Брюс Стерлинг - Глубинные течения [Океан инволюции]

• Название: Глубинные течения [Океан инволюции]
• Автор: Брюс Стерлинг
• Жанр: Киберпанк
• Год: 1977

Впервые опубликовано журналом небуквального перевода "Speaking In Tongues Лавка Языков"

vladivostok.com/Speaking_In_Tongues/bruce.htm/

Перевод — Ник Е. Кирилов и h; Графика — Islands Design Group; Картинки[1..7] — Да Дерга

Спасибо: Сергею Бережному, Андрею Черткову, Василию Владимирскому и Грегусу Батанову — за помощь в составлении библиографии

Особое спасибо: Мх — за то, что он нас заставил это сделать; Никите — без которого вообще бы ничего не было

---

Высота Утеса — семьдесят миль. Словами этого не передашь. Пожалуй, я мог бы рассказывать часами, но так и не выразить того потрясающего воздействия, которое оказывает на наблюдателя семидесятимильный колосс. И все же я попытаюсь. С какой скоростью человек способен карабкаться по скале? Мили две в день? Пусть будет две мили. Читатель, поднявшись на две мили, вы не покорили бы даже валунов, что громоздятся у основания Утеса. К концу второго дня восхождения вам станет трудно дышать. С кислородной маской вы осилите еще милю. После придется облачиться в космический скафандр. Прежде, чем вы доберетесь до середины, на дневном небе зажгутся звезды. Через месяц вы будете ступать по камням, которые за последние четыре миллиарда лет не тревожил никто. Там, наверху, все очень старое, очень холодное и очень мертвое. Нет ветра, способного шевельнуть пыль, копившуюся на протяжении бесчисленных эпох. Нет ручьев, торящих русло, нет росы, замерзающей в трещинах скал, нет ни мхов, ни лишайников, что с терпеливым упорством, будто чувствительными пальцами, шарят по склону в поисках крохотных зацепок. Может, раз в десять лет струйка пыли неслышно скользнет меж древних камней вниз, к безводному морю.

И все же, рано или поздно, вы добрались бы до самой вершины. Вы оказались бы на безвоздушной пустоши, в окружении истерзанных, раздробленных камней, этих безгласых свидетелей безумной жары и убийственного холода. Обернись и взгляни назад, читатель. Ты видишь кратер? Широкий, округлый и величественный. Там, внизу, над морем пыли блестит на солнце океан воздушный. Почти миллион человек живет на дне этой гигантской дыры, этого невероятного кратера, этого единственного широко раскрытого глаза на пустом лике планеты.

— Еще два месяца, — сообщил я Далузе, поглаживая ее сквозь одеяло, — и мы вернемся на Остров, на твердую землю… — Она замурлыкала в ответ, и я улыбнулся ей в полутьме.

— Ты говорила, что хочешь убраться с этой планеты… — продолжил я.

— Да.

— Я тоже жду не дождусь. Так вот, вскоре после возвращения я разживусь хорошими деньгами. — Примерно через четыре месяца, прикинул я. С запасом хватит, чтобы известить торговцев Пламенем на Мечте о том что здесь творится и о моем последнем улове. Пара пакетов моего забойного зелья — и они будут землю рыть, лишь бы залучить меня к себе. Рано отчаиваться — я знаю химиков с Мечты, которые наверняка сумеют синтезировать Пламя. А то и улучшить.

— Куча денег. И мы сможем улететь отсюда. Вдвоем.

Она промолчала.

— Верно, наше положение выглядит незавидным, — я сделал ударение на «выглядит», — но с деньгами мы сможем все на свете! Например, изменить твой метаболизм, или, если это окажется слишком сложным, я изменю свой. Мы будем жить вместе долгие годы, а может — столетия. Если захочешь, заведем детей.

Никакого ответа. Испугавшись тишины, я снова заговорил:

— Я чувствую, между нами есть что-то, какая-то связь, которая может стать очень прочной и очень долгой, — не унимался я. — Не знаю почему, но я люблю тебя, люблю безумно, и именно поэтому…

Я сунул руку под одеяло и достал кольцо, из тех, что захватил с собой в путешествие. Кажется, я уже говорил о своей страсти к собиранию колец. Этим я особенно дорожил: небольшое терранское земноводное из серебра; одна из четырех мощных и длинных лап вытянута дугой и касается головы.

— … я дарю тебе это кольцо. Это часть старинного терранского обряда, называемого «обручение». Надев его, ты подтвердишь, что мы вверяемся друг другу и больше никому.

— Очень красивое, — хрипло отозвалась Далуза. Подняв взгляд, я увидел, что на ее лице поблескивают слезы. Это окончательно меня растрогало — всю жизнь думал, что «плакать от счастья» — не более чем поэтическая вольность.

— Погоди, не надевай, — спохватился я, — его еще надо прокипятить.

— И, когда я его надену, мы будем официально обречены?

— Обручены, — поправил я.

Неожиданно Далуза разрыдалась.

— Я боюсь, — всхлипывала она, — боюсь, что ты меня разлюбишь, разлюбишь и бросишь. Однажды ты посмотришь на меня и поймешь, что во мне нет ничего особенного. И как я тогда буду жить — без тебя?

