Александр Голованов - Дальняя бомбардировочная...

• Название: Дальняя бомбардировочная...
• Автор: Александр Голованов
• Издательство: ООО «Дельта НБ»
• Жанр: Исторические приключения
• Год: 2004
• ISBN: 5-9524-3858-x, 978-5-9524-3858-3

Мемуары Главного маршала авиации А. Е. Голованова (1904—1975) приходят к читателю последними из мемуаров полководцев Великой Отечественной войны. Лишь сейчас книга командующего Авиации дальнего действия издается в истинном виде и в полном объеме. Все авторские оценки и детали восстановлены по рукописи. Судьба автора исключительна: необычайно яркий взлет в годы войны и необычайно долгое и глухое замалчивание в последующие времена. Причина опалы заключалась прежде всего в том, что деятельность АДД была подчинена непосредственно И. В. Сталину, о котором А. Е. Голованов много пишет в своей книге. Увлекательно и живо рассказывает Главный маршал о самоотверженных полетах экипажей бомбардировщиков, о становлении наступательного рода авиации Советских ВВС, о многих драматических эпизодах на фронтах и в Ставке, участником и свидетелем которых был.

Книга А. Е. Голованова, несомненно, входит в золотой фонд российской военной мемуаристики.

[1] — Так помечены страницы, номер предшествует странице.

^[1] — Так обозначены примечания.

---

И вот впервые мне довелось встретиться и познакомиться здесь, на Юго-Западном фронте, с Константином Константиновичем. Естественно, он привлек мое внимание. Это был высокий, стройный, подтянутый мужчина с приветливым и спокойным лицом. В ходе разговора он никого не перебивал, отвечал на вопросы коротко, со знанием дела, ясно. Говорил Рокоссовский с еле заметным польским акцентом. Держался просто, но не было и намека на вольность в позе, этим он как-то выделялся среди остальных. Чувствовалось, что присутствие старших по должности держало его в определенных рамках, к чему он привык за свою долголетнюю службу в армии; все это было у него не подчеркнуто, а естественно, как знак уважения к старшим. При этом он спокойно и твердо высказывал свою точку зрения по тому или иному обсуждаемому вопросу, хотя эта точка зрения иногда и не соответствовала высказываниям или предположениям старших начальников. Но если эти высказывания превращались в указания, он принимал их к неуклонному исполнению. В нем сочетались, с одной стороны, твердость в высказываемых соображениях и тактичность их изложения, а с другой — высокая дисциплинированность, что может быть присуще лишь человеку большой культуры. [256]

Из дружеской беседы Жукова и Рокоссовского я узнал, что они, оказывается, старые товарищи и сослуживцы. В свое время, когда Рокоссовский командовал кавалерийской дивизией, Жуков был там одним из командиров полков. Вспоминали старую совместную службу, и Жуков неожиданно сказал:

— Читал я аттестацию, что ты мне написал, когда я командовал полком в твоей дивизии!

— Я могу подтвердить эту аттестацию и сейчас, так как никаких изменений, мне кажется, не произошло, — ответил Рокоссовский. — В аттестации было написано, что ты волевой, решительный и энергичный командир полка. Достижения поставленной цели добиваешься любыми средствами, и требовательность к подчиненным подчас переходит границы, но требовательность к себе также высока. Этой аттестацией ты представлялся на продвижение по службе. Считаю, что это хорошая и правдивая аттестация. Разве я не прав?

— А я к тебе никаких претензий не имею, — ответил Жуков и продолжил разговор.

Мне впервые довелось быть свидетелем столь откровенного обмена мнениями двух истинных полководцев, военные дарования которых Верховный Главнокомандующий расценивал весьма высоко. Аттестация, о которой идет речь, была написана очень и очень давно, но мне хотелось бы здесь некоторыми примерами показать умение Рокоссовского определять способности и качества людей, с которыми ему доводилось работать.

Известно, что в 1941 году под Ленинградом создалось исключительно тяжелое положение. Командование фронтом в то время там возглавлял К. Е. Ворошилов. В сентябре 1941 года Ставка направила туда Г. К. Жукова. Разобравшись в сложившейся обстановке, Жуков объявил войскам, что им сформированы пулеметные роты и что любой отходящий с фронта без письменного приказа будет немедленно расстрелян. В первый день после этого поплатился батальон, во второй — рота, а на третий день фронт стабилизировался. Такова реальность на войне. Можно ли было найти другие способы или методы для стабилизации фронта? Сейчас об этом судить трудно. Но мы видим, что Ворошилов использовал все имевшиеся у него возможности, а до Ленинграда немцам оставались считанные километры… Жуков избрал именно это, с его точки зрения, наиболее эффективное средство и добился в короткий срок стабилизации фронта. Вот это и называется достижением цели любыми средствами. Лично я считаю, что в данном конкретном случае Г. К. Жуков был прав. [256]

Вместе с этим хочу привести и другой пример. В конце ноября или начале декабря 1942 года, когда мы с Жуковым были под Великими Луками, у командира эстонского корпуса генерала Л. А. Пэрна не то рота, не то батальон эстонцев ушли к немцам… Жуков вызвал генерала к себе. Я вынужден был уйти из блиндажа, ибо тон разговора не мог выдержать даже и я, непричастный ко всей этой истории человек.

