Владимир Митыпов - Инспектор Золотой тайги

• Название: Инспектор Золотой тайги
• Автор: Владимир Митыпов
• Издательство: Издательство «Советский писатель»
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1980

Владимир Митыпов — известный бурятский прозаик. Его творчество знакомо русскому читате­лю повестями «Ступени совершенства», «Зеленое безумие земли», «Приход больших обезьян» и дру­гими произведениями.

Роман «Ин­спектор Золотой тайги» посвящен борьбе за советскую власть на золотых приисках Бурятии. Ярко рас­крывает в нем автор историю освоения золотых россыпей в дикой, далекой каторжной тайге.

---

Встреченный охами–ахами Василисы, Купецкий Сын сперва молча и важно проследовал в передний угол, поставил на видное место свое оружие и лишь после этого соизволил сесть за стол и снисходительно принять из рук хозяйки стаканчик разведенного спирта.

– Говорил я вам… ведь по–моему вышло,— как–то невпопад отвечал он на вопросы сгорающей от любопытства Василисы о драге и смерти Жухлицкого.— Сегодня ночью все это сотворилось — и Аркадия Борисыча, царство ему небесное, ухайдокали, и драга утопла, при мне дело случилось, однако началось–то оно еще прошлой ночью. И опять–таки кругом я же и был, при всем этом самом, значит. Страшные, страшные дела…

Васька выпил еще, закусил и, окончательно воодушевясь, принялся обстоятельно рассказывать о своей геройской схватке с ватагой разбойников, про обнаружение им тайных складов на Магдалининском и про смерть Штольника.

– …Первейший мой друг был,— разглагольствовал Васька.— Он ведь раньше бомбу в царя бросал, да маленько недобросил, а после, когда его арестовать захотели, у нас здесь укрылся, в штольнях жил. Большой учености человек. Можно сказать, колдун. Где что под землей лежит — насквозь видел… Да взять хотя бы этих, которых на Полуночном поубивали…

– Неужто их твой Штольник кончал? — замирая в сладком испуге, пролепетала Василиса.

– Не, убивать–то, конечно, не убивал, а руку приложил, это уж точно,— загадочно изрек Купецкий Сын и развернул перед своими слушателями потрясающую картину того, как Штольник наслал затмение на коварного Чихамо, отчего тот поубивал сообщников, а после чудесным образом подменил золото свинцовой дробью. Васька кое–что выудил из обмолвок казаков Жухлицкого, кое–что подслушал вчера утром из разговора Зверева с Турлаем и вот теперь, на ходу состряпав из всего этого вполне связный рассказ, вдохновенно излагал его Кушаковым.

– Подумать только — три пуда золота! — восклицала Василиса.— Где ж оно теперь?

– Там, где нужно,— туманно ответствовал Купецкий Сын, помня строгий наказ Турлая держать язык за зубами, и принялся живописать свои приключения на драге, а затем с многосмысленными намеками и недомолвками заговорил о гибели Жухлицкого. Подирающий по коже рассказ он завершил словами: — Так что, дорогие хозяева, давайте теперь помянем моего убиенного друга Аркадия Борисовича. Пусть земля ему будет пухом, а пуще того — вроде бы как сплошь золотым песочком!..

«Убиенного друга» помянули крепко. Васька, расчувствовавшись, порывался взять винтовку и идти в тайгу искать убийц. Пришлось Василисе от греха подальше унести ее в сени.

На другое утро, когда Купецкий Сын еще спал, за ним прибежал дед Савка и объявил, что его кличет к себе Сашенька.

Васька был плох, и, чтобы сделать его способным к передвижению, Василиса освежила его разламывающуюся головушку несколькими ковшами холодной воды и, само собой, поднесла лечебный стаканчик.

У ворот Купецкого Сына встретила Пафнутьевна и тотчас провела в сторожку. Там ждала Сашенька. Была она непривычно затуманенная, бледная, с синью под глазами. Видно, не спала ночь.

Купецкого Сына усадили за стол, и Пафнутьевна, жалостливо причитая, взялась потчевать его разными вкусными вещами. В другое время Ваську от подобной благодати не оттащить бы за уши, но сегодня ему, мучимому похмельем, пищу даже на дух не надо было.

Сашенька сидела напротив, молчала и только улыбалась, печально и ласково. У Васьки отчего–то вдруг защемило сердце. Он отодвинул недопитую чашку и, уставясь в сторону, буркнул:

– Что надо–то?

– Васенька,— она как–то виновато глянула ему в глаза.— Кого это вы вместе с Турлаем и приезжим инженером схоронили позавчера, а?

Купецкий Сын от неожиданности смешался, заерзал на стуле, начал возить ногами по полу.

– То ись кого схоронили? — переспросил он наконец.— Да так… схоронили… человека, значит, одного… Штольником звали…

– Штольником?! — ахнула Сашенька и зажала рот платочком; в округлившихся глазах ее заблестели слезинки.

Васька воззрился на нее в полнейшем недоумении, туго соображал, что бы это значило.

