Лев Правдин - Берендеево царство

• Название: Берендеево царство
• Автор: Лев Правдин
• Издательство: Пермское книжное издательство
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1969

Произведение рассказывает о бурной жизни комсомольцев 20–30-х годов. Место действия — один из степных городков Южного Урала.

---

Услыхав свое школьное прозвище, он как-то так по-хорошему улыбнулся, что я подумал: каким бы он был простым, свойским парнем, если бы не свихнулся.

Улыбнувшись, он спросил:

— Вам моя история известна?

— Отчасти. Знаю только, что вы, окончив советскую школу, поступили в духовную семинарию. Это удивительно и трудно понять.

— А между прочим, все чрезвычайно просто. Вот я Сергею Прокопычу рассказывал.

Сергей Прокопыч — это Сережка, а я и не знал. Он сидел на кровати, поджав ноги, и явно наслаждался нашей схваткой, но сам не вмешивался. Он кивнул головой:

— Ага, рассказывал. И еще ему расскажите.

Волосатик, склонив свои великолепные кудри в знак полной покорности, смиренно сообщил:

— Я, так сказать, не поладил с нашей эпохой…

— Вот это да! — Меня искренне восхитило такое наивное и напыщенное признание. — Ну и что же?

— Да ничего. Эпоха не заметила этого. Ей, собственно говоря, наплевать. Ну и мне тоже. Мой отец, живописец вывесок, и сейчас продолжает заниматься своим делом. Поэтому запах скипидара и олифы, который я начал вдыхать со дня своего рождения, для меня так же родственен, как для всех остальных людей воздух. Поэтому, если вы заметили, я и в храме так принюхивался к вам, Сергей Прокопыч, почуяв некоторую родственность. Извините.

— Ты слушай его, слушай, — ликовал Сережка, — он меня по запаху нашел! А?

— А про отца я вот для чего упомянул: меня из-за него в институт не приняли. Кустарь, то есть гражданин самой последней категории. Я и учился и вселял надежды, но меня не приняли. А детей рабочих и крестьян, хоть некоторые из них учились тупо и никаких надежд никому не вселяли, их приняли. Разве это не обида?

Все ясно: обывателю наступили на мозоль. Историческую необходимость человек принял, как личную обиду.

— И тогда вы решили насолить эпохе? — спросил я.

Но Волосатик уже привык к насмешкам, или он мыслил о себе более возвышенно.

— Нет. Я решил просто уйти от нее и тем утвердить мое собственное «я».

— Ого! А если бы сейчас шла еще гражданская война, то вы утверждали бы свое «я» в качестве белогвардейца?

Не отвечая на мой вопрос, Волосатик продолжал:

— Есть люди, которые видят себя только в слиянии с массами и малейшее проявление индивидуальности почитают за смертный грех. За измену. Это обыватели, безличные человечки. Они думают укрыться в толпе таких же, как они, безличных, чтобы не отвечать за свои поступки, которых у них почти что и нет. Это очень удобно — жить в массах. Ни о чем не надо думать. И только ждать команды.

Сергей спустил ноги на пол и заинтересованно спросил:

— Куда-то вас заносит? Вы против эпохи или против обывателей? Что-то я не пойму.

— Я против подавления в человеке человеческого.

— И все оттого, что вас не приняли в институт?

— Это случай. Частность.

— Похищение иконы тоже частность? — Это спросил я, чтобы не дать Волосатику увести разговор в туманную область его мелочной философии.

— Глупый фарс, — отмахнулся он, — я в нем не участвовал.

Совсем заврался. Пришлось ему напомнить о нашей первой встрече в райкоме комсомола, когда он выступал в качестве представителя церковного совета.

— Меня впутали в это дело. Староста и прежний настоятель собора.

— А для чего? Вы догадались?

— Это допрос?

— Нет. Мне просто хочется выяснить, что получается, если человек не поладит с эпохой.

— Да, — сказал Сергей, — получается коряво. По-моему, он становится обломком.

Волосатик начал что-то объяснять, но окончательно запутался и потерял под ногами опору, если только личную обиду можно считать опорой. А ничего больше у него не было. Он, как говорится, полетел с катушек и, чувствуя это, продолжал драться, но бестолково, как мальчишка, которому уже разбили нос.

— Вы пляшете на обломках, не замечая, что это люди. Нас ведь много таких, обиженных. А мы жить хотим. И мы живем. Нас-то куда?

Я отошел в сторону, чтобы не получилось двое на одного, предоставив Сергею добить Волосатика. Собственно говоря, не ко мне пришли, а к нему.

