Тони Моррисон - Жалость

• Название: Жалость
• Автор: Тони Моррисон
• Жанр: Современная проза

---

— А что, мадам, часто болеют? — спросил Джекоб.

— Да нет, больше притворяются, — ответствовала хозяйка. — Мерзавцы все как один. В Португалии им бы такое с рук не сошло.

— Они из Португалии? — удивился Джекоб. А про себя подумал: неужто кухарка не понимает по-английски? Или ее бранят исключительно на португальском?

— Ну, Ангола ведь часть Португалии, — подал голос д'Ортега. — Чудесная, ласковая страна.

— Португалия?

— Ангола. Но Португалия, разумеется, выше всяких сравнений.

— Мы прожили там четыре года, — присовокупила сеньора.

— В Португалии?

— В Анголе. Но детишки наши, прошу заметить, родились не там.

— Стало быть, в Португалии?

— Да нет. В Мэриленде.

— А, то есть в Англии!

Как выяснилось, д'Ортега был третьим сыном скотовода, на родине никаких надежд у него не намечалось. Уехал в Анголу, главный для Португалии источник снабжения рабами, и подвизался на отправке их в Бразилию, но обнаружил, что снискать богатство, по всей вероятности,
будет быстрее и легче, отъехав еще дальше за рубеж. Пас одни стада, стал пасти другие, и переход от одних к другим оказался столь же несложен, сколь баснословно выгоден. До поры до времени, — подумал Джекоб. На новом месте д'Ортега последнее время не очень-то преуспевал, однако не сомневался, что постепенно его дела поправятся, в чем застольная беседа и должна была убедить гостя.
У них с женой было шестеро детей; двоим возраст позволял обедать со взрослыми. Мальчики (один тринадцати, другой четырнадцати лет) бессловесно восседали в таких же париках, как у отца, словно присутствуют на официальном приеме или слушают дело в суде. Тут Джекоб поймал себя на том, что злобствует в данном случае не в меру и невпопад, а единственно оттого, что сам потомства не имеет — и даже не только сыновей, а вообще. Теперь, когда дочь Патриция последовала за умершими братьями, нет никого, кто мог бы унаследовать плоды его трудов, пусть нынче скромные, но в будущем обещающие набрать весу. В приюте его научили давить зависть в зародыше, и Джекоб нашел себе иное развлечение — выискивать изъяны брачного союза хозяев. Казалось, они друг дружке хорошо подходят: пустые и сластолюбивые, больше гордятся оловянной столовой утварью и фарфором, нежели сыновьями. Понятно, отчего д'Ортега увяз в долгах. Всю прибыль тратит на побрякушки, расходов не соразмеряет; отсюда шелковые чулки, в пух и прах разодетая жена, горящие среди бела дня свечи; таким манером временный неуспех — будь то затонувший корабль или погибший урожай — легко превратить в постоянный. Наблюдая за четой хозяев, Джекоб заметил, что муж и жена ни разу друг на друга даже не посмотрят, разве что искоса, украдкой, когда другой глядит в сторону. Что означают эти быстрые уколы взглядами исподтишка, он, конечно же, знать не мог, но, давясь несъедобной едой и мучась от невразумительного разговора, забавлялся тем, что воображал худшее. Они не улыбались, а ухмылялись; не смеялись — хихикали. Он представлял себе, как жестоки они со слугами и как лебезят перед священником. В начале обеда очень смущался из-за неизбежных следствий долгого пути — заляпанных глиной сапог, нечистых рук, запаха пота, — но потом неловкость отступила, ее напрочь вытеснили напудренное лицо миссис д'Ортега и густой, тяжелый аромат ее духов. Единственной, если можно так сказать, отдушиной была пахнущая чесночком кухарка, подававшая к столу.
