Евгений Богданов - Високосный год: Повести

• Название: Високосный год: Повести
• Автор: Евгений Богданов
• Издательство: Современник
• Жанр: Современная проза
• Год: 1986

Новую книгу архангельского писателя составили повести, действие которых происходит в наши дни в северных селах.

В центре заглавной — директор совхоза «Борок» молодой специалист Степан Лисицын. Он сталкивается с рядом ключевых проблем в своем хозяйстве и прилагает немало усилий, чтобы вывести совхоз из отстающих.

Повесть «Песни ветровые» затрагивает некоторые вопросы культурно-просветительской работы на селе. С большой теплотой рисует писатель образ молодого лектора Галины Ишимовой и журналиста Александра Штихеля.

---

— Из Петровки пришли.

Бабка махнула рукой:

— В Петровке таких нету. Знаю там всех. Вижу — нездешние.

— Приезжие, из области, — уточнила Галя.

Старушка вежливо кивнула:

— Из области? Так, так. За иконами аль за прялками?

— Да нет, просто так. Хотим познакомиться с Лебяжкой.

— Места тут у вас красивые, — Штихель говорил погромче, думая, что бабка плохо слышит.

— Местность-то красивая, верно. Только говори потише, не шибко кричи, я ведь не глухая. А икон у нас нету и прялок нету. У соседки Федосьи валялась одна на повети, дак приходил такой, вроде вас, только с бородой, да и унес. Федосье три рубля дал. Та чаю и сахару накупила и меня позвала чаевничать.

Старушка настороженно умолкла. Галя поинтересовалась:

— А что тут есть, бабуся? Магазин есть?

— Есть магазин, как не быть. И школа есть, и клуб.

— Чем торгуют в магазине?

— Дак он закрыт, магазин-то. Совсем заколочен.

— Почему?

— Мало покупателей, невыгодно продавца держать.

— А как же вас снабжают?

— Продукты раз в неделю привозят из Петровки. Хлеб, чай, сахар и еще кое-что. Иной раз автолавка придет, как дорога позволяет, а дорога не позволяет, дак и на лошадке привезут.

— Только раз в неделю?

— Только. На всю неделю и запасаемся. Да ты не удивляйся, золота голова, жителей-то всего ничего. Пересчитать по пальцам, дак одной руки хватит. И все старые, вроде меня.

— А школа?

— Школа закрыта. Детей-то нету. Мы уж давно отрожали, — старушка усмехнулась, поправила платок. — У нас внуки-то в городах живут. А здесь кого учить?

— Странно, — Галя посмотрела на Штихеля. Он опять улыбнулся сдержанно, и вид у него был скучный. — А клуб? — обратилась она к бабке.

— Клуб-то не совсем заколочен. Каждый месяц кино показывают. Уважили нас, старух. Мы ведь письмо в район писали, дак там распорядились нас обслуживать. В Петровку-то далеко идти, а ноги у нас худые. Передвижку привозит сам Чижов, катит фильму. Спасибо ему, хороший парень.

Галя теперь поняла, что Лебяжка оказалась вовсе не такой, какой она ее себе представляла. Услышав похвалу старушки по адресу Чижова, она подумала, что он тут вовсе не бездельничает.

Прошли в избу, выпили холодной водицы, посидели.

Старушка — звали ее Людмилой Осиповной, спросила, будут ли они ночевать. Сказали, что переночуют.

— Сейчас самовар поставлю, — сказала Людмила Осиповна. — Молоком бы угостить, да нету. Корову мне держать не по силам.

— Не беспокойтесь, — сказала Галя. — Самовар после. Мы пройдемся по улице. Тут, говорят, есть гора, с которой видно много озер?

— Гора-то есть, тут за деревней, недалеко. Вас бы проводить туда, да я не могу по горам-то… Вот Татьяна Авдеева бы проводила. Она тут у нас самая молодая, на ногу резвая. Ее изба сразу за магазином. Курортники-то сами лазят на гору. Знают, как идти. Многие тут выросли…

— Какие курортники? — спросила Галя.

— Ну те, кто летом по выходным дням из лесопункта да из Василькова приезжают отдохнуть, в озере рыбки половить. Они все с собой привозят — и вино, и закуску. Кто побогаче — те на «Жигулях», а победней — на «Запорожцах». Они и седня там у озера. Целый табор. Как цыгане бывалошние. Поглядите-ко с угора — все видно. Растелешатся, позагорают на солнышке — и в воду, как бобрята. А потом закусывают. Бывает, песни поют, а мы слушаем. Они почти все местные, только живут теперь в городском образе…

Галя уже перестала удивляться и только потихоньку вздыхала, скрывая от бабки свое разочарование.

— Скучновато вам тут жить? — поинтересовалась она.

— А что поделать? Я дак тут родилась, тут и умру. Меня дочь в город зовет, а я не желаю. В городской квартире душно. Как приеду туда — так и захвораю. Здесь у нас воздух лечит! Только жаль, что люди из Лебяжки разъехались. Земля-то скучает! Скучает землица. Кругом такие были поля, такие поля! Не только рожь, а и пшеничка озимая росла. А потом опустела деревня. И сеять тут перестали. Разве только овес с викой или горохом на корм скоту высевают. И причину выставили: поля-то маленькие, тракторами неловко пахать. Прежде лошадьми обрабатывали, а теперь — где они? И потому скучает земля. Лесом зарастает. Сенокосы, правда, еще есть на чищеницах. Сюда бригада косарей из Петровки приезжает каждое лето, ставит стога на острове. Вывозят зимой сено тракторной волокушей.