– Друг он был мне…— растерянно пробормотал он.— Продуктом помогал… Вместе мы помаленьку муку брали на Магдалининском из шурфов… Золото еще, говорят, после него осталось… Хороший был человек, царство ему небесное…

Сашенька порывисто встала и отошла к окну. Долго стояла, глядя во двор, где казаки, топча сапогами и пачкая кровью белоснежные стружки, оставшиеся после изготовления гроба, разделывали годовалого бычка для предстоящих поминок.

– Где похоронили? — не оборачиваясь, спросила она вдруг.

Васька, запинаясь, принялся длинно и путано объяснять, но Сашенька, перебивая его быстрыми вопросами, тотчас вызнала нужное ей и собралась уходить из сторожки. У порога остановилась, негромко спросила:

– Кто стрелял–то его?

Тут на Ваську нашло, видать, похмельное помрачение — он моргнул раз, другой, наморщил лоб и в свою очередь спросил:

– Это Аркадь Борисыча–то?

Сашенька коротко рассмеялась и непонятно к чему сказала:

– Дура я, дура… Старика кто стрелял?

– А, Штольника то ись…— Купецкий Сын с готовностью открыл было рот, но внезапно, сообразив что–то, замялся и пробормотал: — Оно ведь как сказать… темно, значит, было… не разобрался…

– Ну, бог с тобой,— вздохнула Сашенька и удалилась.

Через четверть часа она сошла во двор, одетая подорожному — в платке, теплом жакете и шароварах пониз платья. Велела оседлать коня,— чего никогда до этого не делала,— и, не сказав никому ни слова, поспешно ускакала в сторону Магдалининского. Осуждать ее за то, что вот–де в гостиной стоит гроб с телом близкого человека, можно сказать, мужа, а она, бесстыжая, помчалась бог знает куда,— осуждать ее было некому: Пафнутьевна за стряпней свету белого не видела; родственник покойного, Николай Николаевич Зоргаген, еще ночью скрылся куда–то по своим таинственным делам; казаки возились с бычком; а дед Савка с Купецким Сыном, закрывшись в сторожке, потихоньку начинали поминать хозяина.

Преждевременное поминание вышло Ваське боком. Когда настала пора идти на кладбище, он вовсю уже выписывал ногами кренделя, глуповато хихикал, и происходящее казалось ему не то чьими–то именинами, не то престольным праздником. Дед Савка, видя такое, насилу уговорил его, уложил спать, и похороны прошли без Купецкого Сына.

А между тем в Чирокане заваривались большие дела, в результате которых бедному Ваське было уготовано совершенно страшное пробуждение.

Началось все с того, что ближе к концу дня, когда солнце уже погружалось в пучину грязно–лиловых туч, в поселке появился комиссар горной милиции Кудрин с двумя милиционерами. Минуя дом Жухлицкого, где уже заканчивались поминки, он прямиком направился к Турлаю.

Председатель Таежного Совета и Зверев как раз ломали голову над тем, стоит ли пытаться как–нибудь поднять драгу, или отложить эту затею до зимы и уж тогда пустить в дело проверенный дедовский способ — «вымораживать» из реки. Очир сидел в углу и, разложив на лавке, починял сбрую.

Кудрин вошел, победительно стуча каблуками. Огляделся с ухмылкой, сбил на затылок кожаную фуражку.

– Все, приехали!— гаркнул он вместо приветствия.

Милиционеры, вошедшие следом за ним, весело переглянулись, стали многозначительно покашливать.

– А, блюститель церковного порядка!— добродушно–насмешливо хохотнул Турлай.— Быстро обернулся. А у нас, понимаешь, беда — драга утопла.

– Что драга утопла — не беда,— осклабился Кудрин.— Советская власть утопла — это да!

Турлай сначала опешил от неожиданности, затем, осмыслив сказанное, побледнел и медленно встал. И если бы Зверев не успел в последний момент перехватить тяжелую руку председателя Таежного Совета, быть бы комиссару горной милиции без нескольких зубов. Кудрин отшатнулся. Милиционеры вытаращили глаза, но, опомнившись, стали прыгающими пальцами выцарапывать из кобур револьверы. Зверев мельком взглянул на Очира — тот уже стоял с маузером в руке.

– Смир–р–на! — рявкнул Зверев, и милиционеры невольно вздрогнули, замешкались.— Оружие не трогать! — Он перевел взгляд на Кудрина.— Извольте объяснить, что означают ваши слова!

– Объяснить? — взвизгнул Кудрин и, выхватив из полевой сумки несколько газет, швырнул их на стол.— Вот читайте! Все! Низложена! Пять дней назад!

Турлай схватил газеты. Зверев придвинулся к нему и тоже впился глазами в набранные крупным шрифтом строки.

– Что?— истерично вскрикивал комиссар горной милиции.— Убедились? Нет больше Советской власти! Была, да вся вышла!..

– Заткнись! — Турлай смял в кулаке газеты.— А Москва–то стоит, собачий сын, а? И стоять будет! И мы здесь стоять будем, понял?

– Вот это правильно,— спокойно сказал Зверев.— Я полагаю, что в Золотой тайге по–прежнему имеет быть Советская власть, не так ли, Захар Тарасович?