Лев Правдин - Берендеево царство

• Название: Берендеево царство
• Автор: Лев Правдин
• Издательство: Пермское книжное издательство
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1969

Произведение рассказывает о бурной жизни комсомольцев 20–30-х годов. Место действия — один из степных городков Южного Урала.

---

Она поднялась и устало сказала:

— Ехать надо.

— Сейчас поедем, — обрадовался ее голосу Иван и, наклоняясь над ней, снова начал уговаривать: — Никто же не знает, кроме худой кобыленки, так она и не оглянулась. Ей что? А мы от любви пострадавшие…

Вот верно сказал: от любви пострадавшие. Да зачем ей такая любовь, если от нее одно только страдание? Она повторила, как приказала:

— Ехать надо. Ну!..

Серый клетчатый платок, в котором она везла гостинцы, откатился в угол телеги. Ома взяла его, засунула под сено около себя. Гостинцы — вот и все, что она везла из той чистой, полной смысла жизни. Да еще красная косынка. Она сняла ее с головы и вытерла сухие глаза.

Всю дорогу молчала, только у самой околицы равнодушно сказала:

— Уходи.

— Ты чего это?

— Одна поеду.

Он засмеялся и протянул к ней руку.

— Да брось ты. Ну чего? Уж теперь…

Не шелохнулась, ни одного движения не сделала, чтобы отвести его руку. Сидит, рассматривает красную косынку. Он отвернулся, крикнул лошади: «Шевелись!» Лошаденка покосила глазом, ожидая удара, но шагу не прибавила.

— Останови, я сойду. — Ольга перекинула ногу.

— Сиди уж. — Иван спрыгнул на дорогу. — Разбрыкалась.

Она взяла вожжи, закрутила их над головой, ударила по лошадиной спине и, уже отъехав, услыхала его голос:

— Завтра сватать приду! Жди! — И свистнул, без озорства, а только чтобы не показать обиды, поддержать помятое мужское достоинство.

15

И в самом деле, через день пришла зиминская соседка, шепелявая бабка, в новой праздничной кофте, но еще не сватать, а только разведать со всей осторожностью, как будут приняты сваты. Сразу-то поостереглись, зная Ольгин характер и мачехин беспощадный язык.

В избу гостью не позвали, а усадили, по летнему времени, под плетнем в тени, и сами тут же устроились.

Бабка начала было петлять, выспрашивать, как в городе, что почем и правда ли, что с церквей кресты поснимали или еще звонят.

— Звонят, — сказала Ольга, — на сто верст слышно. Ты говори прямо, с чем пришла?

— Прямо-то только сорока летает… — запела бабка. Но мачеха ее остановила:

— Знаем мы про сороку. Про соседа говори. От него послана.

Пришлось бабке все выложить, с чем пришла.

— Говори, Ольга, — приказала мачеха.

Ольга сдвинула брови.

— Скажи, чтобы не трудились.

— Ох, подумай. — Мачеха погладила Ольгину руку.

— Все уже обдумано, маманя.

Сваха с другой стороны припала к Ольгиному плечу:

— Не гордись, милушка. Иван-то тебе не совсем чужой.

Ольга резко поднялась. Ах, вот он как! Еще и похваляется? Ну, нет, милок, этим не застращаешь. Сказала с твердостью:

— Скажи, что все это им приснилось, проспятся пусть да подумают. Так и скажи.

Ушла бабка. Глядя ей вослед, мачеха проговорила:

— Полетела сорока. Разговору теперь на все село хватит. Чего это у тебя с Иваном не заладилось, что он тебе такой стал ненавистный?

— Да ничего, что ты, маманя…

Не поверила. Никогда еще Ольга не скрытничала перед ней, а как о том, что было, скажешь? Пока Ольга раздумывала, мачеха сама догадалась и не очень удивилась, отчего Ольга совсем уж растерялась. И еще больше оттого, что мачеха не очень-то обрушилась на Ивана, но зато Ольге досталось, как будто она одна во всем виновата.

— Как теперь жить собираешься? Ведь слух по всему селу идет.

— Проживу.

— А как?

— Ненавижу я их всех. Кулаки, и выходки все кулацкие.

— А тебе-то что? Не с ними жить, с Иваном. А он тебя любит. Видишь, сватает с осторожностью, боязливостью: вдруг отказ?

А потом уже вечером, когда все поужинали и братики полегли спать, мачеха увела Ольгу на крыльцо, и тут они снова разговорились.

— Ни в чем я тебя, Оленька, неволить не хочу, да и не умею. И уговаривать не буду, своя голова есть. А ты думаешь, будто любовь — это одно только милование да целование? Ох нет. И ненависть — это любовь, и горе — любовь. Все, что у человека на сердце кипит, все от любви. Ох, доченька, чего только в жизни не вытерпишь, чего не передумаешь. Одно обидно: пока ума наберешься, гладишь, он тебе уж теперь и не нужен. И никто его не берет, все гордятся: «Своего девать некуда». Редкий это человек признается, что у него ума еще не хватает. А молодые, так те и вовсе. Ну, давай поживем, подождем. Скоро не всегда споро.

