Александр Бенуа - Жизнь художника (Воспоминания, Том 1)

• Название: Жизнь художника (Воспоминания, Том 1)
• Автор: Александр Бенуа
• Жанр: История

---

Se rendre utile a toua fut son unique envie,

Bienfaisant sans orgueil, doux, charitable, humain

Et defendant toujours la Veuve et l'Orphelin

Ni l'tor, ni les besoins ne troublerent sa vie,

On est riche en tout terme lorsqu'on fait du bien,

Il sut dans ses bienfaits placer son opulence,

Son bonheur et le notre en sont la recompense.

Par son respectueux fils

Louis Benois

Николаю Бенуа

родившемуся 17-го июля 1729 года

Рожденный от людей незнатных, но честных и искренних,

Он всегда был хорошим супругом и отцом;

Довольный своим положением, скромный в своих желаниях,

Он никогда не отдавал свою душу во власть неосмотрительной горячности,

Никогда не увлекался неосуществимыми планами.

Желая сохранить добродетель, он ограничивал свои удовольствия:

Быть полезным всем - было его единственным желанием,

Добрый без гордости, мягкий, милосердный, человечный,

Он всегда защищал вдову и сироту.

Ни золото, ни потребности не смущали его жизни;

Человек поистине богат, когда он делает добро.

Он сумел стать богатым своими добрыми делами;

Его и наше счастье - стали наградой за это.

Написано его почтительным сыном

Луи Бенуа

Любопытно, что в этом стихотворении фамилия Benois не только написана с одним "s" на конце и с accent aigu на букве "е". Из этого можно заметить, что наша фамилия в XVIII веке выговаривалась не Beunoua, как теперь, a Benoua, и подтверждением этому служит строчка акростиха, которая начинается со звука "et defendant toujours la veuve et lorphelin". Такая орфография едва ли свидетельствует о грамотности наших предков, однако мы дорожим ею, так как она отличает нас от бесчисленных французских фамилий, звучание коих тождественно (или почти тождественно) с нашей, но которые пишутся: Benoit ou Benoist.

Надо думать, что всё сказанное в этом стихотворении не пустой поздравительный комплимент, но настоящая правда. Такая же характеристика могла бы вполне подойти например и к моему отцу, родившемуся как раз в год смерти моего деда, да и вообще семья Бенуа отличается известной склонностью к домашним добродетелям при тяготении к скромности, к "тени", к достойному довольству своим положением. В отцовском собрании семейных портретов был один, изображавший дочь того же Николя Бенуа, сестру моего деда. Это был превосходный "кусок живописи", который можно было бы без натяжки приписать самому Давиду (видно, уже в те времена в семье Бенуа жили какие-то художественные вкусы и даже настоящий толк в живописи). Однако то, что эта моя grande tante Marie Madeleine (в замужестве Meut) изображена не в виде дамы, а в типичном крестьянском чепчике и с самой простецкой косынкой вокруг шеи, показывает, что у членов семьи Бенуа из Сент-Уэна тогда еще не обнаруживалось желание изменить своему происхождению "humble et obscure". Возможно, впрочем, и то, что в дни революции наши деды могли в такой намеренной скромности находить известную гарантию безопасности - тем более, что, судя по семейным преданиям, они отнюдь не разделяли массовых увлечений, а продолжали быть верными своим роялистским симпатиям, что, кстати сказать, вовсе не было редкостью во французском дореволюционном крестьянстве.

Мой отец во время своего путешествия во Францию (в 1846 г.) побывал в родной деревне, где он застал и самый дом семьи Бенуа. Он тогда же зарисовал его. На этой акварели мы видим каменное одноэтажное довольно большое здание с высокой черепичной крышей и с высокими тяжелыми трубами. У этого дома было странное прозвище "l'Abbaye" и возможно, что он служил когда-то служебным помещением какого-либо соседнего аббатства, но едва ли мой прадед был повинен в покупке конфискованного у духовенства имущества - ведь глубокая религиозность была также одной из основных наших фамильных черт. По акварели отца трудно судить, были ли вокруг дома еще какие-либо угодья, но скорее всего, что это было так, что за домом был расположен плодовый сад и далее тянулись огороды и поля, принадлежащие Николя Дени. Нужно думать, что эти угодья возделывались хорошо, ибо что, как не земные плоды, дали возможность накопить тот достаток, который позволил его сыну бросить крестьянское дело, открыть школу и перейти в разряд буржуазии.