— Такого никогда не случится, — заверил я. — Пока я жив, я буду любить тебя, я это знаю твердо. Видит Бог, все меняется, и я, и ты, но у нас впереди — много лет, века. Придет время — и ты решишь, что делать дальше.

— Я боюсь…

— Все будет хорошо, обещаю, — я приподнялся. — Давай все-таки прокипятим кольцо. Тогда ты сможешь его надеть.

Далуза встала и смахнула слезы.

— А куда мы полетим?

— На Мечту. Тебе там понравится. Там до сих пор остались необжитые места — очень строг контроль над рождаемостью. И климат мягкий. Я жил там до того, как перебрался сюда. У меня там много друзей.

— А если они нас не примут?

— Тогда они перестанут быть моими друзьями. Мне… нам будет хорошо и без них. — Я плеснул в сковороду несколько унций воды, поставил на огонь и опустил туда кольцо.

— Хватит хмуриться, Далуза, — подбодрил я. — Ну, как мы умеем улыбаться? Вот, совсем другое дело. Хочешь, мы закатим настоящую терранскую свадьбу, самую что ни на есть традиционную. Сомневаюсь, правда, что на Мечте отыщется подходящий священник, но монотеиста, согласного исполнить нужные обряды, мы наверняка найдем. А после операции мы заживем как настоящая семья, вот только мало кому из мужей повезло с такой красавицей-женой, как ты. Теперь она улыбнулась по-настоящему.

— И ты, и я — не вполне нормальные люди, — продолжил я, приглядывая за кольцом, — но из-за этого не обязательно страдать. У нас есть право жить без мучений и боли, как и у любого другого. Без всех этих ожогов, без крови.

Щипцами я выудил кольцо из кипящей воды и помахивал им в воздухе, чтобы остыло.

— Может, нам не стоит торопиться? — проговорила Далуза, не отрывая глаз от кольца. — Вдруг, когда мы сойдем на берег, когда ты снова встретишь обычных женщин, ты меня забудешь? — В ее голосе сквозило отчаяние.

Внутренне я нахмурился, но виду не подал:

— За себя я спокоен. Кольцо уже остыло. Готова?

Она взяла его.

12. Анемоны

Когда Утёс остался позади, Десперандум снова забросил сети и оставил их волочиться за кораблём. Я недоумевал: что он тут надеется поймать? Планктона здесь почти не было…

Между тем капитан спустился на камбуз и вскоре появился со складным столиком под мышкой; в руке он нёс то ли банку, то ли аквариум — таких больших стеклянных цилиндров мне прежде видеть не доводилось. Свернувшись клубочком, я смог бы уместиться там целиком.

Десперандум прошествовал к грот-мачте, отставил ёмкость в сторону и принялся раскладывать столик. С щелчком выпрямив его ножки, он достал из матерчатого кармана с внутренней стороны столешницы четыре большие, с суповую тарелку, присоски с резьбовым выступом на донце. Прикрутив присоски к ножкам, капитан перевернул столик как положено и утвердил его на палубе. Он приналёг сверху (а весил Десперандум немало), и столик встал как влитой — теперь, чтобы оторвать его, понадобилось бы не меньше пяти человек.

В крышке стола я заметил глубокий круглый вырез размером с дно аквариума и ничуть не удивился, когда Десперандум поднял ёмкость и бережно установил в углубление. Отступив на шаг, он полюбовался своей работой.

— Мистер Богунхейм! — прогрохотал Десперандум.

— Да, сэр? — отозвался третий помощник.

— Распорядитесь, чтобы сосуд наполнили пылью. Примерно на три четверти будет достаточно.

Вскоре Калотрик с тощим сушнецом на пару уже вовсю таскали вёдра. Капитан вернулся в каюту.

За стеклом, в толще пыли, проступили причудливые узоры. Нагретые частицы с освещённой стороны стремились вверх, вдоль стенки, и разбегались по поверхности. Им на смену медленными извивами опускались ручейки остывших пылинок. С продвижением солнца по небосклону рисунок постепенно изменялся.

Здесь, посреди кратера, не приходилось дожидаться утра в холодной тени восточных скал, как в Арнаре, и темнело не так рано, как в Острове-на-Взводе. Но и тут вечер приходил в одно и то же время, и солнце начинало дневной путь в одном и том же месте. Наклон оси планеты не превышал одного градуса. Оттого на Сушняке и не существовало времён года, да и о погоде говорить не приходилось. Всюду — однообразие, постоянство, застой, и в домах и в головах, и ныне и присно и во веки веков, аминь.

На исходе дня Десперандум вытащил сети и бережно расправил их на палубе. Улов состоял из трёх-четырёх сотен гранёных камешков планктона, белых жемчужин икры, непонятных толстеньких пружинок, крапчатых зелёных яиц, розовых, покрытых коричневыми прожилками, дисков. Среди прочего выделялся чёрный шипастый шар размером с кулак.

Капитан опустился на колени и принялся разбирать добычу, попутно делая пометки в блокноте. Отобранные экземпляры, сдобренные горстью планктона, отправились в аквариум. Десперандум сгонял матроса на камбуз за водой и разбрызгал несколько унций над пылью.