Лидия Чарская - Том 27. Таита (Тайна института)

• Название: Том 27. Таита (Тайна института)
• Автор: Лидия Чарская
• Жанр: Детская проза
• Год: 2006
• ISBN: ISBN 5-98891-049-1

---

— Бабуська Ника, — произнесла с первой вернувшейся к ней возможностью говорить малютка, — бабуська Ника, не сельдись. Я биля тихенькая, сиделя, как миська, и не пакаля совсем в болсом сундуке.

— О, милая крошка. Она точно извиняется за то, что ее же чуть не убили, — смеясь и плача, прошептала Ника, бросаясь обнимать свою "внучку".

Когда все успокоилось немного, барон снова заговорил, обращаясь к начальнице, инспектрисе и Августе Христиановне:

— Да, я очень виноват перед вами. Я поместил без вашего разрешения здесь, в сторожке, эту маленькую девочку-сиротку и просил моих юных друзей, институток старшего класса, позаботиться при помощи сторожа Ефима о ней, пока обстоятельства не позволят мне устроить ее иначе. Теперь же я похлопочу о приеме девочки в один из образцовых приютов, с начальницей которого я знаком лично. Еще раз прошу извинения за самовольный поступок и прошу винить в нем меня одного.

И барон почтительно склонился к руке начальницы.

"О, милый, бесконечно милый барон! Как досадно, что мы не обратились к нему с нашей просьбой много раньше!" — мелькнула одна и та же мысль у Ники и ее подруг.

Что оставалось делать Марье Александровне, как не любезно улыбнуться на все эти речи? Вызвала на свои тонкие губы улыбку и инспектриса, вернее, подобие улыбки. И только одна Скифка сохранила кислое выражение лица.

По настоянию Дмитрия Львовича Глашу перенесли в лазарет, в отдельную комнату, и выпускным было разрешено дежурить до ночи у ее постели. К счастью, печальное происшествие не имело дальнейших последствий для здоровья девочки. Через несколько недель щедро наделяемая поцелуями, слезами и подарками и напутствуемая бесчисленными пожеланиями своих «теток», "мам", «пап» и «бабушек», а также дяди Ефима, маленькая институтская «Тайна» покидала приютившие ее стены для поступления в приют. Ее родная тетка Стеша не находила слов благодарить благодетелей малютки Глаши — добрых барышень и великодушного барона.

Судьба Глаши, выяснившаяся теперь, не заставляла желать ничего лучшего.

Тайна перестала быть тайной и превратилась в обыкновенную маленькую девочку Глашу, но родившуюся, очевидно, под счастливой звездой.

* * *

Наступал апрель. Пробудился от долгой зимней спячки институтский сад. Целыми днями проводили, готовясь к выпускным экзаменам, в саду институтки. Расстилали казенные пледы на молодой бледной травке под деревьями, уже опушенными редкою зеленью.

Кое-где вскрывались уже набухшие почки и носились над ними первые мотыльки. Звонко заливалась иволга, и ее пение тревожило молодые сердца.

В полуразвалившейся беседке в последней аллее, где царит полумрак, идет усиленная подготовка к экзамену истории. Мрачный историк не знает пощады, и на его экзамене следует знать предмет назубок. Это не то, что батюшка, которому Золотая Рыбка умудрилась сказать на выпускном экзамене Закона Божия, что Иоанн Златоуст жил за два века до Рождества Христова. В просторной беседке собрались с книгами в руках несколько человек. Стоят, сбившись в кучку и, затаив дыхание, следят, как какая-то серенькая пичужка домовито хлопочет, таская в клюве былинки, травки и соломинки для своего будущего гнезда.

— Месдамочки, смотрите, смотрите! — и умиленная Шарадзе указывает куда-то вдаль.

Там носится с легким писком вторая пичужка.

— Это — муж и жена, — решает армянка, — и через месяц в их гнездышке будут прелестные маленькие птенчики.

— Трогательная идиллия, — смеется Баян.

— Ну, уж ты молчи лучше! — вспыхивает Шарадзе. — Ужасно заважничала с тех пор, как метишь в belle-souer'ки к классной даме.

Теперь наступает очередь вспыхнуть Нике. Ах, зачем она рассказала всем об этой светлой странице ее жизни, о первой любви ее к брату Зои Львовны, к этому милому энергичному Дмитрию, которому дала обещание стать его женой?! Но делать нечего. Слово не воробей — вылетит, не поймаешь. И она звонко хохочет.

— Смотри, выйду замуж за брата классной дамы, и сама синявкой сделаюсь, — хохочет Ника.

— Вот, вот! Это тебе как раз к лицу!

— Mesdames, слышите, кажется соловей щелкнул.

— Тсс… Слушайте, слушайте его.

— Нет, для соловья рано еще. А хочется песен. Пусть Неточка споет.

