Юлиан Семенов - Экспансия – I

• Название: Экспансия – I
• Автор: Юлиан Семенов
• Жанр: Политический детектив

Действие нового романа заслуженного деятеля искусств, лауреата Государственной премии РСФСР писателя Юлиана Семенова развертывается в конце 40-х годов, когда начал оформляться союз нацистских преступников СД и гестапо с ЦРУ. Автор рассказывает о пребывании главного героя книги Максима Максимовича Исаева (Штирлица) во франкистской Испании.

---

— Затем, что этого хотела мама. И папа тоже, а он был профессором математики. А я им обещала, когда они были живы. А они приучили меня держать слово.

— Хорошие у вас были папа и мама.

— Очень. А вы чем занимаетесь?

— Бизнесом.

— Вы не англичанин.

— Нет.

— Американец, да?

— Он. Никогда раньше не были в Мадриде?

— Никогда.

— Нравится город?

— Так ведь я с аэродрома — в бюро аренды, оттуда — вам в бампер и после этого в вашу машину. Я здесь всего два часа.

— Устроили себе отпуск?

— Да. Мои друг сказал, что в октябре здесь самые интересные корриды. И билеты не очень дороги.

— Слушайте больше ваших друзей… Билеты всегда стоят одинаково, здесь нет туристов, закрытая страна, цены регулируются властью… Кто только болтает такую чушь?!

— Вы рассердились?

— Ничего я не рассердился, просто не люблю, когда люди болтают чепуху.

— Вы ревнивый?

— А вы наблюдательная.

— Математик, — усмехнулась Криста, — ничего не попишешь, мне без этого нельзя… Как в шахматах… Знаете, как называют шахматы?

— Как?

— Еврейский бокс.

Роумэн снова сломался, даже стукнулся лбом об руль; отсмеявшись, сказал:

— После того как мы все отрегулируем с вашей машиной, я отвезу вас к себе. У меня большая квартира, можете жить у меня.

— Сначала позвоните жене, она может быть против.

— Ладно. Позвоним от меня, она в Нью-Йорке, я спрошу, не будет ли она против, если у меня поживет пару недель очень красивая девушка, вся в веснушках, с длинными голубыми глазами, но при этом черная, как воронье крыло.

— Я крашеная, — сказала Криста. — Вообще-то я совершенно белая. Вы видели хоть одну черную норвежку?

— Где вы так выучили английский?

— Родители отдали меня в английскую школу… Они были англофилами… У нас часть людей любит немцев, но большинство симпатизируют англичанам.

Они приехали в бюро проката, Роумэн зашел к шефу, который дремал за стеклянной дверью, расфранченный, в оранжевом пиджаке, невероятном галстуке, с двумя фальшивыми камнями на толстых пальцах, поросших острыми щетинистыми волосками.

— Хефе, — сказал Роумэн, — ваша клиентка чуть было не погибла в катастрофе. Вы всучили ей автомобиль без тормозов.

— Кабальеро, — ответил шеф, — все мои автомобили проходят самое тщательное обслуживание. За машинами следят лучшие иностранные специалисты. Я не доверяю мои машины испанцам, вы же знаете наш народ, тяп-ляп, никакой гарантии, все наспех, бездумно. Я дал сеньорите прекрасный «шевролете», на нем можно проехать всю Европу.

— Хефе, дрянь этот ваш «шевролете», — в тон хозяину ответил Роумэн, ох уж эти испанцы, они вроде немцев, не говорят «пежо», а «пегеоут», не «рено», а «ренаулт» и обязательно «шевролете», а не «шевроле», тяга к абсолютному порядку, а существует ли он на земле? Мир взлохмачен, безалаберен, может, в этом-то и сокрыта его высшая прелесть. — Давайте уговоримся о следующем: сеньорита не обращается в страховое общество, у нее много ушибов, она может нанести вам серьезный ущерб, «шевролете» стоит возле Сибелес, пусть ваши люди приволокут его сюда и тщательно отремонтируют, а вы предоставите сеньорите малолитражку, если она ей потребуется. Договорились?

— Кабальеро, это невозможно. Мы должны поехать на место происшествия и вызвать полицию…

— Которая выпишет вам штраф.

— Мы с ними сможем договориться по-хорошему.

— «Мы»? Я не намерен с ними договариваться ни по-хорошему, ни по-плохому. — Роумэн достал из портмоне десять долларов, положил на стол хозяина и вышел; Криста включила приемник, нашла музыку, передавали песни Астурии.

— Все в порядке, — сказал он, — мы свободны. Знаете, о чем они поют?

— О любви, — усмехнулась девушка, — о чем же еще.

— Музыка — это любовь, ее высшая стратегия, а я спрашиваю о тактике, то есть о словах.

— Наверное, про цветы что-нибудь…

— Нет, «блюмен» — это немцы, у них все песни про цветы. Испанцы воспевают действие, движение и слово: «о, как горят твои глаза, когда ты говоришь мне про свое сердце, замирающее от сладостного предчувствия»…

— Вы странно говорите… И ведете себя не по-американски…

— А как я должен вести себя по-американски?

— Напористо.

— Вам об этом говорил друг, который знает цены на здешнюю корриду?

— Да.

— Пошлите его к черту. Американцы хорошие люди, не верьте болтовне. Просто нам завидуют, от этого и не любят. Пусть бы все научились так работать, как мы, тогда б и жили хорошо… Мы, может, только слишком пыжимся, чтобы все жили так же, как мы. Пусть и нам не мешают… Плохо о нас говорят только одни завистники… Правда… Вы голодны?

