Ричард Пайпс - Русская революция. Большевики в борьбе за власть. 1917-1918

• Название: Русская революция. Большевики в борьбе за власть. 1917-1918
• Автор: Ричард Пайпс
• Издательство: Игорь Захаров, Лицензия ЛР № 065779 от 1 апреля 1998 г.
• Жанр: История
• Год: 2005
• ISBN: ISBN 5-8159-0528-3

Эта книга является, пожалуй, первой попыткой дать исчерпывающий анализ русской революции — бесспорно, самого значительного события двадцатого столетия. В работах на эту тему нет недостатка, однако в центре внимания исследователей лежит обычно борьба за власть военных и политических сил в России в период с 1917-го по 1920 год. Но, рассмотренная в исторической перспективе, русская революция представляется событием гораздо более крупным, чем борьба за власть в одной стране: ведь победителей в этой битве влекла идея не более не менее как «перевернуть весь мир», по выражению одного из организаторов этой победы Льва Троцкого. Под этим подразумевалась полная перестройка государства, общества, экономики и культуры во всем мире ради конечной цели — создания нового человеческого общества.

Книга состоит из трех частей.

Вторая часть книги, «Большевики в борьбе за власть», повествует о том, как партия большевиков захватила власть сначала в Петрограде, а затем и в губерниях Великороссии, установив по всей территории однопартийный режим с присущими ему аппаратом подавления и централизованной экономической системой.

---

Подготовленный Лениным и принятый Вторым съездом Советов документ, примечательно озаглавленный «Декрет о мире», предлагал воюющим сторонам заключить трехмесячное перемирие. Предложение это подкреплялось упованиями на то, что рабочие Англии, Франции и Германии «всесторонней решительной и беззаветно энергичной деятельностью своей помогут нам успешно довести до конца дело мира и вместе с тем дело освобождения трудящихся и эксплуатируемых масс населения от всякого рабства и всякой эксплуатации»7. Джордж Кеннан охарактеризовал этот «декрет» как акт «демонстративной дипломатии», имеющей целью не «привести к заключению свободно принятых и взаимовыгодных соглашений между правительствами, а скорее поставить в тупик другие правительства и возбудить недовольство в народах их стран». [Kennan G. Russia Leaves the War. Princeton, N.Y., 1956. P. 75—76. В первых числах ноября большевики начали публиковать по материалам архива министерства иностранных дел тексты секретных соглашений между Россией и союзниками. В своих формулировках большевики воспроизводили фразеологию французских революционеров, которые в ноябре 1792 г. обещали «братство и помощь» каждому народу, желающему «возвратить» себе свободу.]. В этом же духе были выдержаны и другие обращения большевиков, призывающие народы воюющих держав к восстанию8. Как глава государства Ленин мог теперь проводить программу циммервальдской левой.

Большевики передали свой «Декрет о мире» послам союзников 9(22) ноября. Правительства Согласия немедленно его отвергли, вслед за чем Троцкий проинформировал Центральный Комитет о готовности России начать переговоры о перемирии.

Германия начала пожинать плоды своей политики потакания большевикам. Потребность России в сепаратном мире напоминала немцам «чудо» 1763 года, когда после смерти симпатизировавшей французам Елизаветы на престол взошел преклонявшийся перед Пруссией Петр III, вслед за чем Россия вышла из Семилетней войны, что, в свою очередь, спасло Фридриха Великого от поражения, а Пруссию — от уничтожения. Выход России из Четверного согласия предоставлял две выгодные возможности: высвободить сотни тысяч личного состава армии для переброски на Запад и добиться прорыва британской блокады с моря. Такая перспектива в очередной раз возрождала надежду на победу Германии. Узнав, что большевики захватили власть в Петрограде, генерал Э. фон Людендорф разработал план решительного наступления весной 1918 года по всему Западному фронту с участием дивизий, переброшенных с Восточного фронта. Кайзер план подписал9. В тот период Людендорф полностью одобрял политику министерства иностранных дел, проводимую архитектором пробольшевистского направления Рихардом фон Кюльманом, стремившимся достигнуть быстрого перемирия с Россией и затем мира на германских условиях.

В войне умов между большевиками и Четверным союзом все видимые преимущества были на стороне последнего: стабильные правительства, миллионы дисциплинированных солдат. Большевики были властью любителей и узурпаторов, которую мало кто признавал: армия их наполовину состояла из случайно набранного сброда, разваливалась на глазах. На деле, однако, баланс сил оказывался не таким односторонним. К концу 1917 года экономическое положение стран Четверного союза стало настолько отчаянным, что они не могли дольше вести войну. Особенно шатким было положение Австро-Венгрии: министр иностранных дел этой страны граф Оттокар Чернин сообщил германской стороне во время брестских переговоров, что они, возможно, не смогут продержаться до следующего урожая10. Ситуация в Германии была ненамного лучше: некоторые германские политики считали, что запасы хлеба в стране кончатся к середине апреля 1918 года11.

