Сергей Донской - Если завтра не наступит

• Название: Если завтра не наступит
• Автор: Сергей Донской
• Жанр: Шпионский детектив
• Год: 2005
• ISBN: 5-699-10888-2

Чеченский террорист Чака-Медведь даже среди отморозков вызывал ужас. Человек с медицинским образованием, он никогда не расставался со скальпелем. И снимал им кожу с живых людей. Вот такой выродок скрывался в Грузии под именем Давида Гванидзе, а потом был похоронен на тбилисском кладбище… Но у капитана ФСБ Евгения Бондаря, который прибыл в страну победившей «революции роз» с заданием разыскать «чеченского зверя», есть большие сомнения в том, что Гванидзе действительно умер. Ведь в упокоении имени и памяти Чаки-Медведя заинтересована и всесильная тайная грузинская жандармерия, и резидент ЦРУ в Тбилиси. Бондарь, конечно же, разыщет чеченского монстра во что бы то ни стало, если он еще жив. Впрочем, капитан ФСБ умеет будить даже мертвых…

---

Веронику, сидящую на ковре в углу комнаты, затрясло, как будто сквозь нее пропустили ток высокого напряжения. Это просто сон, страшный сон, твердила она себе, пока Гванидзе тщательно вытирал скальпель и окровавленные руки об голубой пиджак убитого, а потом рылся в его карманах, откладывая в сторону найденные вещи. Завершив обыск, он выгреб из портфеля Падалицы бумаги, бегло просмотрел их и сложил на столе. Вспомнил о существовании Вероники. Поманил ее пальцем.

– Подойди ко мне.

– Нет! – Она отчаянно замотала головой. Крашеные кудряшки на ее голове встопорщились, образовав подобие волнующейся гривы.

– Подойди ко мне, я сказал, – повторил Гванидзе, сверкнув единственным глазом.

С трудом поднявшись на дрожащие ноги, Вероника получила возможность хорошенько рассмотреть лужу крови у камина и голову мертвеца, превратившуюся в кошмарный анатомический муляж с оскаленными зубами и студенистыми шариками выпученных глаз. Ее несколько раз вывернуло на ковер, но Гванидзе не оставил ее в покое. Дождавшись, пока Вероника выплюнет под ноги последнюю порцию клейкой желчи, он схватил ее за запястье, подвел к трупу, заставил присесть, а сам попятился на несколько шагов назад.

– Улыбайся, – приказал он, ловя Веронику в объектив цифрового фотоаппарата, вмонтированного в мобильник.

– Что? – тупо спросила она, уставившись на скальпель, который успел всучить ей Гванидзе.

– Улыбайся! – рявкнул он. – Хочу сделать несколько снимков на память.

Обнаружив, что подол ее рубахи пропитался кровью, Вероника вскрикнула и выронила скальпель, еще хранящий тепло рук Гванидзе. Выругавшись, он шагнул к ней. Сквозь слезы, застилающие глаза, его фигура казалась неправдоподобно огромной. Поскуливая, Вероника поползла к двери, но Гванидзе легко настиг ее, пнул под ребра и вынудил вернуться на место. Рванув на ней ночную рубаху, он грубо вытер лоскутом ее перепачканное лицо, потом возвратился на исходную позицию и предупредил:

– Если ты сейчас же не возьмешь скальпель и не поднимешь голову, я ее тебе отрежу к такой матери. Смотри сюда! – Гванидзе призывно щелкнул пальцами поднятой руки. – Веселее! Тебе ведь не привыкать позировать, а? Вот газетчики обрадуются, если заполучат эксклюзивные снимки знаменитой певицы, допившейся до белой горячки. Так что улыбайся! Улыбайся, пока я не лишил тебя такой возможности!

Вспомнив, как выглядит лишившийся лица адвокат, Вероника постаралась растянуть губы как можно шире. Поскольку они прыгали и кривились, полноценной улыбки не получилось, но Гванидзе остался доволен результатом и, наконец, позволил Веронике встать.

– А теперь отправляйся за водой и принимайся за уборку, – велел он. – Трупом я займусь сам. Только захвати на кухне клеенку. Ту, которая расстелена на столе, с розочками.

– С розочками, – механически повторила Вероника. – Зачем?

– Нужно хорошенько упаковать нашего адвоката, – пояснил Гванидзе, ощупывая взглядом Вероникину грудь, обнажившуюся под порванной рубахой.

– Я не про адвоката…

– Про розочки? Откуда я знаю, зачем? Художник намалевал.

Гванидзе пожал плечами, не понимая или не желая понимать, о чем его спрашивают. Швырнув скальпель на пол, Вероника закрыла лицо руками и тоскливо пробормотала, качая головой:

– Зачем ты поступаешь со мной так? Зачем сделал эти кошмарные фотографии? За что хочешь меня погубить?

– За что? – Вцепившись Веронике в плечи, Гванидзе затряс ее, как грушу. – Кому было велено не высовываться из дома, а? Кто меня подставил? Может, я сам пригласил в гости этого московского проныру? Почему ты не предупредила, что муж тебя будет искать?.. Почему?.. Почему, я спрашиваю?..

Ответом был перестук Вероникиных зубов, стиснуть которые не позволяла безвольно отвисшая челюсть. Когда Гванидзе надоело слушать это клацанье, он сердито оттолкнул Веронику и предупредил:

– В следующий раз не надейся отделаться так легко. У меня есть скальпель, и у меня есть твои снимки. Не забывай об этом.