— Кого это вас? — пренебрежительно отозвался Сергей. — Я считаю, что это дело каждого решать, куда ему идти: в обломки или в человеки. Вы как раз с этим и пришли ко мне, чтобы разобраться. А я вижу, у вас в башке мусору много. А мы не мусорщики, это уж вы как-нибудь сами на досуге подумайте.

11

Волосатик ушел. Стоя у дверей номера, я смотрел, как он шествовал по длинному, плохо освещенному коридору, высокомерно задрав свою великолепную голову, и мне стало жаль его, этого свихнувшегося парня. Не поладил с эпохой. Ему не по душе наше время. Очень уж это похоже на пьяные жалобы «венецианцев», которых невзлюбила судьба-злодейка. Поп скрылся за поворотом: пошел молиться своему богу — Волосатику, покровителю обиженных эпохой.

Еще одна судьба мелькнула передо мной, еще на одну жизнь разбогател мой опыт. Не успел я об этом подумать, как из-за того же поворота показалась совсем иная судьба, с которой мне сейчас совсем не хотелось сталкиваться. Потап. Идет ко мне, спешит обогатить меня еще какой-то своей неоспоримой истиной, и мне от этого не отвертеться, потому что он меня уже увидел.

Пришлось приветливо помахать ему рукой.

— По-моему, ты что-то крутишь насчет Павлушкина! — еще на ходу проговорил он.

Из дверей выглянул Сережка.

— Я сейчас вернусь, — сказал я и поплелся к Потапу.

Мы поднялись в наш «люкс», и там я спросил:

— А что Павлушкин? Стоит ли сейчас поднимать этот вопрос? Послезавтра все они будут уже в степи.

— Вот именно. Самое время поставить вопрос о дезертирстве. Ты еще не написал?

Мне совсем не хотелось ссориться с Потапом.

— Ну не успел я. Надо же с ребятами поговорить.

— Да? — хмуро спросил Потап и сам же ответил: — Поговорить… Я уже поговорил.

— Что они?

Скрывать что-нибудь было не в характере Потапа, он вспылил, но честно признался:

— Не задавай глупых вопросов. Я им предложил обсудить и подписать вот это письмо.

Он выхватил из кармана помятый лист бумаги и сунул его мне. Даже не читая, я понял, что это любимый Потапов прием — коллективное письмо, в котором товарищи всячески поносят своего же товарища за его ошибки. Мы уже напечатали несколько таких писем, сочиненных Потапом и подписанных «по поручению общего собрания».

Все они заканчивались приблизительно одинаково, так же как и это письмо, которое Потап сунул мне:

«Обращаясь ко всем честным хлеборобам, ко всем батракам, беднякам и среднякам со своим батрацким словом, мы заявляем: не слушайте кулаков, которых мы успешно ликвидируем на базе сплошной коллективизации всех крестьянских хозяйств».

Все правильно, хотя и написано корявым стилем малограмотного протокола. Читать такие письма очень неловко, но у Потапа свой расчет: сам-то он, кажется, не очень верит в силу такого документа и ни на что не надеется, но коль скоро несколько человек его подписали, то все правильно и хорошо. Меры приняты. Газета проявила бдительность и сделала это оперативно. Потап был честный человек и не допускал обмана.

Из «Венеции» доносилась хорошая песня про степь широкую и про то, как в «той степи глухой замерзал ямщик». А послезавтра «в той степи глухой» впервые от сотворения мира мои товарищи, мои друзья проведут первую тракторную борозду первого социалистического хозяйства. Мои друзья, и среди них Семка Павлушкин. Нет, я не отдам его на растерзание.

— Что они сказали? — повторил я, стараясь не глядеть на праведного Потапа.

— Хочешь знать? — Потап горько усмехнулся. — Отказались подписать. А один так просто послал меня подальше. Нет, не Павлушкин. Другой.

Не знаю, чего Потап ждал от меня. Сочувствия? Возмущения? Но уж, конечно, не того откровенного удовольствия, с каким я сказал:

— Правильно! Какие молодцы!

— Кто? — явно не доверяя своим ушам, растерянно спросил Потап. — Ты про что?

Мне все еще не хотелось ссориться с человеком, который, сам того не подозревая, украсил сегодняшний в общем-то безрадостный вечер таким очень приятным сообщением. Не люблю платить злом за добро, содеянное пусть даже нечаянно. Но Потап не был наделен чувством юмора, он все принимал с удручающей прямолинейностью, и я уже привык в случае разногласий подделываться под его стиль.

— По-моему, ребята правы. Не по форме, конечно. Ругаться и тем более посылать человека «подальше» не надо бы. Но они от всей души, как умеют. А с другой стороны, письмо-то получилось не очень… И это уж не по форме, а по существу.

И я пустился в пространные размышления о том, почему я считаю неприемлемым навязывать коллективу не свойственные ему мысли.