Бледное лицо Маши перекосила гримаса боли. Тоже, разумеется, искусственная. Едва слышно она пролепетала:

— Мне трудно будет забыть этот разговор.

— Тебе и не придется! — изрек я торжествующе. Я уже понял, что дальше выяснять что-либо бессмысленно. Когда баба упирается в своем вранье, ее хоть на куски разрежь — не признается. Мое терпение истощилось. Тог же внутренний голос подхлестывал: "Давай, Толя, действуй. Не будь слюнтяем. Какие доказательства еще нужны? Развратная тварь! Так сделай то, что обязан сделать каждый уважающий себя мужчина. Соверши поступок".

— Непонятно другое, — сказал я печально, хотя испытывал небывалый прилив какой-то радостной энергии. — С какой стати ты приплела сюда партийные деньги? Допустим, Зенкович подонок. Допустим, перевертыш. Но он же честнейший человек. За всю жизнь копейки чужой не тронул.

— Я не говорила, что он присвоил деньги… Толя, давай, померим температуру? Давай вызовем врача? — На ее глаза, как две бусинки, навернулись слезы, тоже, естественно, лживые. Смешно вспомнить, сколько раз прежде она покупала меня этими слезами и я становился в коварных руках податливым, как воск.

— Врача? — переспросил я саркастически. — Сейчас вызовем. Только не ко мне, дорогуша.

Все дальнейшее произошло как бы само собой. К Маше я испытывал скорее презрение, чем ненависть, ненавидеть ее не за что, слабое, лукавое создание, но оставлять без наказания тоже нельзя. Она предала, разрушила нашу семью, столько лет водила меня за нос, и лучше бы ей не родиться на свет, чем спутаться со стариком Зенковичем. Я перегнулся с кровати и вместе со стулом подгреб ее к себе. В руках почувствовал силу необычайную и принял это за добрый знак.

— Чего ты, Толечка, чего? — забеспокоилась Маша. — Словами скажи, чего хочешь? Чайку поставить?

— А вот чего! — Я повалил ее на кровать, ухватил поудобнее и начал душить.

Она захрипела, но не сопротивлялась, и это меня смутило. Я чуть-чуть ослабил зажим, дал ей раздыдaться. Светлые, серые очи заглянули мне прямо в душу.

— Толечка, хочешь меня убить?

— Так надо. Маня. Сама после поймешь… Давай, покричи для порядка.

— Зачем? Если надо, убивай.

И в конце всего она попыталась восторжествовать, оставить за собой последнее слово. Это меня разозлило. Стараясь больше не встречаться с ней взглядом, я навалился и душил до тех пор, пока наши тела не содрогнулись в имитации смертного совокупления. Лицо у Манечки посинело, и я нежно поцеловал ее в губы.

— Видишь, как все просто! А ты, дурочка, боялась. Эх, не надо было изменять. Это ревность, Манечка!

Последнюю фразу я произнес в больничном кресле в экзаменационной комнате. Еще горел на губах ее прощальный поцелуй, но я уже видел перед собой старшего наставника Робентропа, Джона Миллера, хмурого японца Су… Сознание мутилось от горя: Машенька умерла. Я так же был в этом уверен, как и в том, что земля вертится. Я сам убил ее.