Штихель подал голос:

— Ну вот, Галина Антоновна, вам теперь понятно кое-что о судьбе Лебяжки?

Галя сказала:

— Кое-что понятно…

— Именно кое-что. Скоро, Галина Петровна, оживут Лебяжки. Не будет и не должно быть неперспективных деревень.

Они вышли на улицу, миновав магазин, закрытый на висячий замок, остановились в проулке. Он спускался вниз, к покрытому рябью озеру. Неподалеку от берега стояли два легковых автомобиля. На траве расположилась пестрая группа людей. Кое-кто из них купался.

— Отдыхают. Выходной день, — сказала Галя. — Это и есть те самые курортники?

— Видимо, — ответил Штихель.

Сухонькая, скорая на ногу Татьяна Авдеева шла быстро и легко. Ее цветистая косынка так и мелькала среди кустов. Галя едва поспевала за ней. «Сколько же ей лет? — думала она. — Пятьдесят? Шестьдесят?» Она спросила Авдееву о возрасте. Та ответила:

— Семьдесят два.

«Ничего себе! — удивилась Галя. — В таком возрасте и так бегать!»

Штихель солдатским шагом шел позади. Тропинка нырнула вниз, под ногами зачавкала болотная влага. Выбрались на сухое место и стали преодолевать крутой подъем, цепляясь за ветки, за сучья. Тропы тут не было, только местами попадались голые, глинистые, закаменевшие на солнце проплешины.

— Теперь уж близко! — кричала сверху Авдеева.

Галя боялась оглянуться, у нее, наверное, закружилась бы голова от высоты. Выбрались на отлогий лужок. Тут оказались полуистлевшие деревянные ступеньки. По ним поднялись еще выше, на макушку Лебяжьей горы.

И вот перед ними небольшая деревянная церквушка с колокольней. Тускловато блестел лемехом купол. На колокольне, на перекладине, был подвешен почерневший от времени небольшой колокол.

Галя с замиранием сердца осмотрелась: вокруг, сколько хватало взгляда, дымчато синели леса, а среди них голубые, сверкающие на солнце пятнышки озер разной формы — круглые, как блюдечки, овальные, прямоугольные. Много озер… Леса уходили к горизонту, и небо там, возле него, светилось золотистым светом. За горизонт уплывали облака, постепенно мельчая и превращаясь в серые пятна.

Штихель щелкал затвором фотоаппарата. Галя по пальцам пыталась сосчитать озера.

— Двадцать шесть озер! — сказала она.

— Больше, — поправила Авдеева, вытирая косынкой потное лицо. Она устала, дышала часто и глубоко. — Тридцать два озера… Видите, там, наверху, колокол? Он долго служил людям. Прежде, если кто-нибудь заблудится в лесу, то посылали сюда звонить. На звон и выходили из леса…

По шатким, скрипучим ступенькам они осторожно взобрались на колокольню. На площадке ее, выметенной ветрами, было сухо и чисто. Половицы — плахи окрепли, как кость. Штихель взялся за веревку, чуть качнул язык колокола, и бронза загудела протяжно и басисто.

Внизу, словно игрушечная, лепилась близ берега озера Лебяжка. «Курортники» отсюда казались маленькими жучками.

— Почему гора называется Лебяжьей? — спросила Галя у Авдеевой.

— Рассказывали мне в детстве такое, — ответила Татьяна. — Что вроде бы залетели сюда два лебедя. Одного убил охотник из озорства, а другой каждую весну прилетал и все кричал, звал товарища… Лебедей в наших местах много водится на озерах.

— Сколько же лет этой церквушке? — спросил Штихель.

— Наверное, лет двести или больше. У нас на Севере деревянные церкви стоят и триста лет, и ничего им не делается. Бревна сюда доставляли на лошадях по северному отлогому склону. А строили наши лебяжские мужики.

Помолчали. Налетел ветер, засвистел в стропилах, и колокол отозвался еле слышным гулом. Будто этот гул — приглушенный, тревожный, донесся из глубины веков, из поры младенчества Русской земли.

Ветер утих, колокол замолк. Галя подошла к нему и осторожно потянула за веревку. Раздался певучий бронзовый гул. Она еще раз ударила в колокол, сильнее, и он отозвался протяжным звоном, который поплыл волнами над лесом, над озерами, нарушив дремотную тишину ясного летнего дня…

На повети от крыши, нагретой солнцем за день, струилось мягкое тепло, пахло сеном и вениками. Сено лежало небольшим ворохом на полу, веники, связанные попарно, висели на жерди от стены до стены.

— Порознь спать будете или вместе? Стелить-то как? — спросила хозяйка.

— Порознь, бабушка, — ответила Галя и смутилась.

Людмила Осиповна ушла в избу за одежками. Сделав постели — по одну сторону сенного вороха Гале, по другую — Штихелю, она пожелала: