РАФАЭЛЬ САБАТИНИ - Торквемада и испанская инквизиция

• Название: Торквемада и испанская инквизиция
• Автор: РАФАЭЛЬ САБАТИНИ
• Издательство: Прибой, ВОКРУГ СВЕТА, ИЗДАТЕЛЬСТВО
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1994
• ISBN: 5-87260-006-2

Рафаэль Сабатини в своем исследовании «Торквемада и испанская инквизиция» собрал и обобщил сотни фактов и документов по истории инквизиции вообще и зловещей роли, которую сыграл Великий инквизитор фра Томас де Торквемада.

ТОРКВЕМАДА и испанская инквизиция (TORQUEMADA and the Spanish Inquisition)

Историческая хроника

Первое издание книги вышло в Лондоне в 1913 году.

Перевод выполнен с издания 1930 года.

---

Тем не менее, обращение к далекому прошлому необходимо, ибо первые сведения об этой организации восходят к самой заре христианства.

Невозможно найти в истории более плачевного урока, чем неспособность человечества установить такое отношение к религии, принимаемой с несомненной искренностью и рвением, которое из самих этих чувств не порождало бы озлобление и вражду. Как только с появлением серьезных оснований для сомнений ослабевает вера, как только определенная степень равнодушия вкрадывается в обряды главенствующего культа, представители его начинают нетерпимо относиться к людям, исповедующим другие культы. И тогда нетерпимость становится самим воздухом религии, и – если имеется сила – нет недостатка в ее проявлениях в виде гонений.

Подобные прискорбные черты свойственны и любой другой религии, но ни в одной они не обнаружились с такой чрезвычайной аномалией, как в христианстве, которое зарождалось на идеях милосердия, терпения и терпимости и главным принципом которого была возвышенная заповедь его основателя: «Возлюби ближнего своего».

Притеснения неизменно сопутствовали распространению христианства с момента его возникновения, в чем внимательный исследователь обнаружит жесточайший и ужаснейший – поистине, самый трагический – из всех парадоксов, составляющих историю цивилизованного человека.

Смиренная проповедь добра и любви обернулась впоследствии злобной ненавистью; богобоязненные наставления о терпении и снисхождении научили убийственной вспыльчивости и кровожадной озлобленности; кроткие догматы милосердия и сострадания с лютой свирепостью насаждались огнем, мечом и дыбой; заповеди о смирении внушались с откровенной гордыней и высокомерием, какого еще не знал мир.

Практически к каждому периоду из истории христианства можно отнести язвительную насмешку просвещенного атеиста второго века: «Вот как христиане любят ближнего своего!».

Обращаясь к эпохе раннего христианства, мы отмечаем, что в среде христиан была широко распространена нетерпимость к мнению и вере других, и этим они сами навлекали на себя преследования, объектом которых в течение трех столетий время от времени становились.

Они определенно первыми переступили грань снисхождения, которое политеистический8 Рим проявлял ко всем религиям. Христиане могли без помех отправлять обряды своего культа, пока допускали такую же свободу для других. Но непримиримостью, с которой они провозглашали ошибочными все вероучения, кроме собственного, христиане оскорбили рьяных почитателей других божеств и тем нарушили мир в обществе; а их отказ повиноваться государству – отказ пополнять армию под предлогом «Nolo militare; militia est ad Dominum!» (Не в оружии, но в Боге мое спасение» (лат.)) – вызвал закономерное негодование. Когда, подвергаемые гонениям, они стали собираться и праздновать свои ритуалы втайне, сама эта скрытность стала причиной дополнительных и более крутых судебных преследований. Их таинственность вызвала подозрения и нападки. Очень скоро всеобщая неприязнь уже легла тяжким бременем, от которого трудно освободиться любому культу, скрытно отправляющему свои обряды. Повсюду считалось, что христиане занимаются ритуальным умерщвлением детей. Общественное мнение, всегда с готовностью верящее злым слухам, стало еще более настроено против них; произошли новые массовые волнения. Христиане, в свою очередь, пришли к осуждению политеизма и атеизма, неповиновению и призыву свергнуть существующий общественный порядок.

Строгость, проявленная по отношению к ним государством, до сей поры равнодушным к религиозным взглядам своих граждан, несмотря на то, что в среде правящих классов господствовал агностицизм, была продиктована скорее стремлением подавить элемент, ставший социально неустойчивым, чем мстительностью или ненавистью к новому культу из Сирии.

При императоре Клавдии мы видим последователей Назаретянина изгнанными из Рима как возмутителей общественного спокойствия; во времена Нерона и Домициана они объявлены опасными для общества и подвергнуты первому великому гонению. Но преследования по чисто религиозным причинам были несвойственны Риму, что и проявилось при правлении Нервы, запретившего доносы и притеснения на почве вероисповедания и призвавшего изгнанных христиан вернуться. Его преемник, справедливый и мудрый Траян, по-видимому, в ответ на волну еврейских бунтов, которые случились в его царствование, сначала выступил против последователей Назаретянина, но затем проявил к ним снисхождение. Подобным же образом им не досаждал изысканный Адриан, который настолько увлекся их вероучением, что имел намерение причислить Христа к Пантеону9 римских богов; их оставил в покое и следующий самодержец Антоний, несмотря на то, что был так предан религиозным традициям своей страны и служению многочисленным богам, что получил имя Пий (Набожный).

С восшествием на престол императора-философа Марка Аврелия, который враждебно отнесся к новой доктрине не только из-за своих собственных убеждений стоика, но также и потому, что в политическом аспекте не доверял христианам, началось новое великое гонение, ставшее уделом христиан в течение шестидесяти лет следующих четырех царствований, до восшествия на престол Александра Севера в тридцатых годах третьего столетия христианской эры.

Мать Александра, Юлия Маннеа, была христианкой, воспринявшей новую доктрину от александрийца Оригена10 . Хотя ее приверженность христианству не проявилась внешне так сильно, как у Адриана, о ней сказано, что она включила икону Христа в число почитаемых божеств, помешенных в ее ларариуме11 .

Возможно, иконы Спасителя, существовавшие в третьем веке, способствовали дальнейшему распространению его культа. В те времена – и в течение приблизительно трех последующих столетий – эти иконы соответствовали греческим понятиям о божестве: Христа изображали юношей восхитительной грации и красоты и привносили в его образ многое из представлений об Орфее12 . Действительно, на одном сохранившемся изображении мы видим Его безбородым, садящим на валуне, с музыкальным инструментом в руках, игрой на котором он очаровал диких зверей, собравшихся неподалеку. На другом рисунке, обнаруженном в катакомбах (он включен в иллюстрации «Христианской иконографии» Дидрона) и представляющем Его в образе пастушка, показан безбородый, коротко подстриженный юноша крепкого телосложения, облаченный в тунику, спускающуюся до колен; левая рука придерживает ягненка, лежащего у него на плечах, а правая сжимает пастушью дудочку.

Подобные рисунки воспринимались не как портреты богов, а лишь как идеализированные представления о них, что выясняется из споров, которые возникли во втором веке (и не утихали также в восемнадцатом) по поводу личности Христа. Святой Юстин13 доказывал: чтобы представить Его самопожертвование более трогательным, Ему следует придать вид самого жалкого из людей; а Святой Кирилл, также поддерживавший это мнение, объявил Его «безобразнейшим из сынов человеческих». Но другие, полные старых греческих представлений о том, что красота сама по себе является неотъемлемым качеством божества, протестовали: «Если Он не прекрасен, то это не Бог».

Святой Августин официально заявляет, что в его дни (в четвертом веке) не существует достоверного знания ни о внешности Спасителя, ни о внешности Его Матери.

Отсюда становится очевидным, что два удивительных портрета не были известны во времена Святого Августина – это «Вероника», или «Лик Святого» (хранится в соборе Святого Петра в Риме), и другой – на ткани – портрет, как утверждается, самого Христа; последний был в восьмом веке подарен Эбрагу – правителю Эдессы14 (как родственнику Святого Иоанна Дамаскина). Чтобы сохранить его, Эбраг наклеил ткань на доску, и в таком виде портрет впоследствии попал в Константинополь, а затем – в Рим, где до сих пор хранится в церкви Святого Сильвестра.

Эти портреты, а еще в большей степени – письменное свидетельство, посланное в римский сенат Лентулом (проконсулом Иудеи), стали основанием для тех представлений, с которыми мы сегодня хорошо знакомы. Это письмо содержит следующее описание:

«Недавно приобрел широкую известность человек, до сей поры здравствующий и обладающий огромным влиянием. Его имя – Иисус Христос. Последователи называют его Сыном Божьим; другие же считают его могущественным пророком… Он высокого роста, и лицо его строго и полно энергии, так что при взгляде на него испытываешь любовь и страх перед ним. Волосы на голове его цвета вина, от корней своих до ушей волосы невзрачные и прямые, но от ушей до плеч – вьющиеся и глянцевиты; с плеч они ниспадают по спине, разделенные на две части по обычаю назаретян. Лоб его чистый и гладкий; лицо без изъянов и нежного тона, с выражением доброты и смирения; нос и рот безупречной красоты; у него большая борода того же цвета, что и волосы на голове. Глаза голубые и чрезвычайно яркие. Лицо удивительно изящно и величественно. Его видели не столько улыбающимся, сколько скорбящим. Руки у него тонкие и изящные. В речах нетороплив, взвешен и немногословен. Он – прекраснейший из сынов человеческих».