16

А на другой день, чуть свет, и сама Зиминчиха пожаловала. Это Ольга в первую минуту и сгоряча так подумала: пожаловала. Уж куда там — прибежала разнастанная, как из горящей избы вымахнула.

Мачеха только что на покос уехала — сено сгребать, и ребятишки с ней, а Ольга осталась: председатель сельсовета лошадь обещал — сено вывезти. В ожидании назначенного часа прибирала кое-что по дому, а Зиминчиха тут и явилась. Простоволосая, платок свалился, кофта не на те пуговицы застегнута.

— Оленька, Иван где?

Руки затряслись от злобы: вот уж до чего дошло — у нее Ивана спрашивают. Все-таки сдержала себя, ответила:

— С того дня, как… встречал меня, не видела.

— Ой да куда же он, ой куда наладился?..

— Вот уж этого не знаю, и не надо мне знать, и не интересуюсь, — заговорила Ольга, но сама встревожилась неизвестно отчего.

Зиминчиха, как клуха, подлетела:

— Не интересно тебе! Не интересно? Сманила парня, завертела, от отца-матери отбила, а теперь не нужен он тебе, начальницей стала, коммунисткой! С портфелями за тобой ходят! О-ох, ох-ох!..

Ольга перепугалась, подхватила ее, усадила на лавку, дала воды. О своей боли на время забыла. Тут, наверное, побольнее страдание — от матери единственный сын ушел в неизвестную сторону. А интересно, куда?

Успокоила Зиминчиху, уверила, что ничего она не знает, Ивану она не попутчица, потому что поняла: не ровня («Не то говорю, да уж ладно») и он ей не нужен. Успокоила Зиминчиху, во всем уверила и стала выспрашивать, что Иван делал перед тем, как уйти, а главное, что говорил.

Узнала. Вернулся домой в тот день Иван невеселый. Это после встречи-то. Отец спросил: «Как встретил?» Он молчит. «Ну, от моего, ты, Оленька, знаешь, не больно-то отмолчишься, как клещами все вытянет». Но только и удалось узнать, что все хорошо, все, как и должно быть, а что невеселый, так это он оттого только, что она решительного ответа не дает, говорит: «Подождем до осени».

Ольга вздохнула. Ничего такого она не говорила, да и говорить не могла, совсем все было по-другому, а как — Иван не сказал. Совесть, значит, у него есть. А не подумал, что любовь силой не берут. Про это не сказал — и на том спасибо.

Зиминчиха рассказывает: отец на этом прекратил расспросы. Задумался и ночью все думал, ворочался в постели, вздыхал, а потом велел жене: «Будем Ваньку исподволь сватать. Подошли ты завтра к Ольге соседскую бабку, она хоть и шепелявая, а по таким делам ходок. Она толку добьется. Завтра же пошли. Нам ждать нельзя, того и гляди в кулаки запишут».

Выплакалась Зиминчиха, выговорилась до того, что совсем обессилела. Сидит вздыхает:

— Что еще будет, как сам узнает. Ох…

— А он где?

— В сельсовет ушел. Я еще коров доила, прибежали за ним. Тоже доброго не жди.

Она ушла. Ольга заторопилась в сельсовет.

Там застала одного председателя, Порфирия Ивановича, жилистого одноногого мужика в старой заплатанной солдатской гимнастерке. С высокого крыльца он оглядывал длинную улицу и так морщился, как будто хватил стакан самогону и еще не успел закусить. У него часто бывало такое лицо, хотя все знали, что почти не пьет. Некоторые его за это не любили, но все уважали.

Вместо недостающей ноги у него была деревяшка, окрашенная черной краской и с железным наконечником.

Увидев Ольгу, он сказал:

— Лошадь тебе сейчас будет. До вечера управишься?

— Не знаю.

— Накосили много ли?

— Возов пять будет.

— Успеешь. Вечером приходи, соберем весь актив для серьезного разговора.

Он опустился на лавку, угрожающе выставив свою деревяшку.

«Серьезный разговор, — подумала Ольга, — со мной всякие люди серьезно разговаривают, а я дура дурой…»

Он продолжал:

— Я сегодня вроде попа: кулачков наших исповедоваю, только грехов ихних не прощаю. Этого они у меня не дождутся. Я бы их, чертей, всех подальше бы загнал. Твой хозяин только сейчас ушел. Ох, мужик склизкий! Послушаешь, так он уж давно в социализм врос, как поганый гриб, а на деле саботаж разводит. Я ему задание, а он говорит, что нет у него пшенички, не сеял, видишь, в этом году. Он, сукин кот, картошку сажал и договор заключил с крахмалотерочным заводом. Говорит, завод государственный, стало быть, он чист перед государством. Я его очищу! Прошлогоднего хлеба у него много?

— Не знаю, — сказала Ольга, — должен быть.