– Но не могу же я всю жизнь просидеть взаперти, – всхлипнула Вероника.

Брови Гванидзе поползли вверх:

– Почему?

– Потому что я тебе не средневековая наложница!

– Неужели?

Стремительно шагнув вперед, Гванидзе с размаху отвесил Веронике пару таких оплеух, что она едва удержалась на ногах.

– Не наложница, говоришь?

Разорванная сверху донизу рубашка полетела на пол. Кожа отпрянувшей Вероники пошла пупырышками, она инстинктивно прикрылась ладонями, на ее щеках расцвели красные пятна.

– Зверь, – хрипло сказала она, почти не слыша своего голоса. Слишком громко стучало в висках, слишком сильно колотилось сердце. – Зверь, зверь, зверь!

– Тогда ты сука, – заверил ее Гванидзе, приспуская штаны. – Иди сюда, сука. Я же вижу, что тебе не терпится.

Вероника, как сомнамбула, шагнула вперед. Еще никогда Гванидзе не обращался с ней столь грубо. И еще никогда Вероника не ощущала с такой остротой, что она – всего лишь слабая женщина, с которой любой мужчина волен обойтись по своему усмотрению…

Игрушка в чужих руках…

В чужих, властных руках…

Сильных и волосатых…

Лубянка, о, эти ночи, полные огня!

8

Верхний свет был выключен, горела лишь настольная лампа, из-за чего весь кабинет, за исключением стола, был погружен в густой полумрак. Лицо полковника Роднина тоже скрывалось в тени, зато его руки, белоснежные манжеты, рубашка, полосатый галстук и синий пиджак, попадавшие в круг света, казались необычайно яркими, контрастными.

Переведя взгляд на собственные руки, капитан Бондарь подумал, что в сравнении с полковничьими они выглядят слишком загорелыми. Астрахань, Севастополь, Одесса… Все лето и начало осени Бондарь провел на морском побережье, хотя назвать такое времяпрепровождение приятным отдыхом язык не поворачивался. С другой стороны, если бы капитану действительно довелось нежиться на солнышке в течение четырех месяцев, то он бы попросту помер от тоски. Уже на второй или третьей неделе. Состояние полного покоя было для него смерти подобно. Срочно вызванный на Лубянку в половине одиннадцатого ночи, он внутренне трепетал от возбуждения, как породистый пес, почуявший славную охоту.

– Что-то экстренное, Василий Степанович? – спросил Бондарь, не в силах скрывать нетерпение.

Начальник оперативного отдела Управления контрразведывательных операций ФСБ России посмотрел на подчиненного так, словно тот позволил себе какую-то вопиющую вольность. Например, закурил свои любимые «Монте-Карло», не испросив разрешения у хозяина кабинета.

Бондарь выдержал тяжелый полковничий взгляд не моргнув глазом. Из всех оперативников только он был способен на это. Роднин умел ставить подчиненных на место. Даже любимчиков, которым он в глубине души симпатизировал. Бондарь в их число не входил. Полковник относился к капитану не как к любимчику, а как к родному сыну, хотя делал все возможное, чтобы никто из окружающих этого не заметил.

– А у нас бывает что-нибудь не экстренное? – ответил он вопросом на вопрос, после чего достал из папки лист бумаги.

Лист лег на стол. Пятерня Роднина прихлопнула его, закрыв текст. Все, что видел Бондарь со своего места, это шапку, название документа и размашистую подпись внизу. Приказ руководителя УКРО генерала Волопасова Н.А.

– Это касается меня? – насторожился Бондарь.

– Самым непосредственным образом, – заверил его Роднин.

– Что заставило Николая Артемьевича вспомнить о существовании скромного оперуполномоченного?

– Николаю Артемьевичу, да будет тебе известно, нет необходимости вспоминать что-либо. Память у него феноменальная. В молодости он ради спортивного интереса заучивал наизусть целые справочники.

– В таком случае он хранит массу полезных сведений, – уважительно произнес Бондарь. – Скажите, товарищ полковник, а книга о вкусной и здоровой пище Николаю Артемьевичу в молодости не попадалась? Мне, как холостяку, было бы интересно узнать пару рецептов.

– Вот! – воскликнул Роднин, растопыренная пятерня которого превратилась в кулак, постукивающий по приказу на столе. – Во всем виноват твой длинный язык, капитан. Корень всех твоих бед.

Бондарь, внезапно вспомнивший, что никакой он не холостяк, а вдовец, поскольку еще в январе у него имелись жена и четырехлетний сынишка, помрачнел и отрицательно качнул головой:

– Не думаю, товарищ полковник.

– Вот именно что не думаешь, – повысил голос Роднин, не замечая состояния подчиненного. – Ни хрена не думаешь и думать не хочешь, несмотря на неоднократные предупреждения. А потом страдаешь.

Все-таки напрасно он так низко наклонил колпак настольной лампы. Лицо Бондаря, как и его собственное, утопало в тени. Лишь глаза обоих поблескивали, но было трудно угадать, что кроется за этим блеском.

– Вы вызвали меня, чтобы поговорить о моих проблемах? – осведомился Бондарь с той непередаваемой интонацией, которую несколько веков назад можно было услышать при обмене любезностями, предшествующими вызову на дуэль.