Боевой дух народов Германии и Австрии также вызывал тревогу, поскольку призывы большевиков к миру находили в них сильный отклик и давали надежду на скорое прекращение войны. Канцлер Германии предостерегал кайзера, что в случае провала переговоров с Россией может выйти из войны Австро-Венгрия и не исключены внутренние беспорядки в самой Германии. Лидер социалистического большинства Германии (которое поддерживало войну) Филипп Шейдеманн предсказывал, что провал мирных переговоров с Россией «будет означать гибель Германской империи»12. Ввиду всех этих причин — военных, экономических и психологических — Четверному союзу требовался мирный договор с Россией почти так же, как большевистской России требовался мирный договор с ним. Факты эти, в полной мере неизвестные русским, свидетельствуют, что те большевики, которые выступали против капитуляционистской политики Ленина и за доведение до победного конца кампании против Германии и Австрии, находились в гораздо меньшем заблуждении, чем это обычно представляют. Ведя переговоры, враг тоже был на последнем издыхании.

У большевиков имелось еще одно существенное преимущество — а именно близкое знание противника. Проведя многие годы на Западе, они хорошо представляли себе существо внутренних проблем Германии, политические и деловые круги, партийные группировки. Практически все лидеры большевиков владели одним или несколькими европейскими языками. Германию — главный центр социалистической теории и практики — они изучили чуть ли не лучше, чем собственную страну; представься такая возможность, — и Совнарком с радостью захватил бы власть в Германии. Знание это давало большевикам возможность использовать разногласия в лагере противника, натравливая промышленников на генералов, левых социалистов на правых, подстрекая германских рабочих к революции. Немцы, наоборот, практически ничего не знали о тех, с кем вступали в переговоры. Объявившиеся недавно на политической сцене большевики казались им кучкой нечистоплотных, болтливых, непрактичных интеллектуалов. Германия постоянно недопонимала действия большевиков и недооценивала их хитрость. То она видела в большевиках революционеров-романтиков и считала, что ими можно манипулировать по ее усмотрению, то — не веривших собственным лозунгам реалистов, с которыми можно заключать деловые отношения. В течение 1917-1918 годов большевики несколько раз обводили Германию вокруг пальца, принимая защитные цвета, вводившие в заблуждение и обострявшие ее аппетит.

Чтобы понять политику Германии в отношении России, необходимо вспомнить о ее так называемой Russlandpolitik. Помимо того что Германия желала безотлагательного заключения мира с Россией, это диктовалось военными соображениями: у нее были на Россию и далеко идущие виды геополитического характера. Политические стратеги Германии традиционно выказывали живой интерес к России: не случайно до первой мировой войны ни в одной стране не было традиции и школы изучения России, хоть отдаленно напоминавших германские. Для консерваторов было аксиомой, что обеспечить национальную безопасность страны они могут только добившись слабости России. Во-первых, только с ликвидацией угрозы со стороны России открыть второй фронт Германия могла успешно бороться с французами и «англосаксами» за мировое господство. Во-вторых, Германии, чтобы стать серьезным конкурентом в Weltpolitik,[мировой политике (нем.).] требовался доступ к природным ресурсам России, включая продовольствие, и доступ этот можно было получить на приемлемых условиях только в том случае, если бы Россия стала государством зависимым. Слишком поздно выстроившая свое национальное государство, Германия не успела создать заморскую империю. Единственным реальным шансом сравняться с экономической мощью соперников было для нее распространиться на восток, в беспредельные пространства Евразии. Банкиры и промышленники Германии смотрели на Россию как на потенциальную колонию. Они подавали в правительственные инстанции меморандумы, в которых подчеркивалась важность для победы Германии беспошлинного импорта русской высококачественной железной руды и марганца, доступа к сельскохозяйственной продукции России и ее шахтам13.

Чтобы превратить Россию в зависимое от Германии государство, необходимо было сделать две вещи. Прежде всего — раздробить Российскую империю и свести ее до территорий, населенных великороссами. Затем — отодвинуть границы России на восток, присоединив к Германии прибалтийские губернии, и воздвигнуть cordon sanitaire [санитарный кордон (фр.).] из номинально суверенных, а на деле контролируемых Германией протекторатов: Польши, Украины и Грузии. Программа эта, с которой выступал до и в течение войны публицист Пауль Рорбах14, казалась многим, и особенно военным, крайне привлекательной. Когда в январе 1918 года Гинденбург писал кайзеру, что в интересах Германии следует отодвинуть границы России на восток, а ее плотно заселенные и экономически перспективные западные губернии аннексировать15, в сущности это означало вытеснение России за пределы континентальной Европы. Как сформулировал проблему Рорбах, «если мы хотим безопасного будущего, то следует ли позволить России оставаться европейской державой в том смысле, в каком она являлась ею до настоящего момента, или не следует ей этого позволять?»16