Изредка оказываясь в компании толстосумов с их женами, которые сами меняют наряды ежедневно, а слуг одевают в дерюгу, он вновь и вновь убеждался в том, какой алмаз его Ребекка. Едва увидев, как его будущая невеста, нагруженная постелью, двумя коробами и тяжелым саквояжем, неуклюже спускается по сходням с корабля, он понял, что вытащил счастливый билет. Он бы с готовностью принял и мешок костей или вовсе какую-нибудь страхолюдину — то есть даже ожидал что-нибудь в этом роде: девица, не обиженная внешностью, небось и никуда не уезжая, сто раз сумеет выйти замуж. Однако молодка, отозвавшаяся, когда он выкрикнул в толпе ее имя, оказалась пухленькой, миловидной и, похоже, работящей. Значит, не зря он столько недель потратил на поиски, которые пришлось вести, во-первых, потому, что для вступления в наследство требовалось быть женатым, а во-вторых, ему в любом случае нужна была пара — не чересчур набожная женщина детородного возраста, послушная без униженности, грамотная, но чтоб не шибко, без кичливости; независимая, но при этом заботливая. А вот сварливую он бы не принял. Ребекка подошла ему идеально — смотри, как верно описал ее тот моряк, помощник капитана, ни в чем не обманул! Ни тени строптивости. Никогда не осерчает, не повысит голос. В лепешку для него готова расшибиться, а как она готовит, как печет! Да и в огороде на тяжкие, к тому же непривычные для себя труды так и набросилась — с душой, с выдумкой, веселая как пташка. Н-да, веселая. Была. Потеряв трех подряд детей, умерших во младенчестве, а потом пережив трагедию с Патрицией, их пятилетней малышкой, будешь тут веселой! И бдения на лугу у маленьких могилок не помогают: будто пеплом невидимым вся подернулась — не смоешь его слезами-то, не сотрешь. Но не жалуется, работает по-прежнему. В домашние хлопоты даже еще и с большим рвением окунулась, а когда Джекоб уезжает по делам, как, например, сейчас — с кем-то о чем-то договориться, кому-то дать в долг, с кого-то получить, — он может не сомневаться: дома все будет в лучшем виде. Ребекка с двумя ее помощницами надежна, как ход небесных сфер, и устойчива, как каменная насыпь. Потом, опять-таки, здоровье и возраст пока еще на их стороне. Он уверен: у них еще будут дети, и хоть один — лучше бы мальчик — выживет и преуспеет.
Десерт (пюре из яблок с орехами) оказался получше, так что, когда д'Ортега в принудительном порядке потащил гостя осматривать имение, настроение у того несколько поднялось, позволив ему уже непредвзято восхищаться. Туман рассеялся, и погода давала теперь возможность в деталях оценить качество постройки и состояние телег, табачных сушилен и бочек (в идеальном порядке аккуратно составленных штабелями), ледника для мяса, доильных клетей, прачечной и кухни. Все надворные строения, за исключением кухни, обмазаны глиной и побелены. Размерами чуть поменьше хижин для рабов, зато куда лучше по состоянию и отделке. Существа вопроса, то есть того, зачем, собственно, была условлена эта встреча, разговор все еще не касался. Пока что д'Ортега лишь красочно и подробно описал напасти и несгодья, лишающие его возможности должным образом расплатиться. Но как он собирается возместить кредитору недоплаченное — это все еще не оглашалось. Впрочем, представшие взгляду Джекоба испятнанные, поеденные жучком табачные листья не оставляли сомнений в том, что предложит д'Ортега. Рабов, что же еще.
Джекоб стал отнекиваться. Ферма у него скромная, а торговля добавочных рук не требует. Ему людей и селить-то негде, да и занять нечем.

— Да ну, смешно! — отозвался на это д'Ортега. — Их же продать можно! Вы что, не знаете, почем они на рынке?

