Агния Кузнецова (Маркова) - А душу твою люблю...

• Название: А душу твою люблю...
• Автор: Агния Кузнецова (Маркова)
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1984

«… Дверь открылась без предупреждения, и возникший в ее проеме Константин Карлович Данзас в расстегнутой верхней одежде, взволнованно проговорил прерывающимся голосом:

– Наталья Николаевна! Не волнуйтесь. Все будет хорошо. Александр Сергеевич легко ранен…

Она бросается в прихожую, ноги ее не держат. Прислоняется к стене и сквозь пелену уходящего сознания видит, как камердинер Никита несет Пушкина в кабинет, прижимая к себе, как ребенка. А распахнутая, сползающая шуба волочится по полу.

– Будь спокойна. Ты ни в чем не виновна. Все будет хорошо, – одними губами говорит Пушкин и пытается улыбнуться. …»

---

Ей вспоминается: они вдвоем с Петром Петровичем; она сидит, он стоит перед ней, немного взволнованный.

– У меня впечатление, Таша, что ты просто не умеешь вести хозяйства. У тебя всегда не хватает денег.

– Не знаю. Может быть, Пьер, – рассеянно соглашается она, но знает, что это не так. Она очень экономна и думает о другом: почему никогда Петр Петрович не упрекнул ее в том, что ему приходится содержать детей Пушкина? Почему ни единого слова не сказал о тех 50 тысячах, которые она положила в банк за издание собрания сочинений Пушкина? Она ценит его такт, его понимание, что эти деньги законно предназначены детям поэта.

Наступал вечер, и в комнату, где они сидели вдвоем, приходили дети – младшие играли, старшие читали. Наталья Николаевна мастерила из своего старого платья одежду для дочери. Семья экономила свет.

Уезжая надолго, Ланской с некоторым беспокойством оставлял жену. Она была еще очень хороша собою и при желании могла иметь много поклонников. Наталья Николаевна по этому поводу писала ему:

Ты стараешься доказать, мне кажется, что ревнуешь. Будь спокоен, никакой француз не мог бы отдалить меня от моего русского. Пустые слова не могут заменить такую любовь, как твоя. Внушив тебе с помощью божией такое глубокое чувство, я им дорожу… Суета сует, все только суета, кроме любви к богу, и, добавляю, любви к своему мужу, когда он так любит, как это делает мой муж. Я тобою довольна, ты – мною, что же нам искать на стороне,  о т   д о б р а   д о б р а   н е   и щ у т.

И опять же невольно, наряду с этим письмом, память возвращала прошлое: она могла сказать те же слова Пушкину – что никакой француз не мог отдалить ее от него.

Петр Петрович поднялся, на ослабевших ногах, минуя гостиную, прошел в кабинет и там, скрываясь ото всех, плакал, как ребенок.

Зимой 1837 года он, ротмистр кавалергардского полка, был увлечен Идалией Григорьевной Полетикой, внебрачной дочерью Григория Александровича Строганова и графини д'Ега. Муж Идалии, которого в свете называли «божьей коровкой», – его начальник. В гостях у общих знакомых Идалия, взяв под руку Ланского, спросила значительно:

– Вам, Петр Петрович, могу я доверить чужую душевную тайну? И согласитесь ли вы из любви ко мне помочь в одном сердечном деле?

Он ответил красавице, что готов для нее на все и будет нем как рыба. Тогда Идалия пояснила, что ему придется в назначенный день охранять ее квартиру, в которой состоится свидание ее подруги и родственницы Натальи Николаевны Пушкиной и Дантеса.

Петр Петрович не был знаком с Натальей Николаевной, но когда Идалия назвала ее, соединив ее имя с Дантесом, ему стало не по себе (и до него дошли сплетни о Наталье Николаевне), но отказаться было поздно.

Квартира Идалии Полетики – в кавалергардских казармах, и Петру Петровичу было поручено прогуливаться около дома, чтобы вдруг не нагрянул тот, неусыпно следящий за четой Пушкиных, кому не следовало знать об этом свидании. Гуляя возле дома, он видел, как в окно, поднимая занавес, несколько раз выглядывала Идалия, делая ему знаки рукой, ободряюще улыбаясь и посмеиваясь. Видел, как за десять минут до условленного времени Дантес взбежал на крыльцо и исчез в дверях. Через некоторое время подъехала карета, и из нее неторопливо и спокойно вышла Наталья Николаевна. Вышла, не оглядывая улицу, – будто царица, привыкшая повелевать и верить в праведность своих поступков.

Эту царственность подметил в Наталье Николаевне Пушкин. Еще в 1834 году из Петербурга в Полотняный завод он писал ей:

Будь молода, потому что ты молода – и царствуй, потому что ты прекрасна.

Свидание длилось не более десяти минут. Наталья Николаевна вышла из дома с таким же достоинством, как и вошла, только щеки ее пылали, а излом левой брови обозначился резче.

В эти десять минут мимо никто не проходил, только ломовые лошади провезли сани с кирпичом.