— Очень.

— Город будем смотреть потом?

— Как скажете.

— А что это вы стали такой покорной?

— Почувствовала вашу силу. Мы ж как зверушки — сразу чувствуем силу.

— Уважаете силу?

— Как сказать. Если это просто сила, мышц много, тогда неинтересно… Я же занимаюсь японской борьбой… А если сила совмещается с умом, тогда женщина поддается… Только сильные люди могут быть добрыми. Сильный врач, сильный математик, сильный литератор — они добрые… А те, кто знает о себе правду, кто понимает, что он слабый и неудачливый — хоть и в эполетах, и восславлен — все равно злой…

— Бросайте математику, Криста, — посоветовал Роумэн. — Ваше место в философии… Что больше любите? Мясо или рыбу?

— Больше всего я люблю готовить. Ненавижу рестораны. Если ты не понравилась официанту, он может плюнуть в жареную картошку, ведь никто не видит…

Роумэн снова сломался, постучал лбом о руль, вырулил от Сибелес на Пассеа-дель-Прадо, свернул направо, остановился возле крытого рынка; когда Криста начала закрывать окна, повторил, что здесь не воруют, испанцы народ удивительной честности, взял ее за руку (она была теплая и мягкая, сердце у него остановилось от нежности) и повел девушку в мясной павильон.

— Продаю, — сказал он, кивнул на ряды, полные продуктов. — Выбирайте что душе угодно.

— Не разорю?

— Ну и что? Сколотим банду, начнем грабить на дорогах.

— Тут зайцы есть?

— Тут есть все. При том условии, что у вас есть деньги.

— Я умею готовить зайца. С чесноком, луком и помидорами.

— Мама научила?

Криста покачала головой:

— Тот друг, которого вы сразу невзлюбили.

— В таком случае зайца мы покупать не будем. Что вы еще умеете готовить?

— Могу сделать тушеную телятину.

— Кто учил?

— Вы хотите, чтобы я ответила «мама»?

— Да.

— Бабушка.

— Годится. Покупаем телятину. Умеете выбирать? Или помочь?

— Что надо ответить?

— В данном случае можете отвечать, что хотите.

— Мой друг любит, когда я это делаю сама.

— Знаете что, давайте-ка говорите, где вы хотели остановиться, я вас отвезу в отель.

— Я и сама дойду.

— Чемодан у вас больно тяжелый.

— Ничего, я приучилась таскать чемоданы во время войны.

— Вы зачем так играете со мной, а?

— Потому что вы позволили почувствовать ваш ко мне интерес. Если б вы были равнодушны, я бы из кожи лезла, чтобы вам понравиться.

— Женщина любит, когда с нею грубы?

— Нет. Этого никто не любит… Я, конечно, не знаю, может, каким психопаткам это нравится… Но игру любит каждая женщина. Вы, мужчины, отобрали у женщин право на интригу, вы не пускаете нас в дипломатию, не разрешаете руководить шпионским подпольем, не любите, когда мы делаемся профессорами, вы очень властолюбивы по своему крою, и нам остается выявлять свои человеческие качества только в одном: в игре с вами… За вас же, не думайте…

— Вот хорошая телятина, — сказал Роумэн.

— Я на нее нацелилась. Квандо? — спросила она продавца.

Тот недоумевающе посмотрел на Роумэна, испанцы не понимают, когда на их языке говорят плохо, это же так просто, говорить по-испански.

— Сеньорита спрашивает, сколько стоит? — помог Роумэн. — Взвесьте два хороших куска. Если у вас остались почки и печень, мы тоже заберем.

— Сколько стоит? — повторила Криста. — Очень дорого?

— Нет, терпимо, — он протянул ей деньги. — Купите-ка сумку, они здесь удобны, продают в крайнем ряду.

— Зачем? — девушка пожала плечами. — Я сбегаю в машину, у меня всегда есть с собою сумка, это еще со времен оккупации… Дайте ключ.

— Так я же не запер дверь.

— Да, верно, забыла. Я сейчас, — и она побежала к выходу, и Роумэн заметил, как все продавцы, стоявшие за прилавками, проводили ее томными глазами.

А все-таки мы петухи, подумал Роумэн, настоящие петухи, те тоже очень любят пасти своих куриц и так же горделиво обсматривают соперников, и так же чванливо вышагивают по двору, не хватает мне шпор, честное слово, да еще золотистого гребешка. Самые глупые существа на земле — петухи… Вечером я поведу ее в «Лас Брухас», там поют лучшие фламенко, пусть таращат на нее глаза; это, оказывается, дьявольски приятно… Как это плохо — отвыкать от общества женщин, которым не надо платить, думаешь, как бы это сделать потактичнее, ищешь карман, а у нее нет карманов, в сумку конверт совать неприлично, мало ли что у нее там лежит, противозачаточные таблетки, фотография любимого или аспирин… Черт, неужели я встретил ту, о которой мечтал? Это ж всегда неожиданно, как снег на голову; когда планируешь что-то, обязательно все получается шиворот-навыворот… Но очень плохо то, что я испытываю к ней какую-то хрупкую нежность, я не могу представить ее рядом, близко, моей… Разочарования разбивают человека надвое, — живет мечтою, которая отрешенна, и грубым удовлетворением потребности; переспал с кем, ощутил в себе еще большую пустоту и снова весь во власти мечты, все более и более понимая, что она, как всякая настоящая мечта, неосуществима.