После ухода Пэрна я вернулся в блиндаж и, к своему удивлению, увидел смеющегося Жукова, который при моем появлении сказал: «Хороший командир корпуса, но надо было его проучить, чтобы подобных вещей не повторялось».

У каждого свой стиль общения с людьми.

Но вернемся к замыслу Сталинградской операции и его осуществлению.

Встреча с командующими и обсуждение с ними имеющихся наметок по организации и проведению контрнаступления подтвердили реальность намеченного замысла, и штабы упомянутых фронтов приступили к его подготовке. К этому времени стало правилом для обеспечения максимальной секретности в подготовке операции на первой ее стадии привлекать лишь узкий круг работников штабов. Как была организована и проведена подготовка этого контрнаступления, описано и Г. К. Жуковым и К. К. Рокоссовским в их воспоминаниях.

На другой день после совещания мы собрались лететь в Москву. Погода на трассе была плохая, нелетная. Я предложил Жукову лететь со мной, чтоб наверняка попасть в Москву. На том и порешили. После взлета к нам пристроились истребители сопровождения, но уже через десять — пятнадцать минут из-за сплошной и низкой облачности пришлось перейти на слепой полет. Истребители же, естественно, повернули домой.

Слепой полет продолжался довольно долго, лишь в районе Воронежа появился небольшой просвет, и мы опять перешли на полет в облаках. Дело это привычное, настроение у всех было хорошее. Не долетев километров сто до Москвы, мы перешли на визуальный полет под облаками на высоте триста метров. Скоро должен был появиться аэродром Раменское, где стоит приводная радиостанция, и рядом, можно сказать, Центральный аэродром. Вот мы скоро и дома! Уже вечерело. Немного времени осталось и до поднятия аэростатов заграждения.

Но, как говорят, иногда и близкое становится далеким. Самолет начал терять высоту, добавление мощности моторам лишь на короткий срок остановило снижение. Добавил еще мощности — повторилось то же самое: самолет обледеневал. Включили антиобледенители — результата никакого. Пришлось опять добавить мощность двигателям.

В голове с удивительной быстротой мелькали всякие случаи, связанные с обледенением. Наконец появился подобный. В финскую кампанию, вылетев однажды из Ленинграда в сторону Ладожского озера и пройдя под облаками десять-двенадцать минут, я заметил, что самолет стал терять высоту. [257] Добавление мощности двигателям и включение антиобледенителей положения не изменили. На форсаже развернулся обратно и бреющим еле дотянул до аэродрома. На самолете оказалось бугристое обледенение, которое нарушало его обтекаемость или, как принято говорить, аэродинамику. Естественно, нормально лететь самолет не мог, а попытка продолжать полет привела бы к печальному исходу.

Вот и сейчас надо было думать не о Центральном аэродроме, а о том, как бы дотянуть до Раменского. И этот очень короткий участок пути, да еще с таким «пассажиром», уже не доставлял нам, то есть экипажу, мягко говоря, никакого удовольствия. Наконец показался аэродром, и мы на полном газу приземлились.

У каждого летчика, достаточно полетавшего, не однажды в его летной жизни бывали случаи, которые ставили его, если так можно выразиться, на грань бытия. Но несмотря на это он все же продолжает летать, ибо летное дело, подчеркну еще раз, — это не ремесло, а искусство, которое является призванием и овладев которым — бросить уже невозможно.

Везет в жизни нашему брату летчику, как я уже говорил, не так уж редко, да к этому везенью еще добавляются иной раз и приятные неожиданности. Так получилось и на этот раз. Вызвав из штаба машину, я предоставил ее в распоряжение Жукову, а сам остался на аэродроме. Машиной этой была видавшая всякие виды «эмка». Жуков дорогой поинтересовался у шофера, на чьей машине он едет. Шофер ответил, что на машине командующего АДД. Георгий Константинович не поверил и переспросил. Шофер повторил — да, на машине командующего. На этом разговор закончился.

Несколько дней спустя, работая в штабе, я подошел к окну и увидел у подъезда новенький голубого цвета «ЗИС». Позвал порученца и спросил, кто это приехал.

— Сейчас уточню!

Возвратившись, порученец доложил, что эту машину прислал мне Жуков.

Вскоре в штаб позвонил генерал Минюк, который состоял при Жукове для особых поручений, и сообщил, что Георгий Константинович послал мне машину «на память о нашем полете».

Действительно, полет был памятный. Не одну тысячу часов пришлось мне провести в воздухе и лишь дважды за всю свою летную жизнь довелось встретиться с таким редчайшим видом обледенения, которое появляется стремительно и может быстро расправиться с тобой, если не будет немедленно принято решение.

В октябре 1942 года, несмотря на плохую погоду, — из тридцати одного дня было лишь семь летных, а двадцать четыре ночи мы летали в сложных и плохих метеоусловиях, — АДД, сделала 5634 самолето-вылета. 60 процентов — в интересах Сталинграда. [258]