Ланской был глубоко убежден, что свидание это не было радостью для Натальи Николаевны, что для нее оно оказалось полной неожиданностью – по сговору Идалии Полетики и Дантеса – и она ни в чем не уронила своего достоинства. И когда разразилась трагедия в доме Пушкиных, когда до Ланского дошли слухи об анонимном письме, сообщившем Пушкину об этом свидании, ему снова стало не по себе. Знали об этом свидании он, Идалия Полетика, Наталья Николаевна и Дантес. Кто же решился на такое черное дело?

После этой истории Ланской охладел к Идалии, но стал внимательнее присматриваться к ней. Она была хороша. С роскошными рыжими волосами, цвета темной меди, каждый раз уложенными в новую замысловатую прическу, с зеленоватыми недобрыми глазами. Ланскому она напоминала хищницу, которая, изнеженно прищуриваясь, незаметно намечает жертву и внезапно кидается на нее, выпустив острые когти. В свете она была известна своей красотой. С Пушкиным общалась еще до его женитьбы, и многие утверждали, что когда-то была она страстно и безответно влюблена в него. Своих стихов он ей не оставил, как другим женщинам, с которыми его связывали нежные чувства. Рассказывали, что когда-то она настойчиво просила Пушкина написать в ее альбом. Он не отказался и написал. Идалия прочла стихи и осталась довольна выражением чувств к ней поэта. Но один из ее гостей обратил внимание, что за подписью Пушкина стояла дата, не соответствующая времени: «1 апреля». Значит, по народному преданию, не следовало верить написанным стихам.

После свадьбы Ланского с Натальей Николаевной они встречались с Полетикой у знакомых. Встречались не как друзья, а как малознакомые люди.

Ненависть к Пушкину у Идалии не проходила. Она проявлялась особенно в ее письмах к Дантесу. Ненависть к Пушкину и нежная дружба к Дантесу, скорее похожая на любовь:

Бедный друг мой, при мысли о вашем заключении сердце кровью обливается. Не знаю, чего бы я ни дала, чтобы прийти немного поболтать с вами; мне кажется, что все, что произошло, это сон, но дурной сон, чтобы не сказать «кошмар», так как в результате я лишена возможности видеть вас… До свидания, мой прекрасный и милый узник, я не теряю надежды увидеть вас до вашего отъезда.

У вас есть дар заставлять меня плакать, но на этот раз это слезы, которые облегчают, потому что ваш подарок на память меня донельзя трогает, он больше не покинет моей руки; но я сержусь на вас, друг, за то, что вы думаете, будто стоит вам уехать, и я забуду о вашем существовании; это доказывает, что вы меня еще плохо знаете, потому, что если уж я люблю, то люблю крепко и навсегда.

Писала она и Екатерине Николаевне, жене Дантеса, когда та уже жила с мужем за границей:

Я вижу довольно часто ваших сестер у Строгановых, но отнюдь не у себя: Натали не имеет духа притти ко мне, мы с ней очень хороши: она никогда не говорит о прошлом. Оно не существует между нами; и потому, хотя мы с ней в самых дружеских отношениях, мы много говорим о дожде, о хорошей погоде, которая, как вы знаете, редка в Петербурге… Натали все хороша, хотя очень похудела. Ее дети хороши, мальчики в особенности похожи на нее и будут очень красивы, но старшая дочь – портрет отца; это великое несчастье.

Идалия Григорьевна Полетика прожила до глубокой старости. Она умерла в 1890 году, но ее странная ненависть к Пушкину не унималась до самой ее смерти. И даже когда еще при ее жизни Пушкину воздвигли памятник в Москве, она грозилась приехать и плюнуть на него.

…Венчался Ланской с Натальей Николаевной в Стрельне, где стоял его полк. Любила ли она его? Он твердо знал, что беспредельно уважала – за доброе отношение к ее детям, за любовь к ней. Она ведь так устала от одиночества, устала от долгов, трудностей быта, сложности воспитания детей, когда все надо было решать одной. Любовь пришла потом. Любовь глубокая, соответствующая летам, без страсти, как откровенно писала она ему, и от этого более прочная.

После свадьбы, как полагалось по этикету, ездили с визитами.

– Друг мой, – сказала Наталья Николаевна мужу, – я много думала о том, стоит ли к Плетневу ехать вдвоем? Не будет ли бестактным нам, счастливым, ехать к другу Пушкина?

Ланской согласился, и она поехала одна. Наталья Николаевна видела, как вначале обиделся Плетнев такому странному свадебному визиту и принял ее сухо. А провожал ее он с увлажненными глазами, целовал ей руки и от души желал счастья. Он понял ее сердечный такт, утонченное понимание обстоятельств.

Обстоятельства… Не они ли и свели Наталью Николаевну с Ланским? В Баден-Бадене, на лечении, он подружился с ее братом Иваном Николаевичем Гончаровым, который жил там с больной женой.

Наталья Николаевна заканчивала читать «Сказку о царе Салтане», в комнату уже пришла няня – приготовилась укладывать детей спать.

– Мамочка, а правда, что сказку эту придумал сам папа? – все еще не верила семилетняя Таша.

– Папа очень много сказок сочинял. Да еще каких! – за мать ответила старшая Мария.