Джекоб поморщился. Живой товар не по его части.
Все же по настоянию хозяина потащился за ним следом к низеньким навесам, где работники предавались дневному отдыху, который д'Ортега прервал, приказав им (их там дюжины две собралось, не меньше) выстроиться в шеренгу. В ней оказался и мальчик — тот, что поил Регину. Вдвоем пошли вдоль ряда, стали смотреть. Д'Ортега рассказывал об их дарованиях, сильных и слабых сторонах, однако насчет шрамов и струпьев, которые подобно набухшим венам исполосовали у многих кожу, помалкивал. У одного на лице даже выжжено тавро — так по местным законам полагалось клеймить раба, который вторично поднял руку на белого. Женщины смотрели холодно, обратив взгляды куда-то в иные времена и пределы, как будто их тут и вовсе нет. Мужчины уставились в землю. Лишь изредка, улучив момент, когда, как им казалось, на них не смотрят, постреливали глазами — искоса, хмуро, но, главное, изучающе, и Джекоб понял: они со своей стороны оценивают людей, которые оценивают их.
Внезапно Джекоб почувствовал в желудке что-то странное. Табачный запах, который, когда он приехал, был таким приятным, теперь вызывал тошноту. Или это как-то связано со сладким рисом, с жареной, моченной в патоке свининой? А может, виновато какао — диковинный напиток, которым так гордилась мадам д'Ортега? Что бы то ни было, он больше не способен оставаться здесь в окружении толпы рабов, чье молчание действует как обвал, увиденный издали. Когда при полной тишине ты знаешь, какой там стоит рев, хотя и не можешь его услышать. Пошли, пошли отсюда, — взмолился он, сказав, что предложенное для него неприемлемо: слишком много мороки — их надо куда-то везти, как-то при этом с ними справляться, выставлять на торги… Ведь чем ему его работа нравится? — тем, что он один, ни с кем не связан, сам себе голова и зависит только от собственной сноровки. Деньги, аккредитивы, купчие — все это почти ничего не весит. И умещается в седельной суме.
К дому возвращались через боковую калитку в узорчатой кованой изгороди. По пути д'Ортега все уговаривал. Какие торги? Да он их сам продаст! Вы что предпочитаете — фунты? Испанские соверены? Он и вывоз обеспечит, и надсмотрщика наймет…
Борясь со спазмами в желудке, Джекоб злился. Вот влип! — думал он. Если сейчас с этим не разберусь, затевать тяжбу будет бесполезно: в провинции, где всем заправляют королевские судьи, ничуть не расположенные решать дело в пользу захожего торговца в ущерб местному католику и джентльмену, мой иск на годы ляжет под сукно. Потеря, правда, не слишком-то и велика, но непростительна. А главное, кому поддался! То, как д'Ортега пыжится, показывая свои владения, — это же просто мерзко! Да у него одна физиономия чего стоит: линия подбородка и вялые веки намекают на изнеженность и мягкотелость; сразу ясно, что рукам, привычным лишь к вожжам, хлысту да кружеву, никогда не приходилось сжимать рукояти плуга, не случалось валить дерево топором. Что-то в нем есть даже не просто католическое — нет, хуже: что-то по-настоящему гнусное и гнилое. И как теперь, спрашивается, поступить? За то, что оказался в невыигрышной позиции, Джекоб так себя казнил, словно совершил нечто недостойное, запятнал честь семьи. Не удивительно, что в метрополии давно выкинули папежей из парламента; да он и сам, хотя и не сторонник охоты на них как на врагов и вредителей, иначе чем по денежному делу никогда бы не стал с ними якшаться или даже раскланиваться — ни с малыми из их числа, ни с великими. Едва слушая болтовню д'Ортеги (прямо, по-человечески ничего ведь не скажет, все с какими-то увертками, лжет, лукавит!), Джекоб шел мимо кухни и в дверях ее увидел женщину с двумя детьми. Один пристроился на бедре, другая, прячась за юбками, выглядывала из-за спины. На вид, вроде, ничего тетка, крепенькая, в теле, не то, что некоторые тут. Вдруг, сам того не ожидая, в основном чтобы прекратить словесный понос д'Ортеги (к тому же в полной уверенности, что тот откажет), Джекоб и говорит:

— Вот. Ее! Возьму вот эту.