У прадеда было три сына и две дочери. Изображения одной из дочерей и всех трех сыновей дошли до нас. Старший сын Анн-Франсуа на превосходном портрете, висевшем в отцовском кабинете, подписанном Буало, имеет очень "благородный" вид. Глаза его ласковые, а на устах играет приветливая улыбка. Тот же Буало написал и его супругу - прелестную даму с "пикантными" чертами лица, в бархатном темно-зеленом платье с большим вырезом, с прихотливой прической на голове и с газовой рюшкой вокруг шеи. Любопытно отметить, что на своем портрете моя тетка, носившая в девичестве фамилию Бодар и вышедшая замуж за брата моего деда (Потомки брата моего деда в настоящее время живут в Париже, но все они принадлежат к женской линии - и не носят фамилии Бенуа. Последний французский Бенуа скончался лет двадцать назад и этот Артур Бенуа был тоже архитектором. Второй сын моего прадеда, носивший имя Жан Франсуа и прозвище Кадо, был женат на своей кузине, но брак этот остался бездетным. В папиной коллекции был портрет этого моего гранд-онкль во вкусе Буальи, относившийся приблизительно к 1815 г. На нем "Кадо" имеет вид довольно полного, совершенно лысого господина. Взгляд и усмешка его выдают доброго и приятного человека. Мой дед позировал самому Буальи и этот писанный на фарфоре превосходный портрет, был приобретен у моей сестры Эрмитажем.) в Петербурге, имеет сходство с моей женой, что как будто указывает на известное "тождество семейных вкусов" на протяжении целого столетия. Чем в точности занимался Анн Франсуа, я не знаю, но, несомненно, это был человек со средствами. Косвенно на это указывает уже то, что его сын Луи, архитектор, мог взять себе в жены одну из богатых невест парижской буржуазии, - дочь знаменитейшего на всю Европу серебряных и золотых дел мастера Одио.

От младшего сына прадеда - моего родного деда (1772-1822), произошли все бесчисленные русские Бенуа, родился же мой дед за целый без двух лет век до моего рождения - в дни, когда во Франции еще царствовал Людовик XV. Воспитание этот Луи Жюль получил во Франции, но еще совершенно молодым человеком, чувствуя непреодолимое отвращение перед революционным беснованием, он покинул родину и в 1794 г. оказался в России, где уже временно находился один из его братьев. По дороге дед, как всякий другой эмигрант, выучился всевозможным художествам и рукомеслам, но видно его истинным призванием было кулинарное искусство, ибо через несколько лет после своего прибытия в столицу, мы уже застаем его при дворе Павла I в качестве царского мэтр д'отеля, а по кончине государя, он продолжал занимать до конца жизни эту должность при вдовствующей императрице Марии Федоровне. В Петербурге же дедушка женился (в самый год его прибытия) на фрейлен Гроппэ, происходившей от одной из тех многочисленных немецких семей, которые при всей скромности своего общественного положения, образовывали как бы самый фундамент типичной петербургской культуры. В качестве свадебного подарка Луи-Жюль поднес своей невесте собственный портрет, писанный волшебной кистью Ритта, а в ответ он получил от нее роскошную черепаховую с золотом табакерку с ее портретом, на котором она изображена в виде цветущей и очень миловидной девушки. Увы, ее красота и прелесть, после того, как бабушка подарила своему супругу семнадцать человек детей, (из которых одиннадцать остались в живых), исчезла к сорока годам бесследно. На портрете, писанном академиком Куртейлем около 1820 года, мы видим отяжелевшую матрону, с резко определившимися чертами лица, а еще через двадцать лет Дагерротип и живописный портрет академика Горавского рисуют нам вдову метр-д'отеля Екатерину Андреевну Бенуа старухой с одутловатым и скорбным лицом.

На портрете, писанном тем же Куртейлем в пару бабушкину, за год или за два до его кончины, дедушка выглядит важным и довольно строгим господином. Записка, которую он держит в правой руке, служит как будто намеком на его поэтические упражнения. У нас в архиве хранилась толстая тетрадь, включавшая опыт его автобиографии, полной довольно пикантных подробностей, относившихся к французскому периоду жизни деда, тогда как в Петербурге, под влиянием жены, он остепенился и вел жизнь образцового семьянина. То же благотворное влияние бабушки позволило, вероятно, Луи Бенуа стать зажиточным человеком, обладателем двух каменных домов, из которых один, усадебного типа (неподалеку от Смольного), он занимал с семьей целиком, а другой, на Никольской улице, он сдавал в наем.

Скончался дедушка от того повального недуга, который в 1822 г. косил сотнями и тысячами жителей Петербурга, и скончался он благодаря собственной неосторожности. Прослышав, что все подступы к Смоленскому кладбищу завалены гробами, он полюбопытствовал взглянуть на столь удивительное зрелище и отправился туда верхом вместе с мужем старшей дочери Огюстом Робер. Прибыв на место, им захотелось взглянуть действительно ли мертвецы, ставшие жертвами ужасной болезни, мгновенно после смерти чернеют (откуда и название "черной оспы"). Убедились ли они в этом или нет, я не знаю, но через день или два у обоих, и у тестя и у зятя, обнаружились признаки недуга, а еще через несколько дней оба они уже лежали рядышком в земле, но не на Смоленском кладбище, а на Волковом.