— Спой, спой, Нета, напоследок, — пристают девушки к Спящей Красавице.

— А кто за меня войну Алой и Белой Роз выучит? Не вам, а мне отвечать, — говорит своим певучим голосом Нета, и тут же, не совладав с собою, начинает:

Ты не пой, соловей, под моим окном,
Ты лети, соловей, к душе-девице…

Словно всколыхнулся и замер старый сад и притих весенний ветер. Все росли и крепли бархатные звуки и улетали, как окрыленные, туда, в голубую заоблачную высь.

— Месдамочки, — приходя в себя, прошептала Капочка, когда последняя нота романса замерла в воздухе, — как хорошо нынче! Целый бы мир обняла сейчас.

— А провалимся, дорогая моя, завтра на экзамене, так будет совсем скверно, — неожиданно вставляет Зина Алферова.

— Mesdames, а я как об истории завтрашней подумаю, так у меня под ложечкой начинает сосать, — проглатывая мятную лепешку, с унылым видом говорит Валя Балкашина.

— Ложку брома, двадцать капель валерьянки, горчичник — и все будет прекрасно, — смеется Золотая Рыбка.

— Да, mesdames, сейчас мы сидим здесь в беседке, такие близкие, такие родные, — говорит, любуясь приколотым на груди у нее цветком хризантемы, Муся Сокольская, — а через год забудем мы друг друга, как будто и не были мы вместе, не веселились, не волновались никогда.

— Ну, это ты сочиняешь, положим, дитя мое. Мы с Мари, например, никогда не расстанемся, — горячо произносит черненькая Алеко. — И жить будем вместе, и горе, и радость делить пополам.

— Вы счастливицы, — с завистью глядя на подруг, говорит кто-то.

— Я, mesdames, уеду в Австралию. Переоденусь в мужское платье, буду обращать в христианскую веру дикарей, — с блестящими глазами говорит Капочка.

— Не завидую я дикарям, — смеется Золотая Рыбка, — ты, Капочка, костлява, как лещ, и вся постным маслом пропиталась. Зажарят они тебя на костре, а есть-то и нечего.

— Я в Тифлис поеду. Верхом скакать стану. Далеко в горы поскачу, — с разгоревшимися щеками роняет Тамара.

— А загадки загадывать будешь? — прищуривает лукаво Алеко свои цыганские глаза.

— Понятно, буду.

— Лошади?

— Кому?

— Ну, лошади, на которой поскачешь.

— Вот еще. Зачем лошади, когда люди есть?

— А ты, Неточка, на сцену поступишь? С таким голосом грешно хоронить талант.

Прекрасное лицо Козельской вспыхивает.

— Куда ей на сцену! — хохочет Маша Лихачева. — Она выйдет петь на сцену, откроет рот и заснет.

— Неправда, — улыбается Нета, — это раньше было бы, может быть, а теперь нет, — и глаза недавней Спящей Красавицы устремляются куда-то с мечтательным выражением. Там, в заоблачной дали, мерещится ей легкий и стройный силуэт юноши с лицом Сережи Баяна, сумевшего расшевелить ее, тихую, сонную до тех пор Неточку, своими пылкими речами.

Медленно садилось солнце.
Заревом заката даль небес объята,
Речка голубая блещет, как в огне,
Нежными цветами убраны богато.
Тучки утопают в ясной вышине,

— декламирует стихотворение своего любимого поэта Надсона Наташа Браун.

Когда она заканчивает, все долго молчат. И снова тихо звенит нежный, печальный голос Невесты Надсона.

— А я, mesdames, уеду к себе на родину, в Саратов. Продолжать буду копить деньги на памятник «ему». Вот поставлю памятник, украшу венками и буду каждый день ходить туда, свежие цветы менять, а зимой венки из хвои.

— А я в Севилью поеду, — неожиданно вырывается у Галкиной.

— Вот-вот, тебя только там и не хватало! — смеется Шарадзе.

— И нехватало, понятно. Жить буду там, на бой быков ходить, серенады слушать.

— Смотри, прекрасная испанка, за тореадора замуж не выскочи, — смеется Золотая Рыбка.

— Тебя не спрошу.

А Хризантема, mesdames, не права, говоря, что мы разлетимся в разные стороны и забудем друг друга. Ведь есть же связывающее всех нас навеки звено, — неожиданно поднимает голос Ника, притихшая было до сих пор в глубокой задумчивости.

Все смотрели на нее вопросительно.

— Наша Тайна разве уже не связывает нас? Неужели вы о ней забыли?

— Но она будет в приюте и перестанет нуждаться в нашем попечении, — слышатся несколько грустных голосов.

— Напротив, напротив. Именно теперь и будет нуждаться, и всю жизнь. И мы должны, mesdames, довести доброе дело до конца.

Звонкий голосок Ники звучит глубоко, проникновенно.