Алексей Камнев - Его «величество» ГРАБЁЖ

• Название: Его «величество» ГРАБЁЖ
• Автор: Алексей Камнев
• Издательство: БГПУ им. В.М. Шукшина
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2006
• ISBN: 5-85127-000-0

«Его «величество» ГРАБЕЖ» — это достоверный рассказ о том, как в результате систематического воздействия в драке за обогащения на халяву изменяют сознание конкретного человека. Автор возвращает нас из мира иллюзий, созданных телевидением и СМИ, в реальный мир, созданный предательской «пятой колонной», внедряющей ложные представления. Каждая страница заставляет подумать, каковы будут эти миражи—успехи и всего этого результат к 2017 году, в 100-летний юбилей Великой Октябрьской Социалистической революции.

Книга о становлении и развитии оборонной промышленности в Бийске Алтайского края (предприятие «БХК» — Бийский химкомбинат).

---

Прекратилась и расфасовка половой краски — встал тарный цех из-за отсутствия листового металла для баночек.

Передохнув, продолжил:

— Последняя надежда на двери, решетки, да памятники с оградками на могилки. Но на сколько хватит металла?

И с горечью выдавил из себя:

— Всем нужно искать новые объемы или работу. А Степану Васильевичу срочно дать мне новые эскизы на утверждение, улучшить эстетическую сторону своей продукции.

Зашел в кабинет — по радио идет передача: под стонущую музыку, под хохот с хорошей режиссурой издеваются над советским лозунгом «Планы — партии, планы — народа» и преподносят, будто все, что сейчас творится, это от Ленина идет.

Когда-то Владимир Ильич произнес знаменитые слова: «Есть такая партия!». Она-то и взяла власть и ответственность в измученной, разодранной, брошенной царем, обездоленной стране. И пошла жесточайшая борьба за все, чем дышим и живем. Интервенты, белые, зеленые 8 лет грабили и разоряли страну, но к 1926 году человек новой формации добился выпуска основных видов продукции уровня предвоенного года. А в деревню пошло сотни тысяч тракторов и погнал крестьянин кулаков — помещиков и начал организовывать коллективные хозяйства. Миром-то легче и трактор приобрести и зерна больше вырастить. Это не сегодняшняя насильственно-обманная приватизация, где та же вражья сила с сионистами, затесавшиеся в друзья, уничтожают русский народ и промышленность. Как тогда ссылали неугодных от имени советской власти и рушили святыни.

Сейчас с упоением и ненавистью мстят и разрушают, мстят и разрушают, нагло издеваются над всеми достижениями победившего народа, его славой и созидательным трудом. А мажут грязью люди, кто и жизнь-то видел в замочную скважину, идя по обочине активной деятельности.

Высмеивается всем доступный лозунг: «Народ и партия — едины».

«Где эта партия?» — спрашивает с циничной насмешкой голос.

— Предана верхушкой и вами! — Виталий выключил радио. — Везде одно и то же: ни телевизор дома включить, ни газету от отвращения взять.

Вошла Марина Софиевна, председатель цехкома, который пока действовал исключительно только ее усилиями. Положила перед ним текст для согласования на общекомбинатском протестном митинге.

Внимательно прочитал, прошел убористую страницу снизу вверх, впиваясь в отдельные абзацы.

— Экономические результаты и политическая направленность не дает надежды на нормальную жизнь. Работа на производственных участках замирает. Измученные хроническими неплатежами мизерной зарплаты работники подкармливаются скудными пайками, просто не позволяющими биологически существовать. Продолжается интенсивное разваливание еще работающих производств, наступает массовая безработица.

Виталий Сергеевич оторвался, поднял глаза и говорит:

— Мы ведь с сыном восстановились в партии. А этому заявлению надо бы придать политический характер.

И снова окунулся в чтение.

— Нас лишают возможности содержать семью, а всеобщая безысходность дала зеленый свет совершению массовых безнравственных поступков. Прошлую зиму работали, как в блокадном Ленинграде, с подмороженными руками, грелись собственным теплом, питались — кто что в сумке принесет и проклинали тех, кто пришел и нарушил наш быт. Кто разрушил прекрасные столовые, бани и бассейны.

Даже коллективный договор лежит несогласованный, а стороны прекратили переговоры. Роль профсоюза, как защитника рабочего класса сводят к нулю, потому что он прозябает на ветру этих диких реформ.

Решительно заявляем протест, требуем изменения экономических преобразований и комплексного решения всех наших проблем.

— Как коммунист, я согласен и полностью разделяю это заявление, — подтвердил Виталий Сергеевич, — но подписать не могу, иначе Гл. директор вышибет меня отсюда, как пробку, а за мной и вас всех.

Митинг протеста получился жиденький: многие не пришли от безразличия, кто боялся засветиться, а многие просто не верили во все эти речи. Главный даже не вышел. В советское время он боялся в мыслях проявить такое пренебрежение его «Величеству рабочему классу». А сейчас он занят продажей комбината и подсчитывает личную выгоду.

Митингующие почитали протестные заявления друг другу и разошлись возмущенные, проклиная президента, правительство и навязанную ими власть.

А Виталий сказал Марине Софиевне:

— Вот результат невмешательства профсоюза в политику. Вас оторвали искусственно от рабочего класса. И получилось: каждый сам по себе, а хозяевам это на пользу и наплевать на всех.

Отмеряя сантиметры балконов, окон двух объединенных Меркуловым квартир, Виталий размышлял:

— Зачем трем человекам с собакой нужно столько лишней площади? Сколько же денег вбухал в так называемый евроремонт?

В кабинет кроме его и собаки никто не заходил. Владимир Васильевич, освобождая рюмку за рюмкой коньяка, вел исповедь бывшему товарищу.

— Самое счастливое время в моей жизни — это первые годы секретарем парткома. Я был уважаемый человек, ко мне шли с заботами и радостями, изливали душу, а я как поводырь направлял их мысли и дела. Исходя из анализа внешнего мира, я разъяснял логический путь событий, обращенный к разуму людей. И как врач, лечащий музыкотерапией, лечил советом, словом веры, правды и доброты.

— Но зазвучала музыка, вводящая людей в транс — состояние, нужное новым политикам.

Наливая себе и доливая Виталию, продолжил:

— Прекрасное время постоянной нужности и полезности не сравнится ни с каким богатством и погоней ни за какими деньгами. Как только объявили негласно «Обогащайтесь кто как может!», многие, находящиеся у руля, бросили прежние заботы и кинулись создавать грабительские пирамиды, банки, кооперативы… Одновременно внедряли своих людей в идеологическую сферу и властные структуры. Они-то и точили, как черви, партию и советскую власть.

Стукнувшись с стоявшей на столе рюмкой Виталия, молча выпил, как минералку.

— Особенно пользовались спросом ярко выраженные карьеристы, обиженные властью и властолюбивые дураки.

Прожевывая кусок копченой колбасы, сказал:

— Эти доводили все хорошие начинания партии до абсурда. Ярким примером является борьба с алкоголизмом и ее классическое использование против советской власти.

Виталий, как вросший в кресло, не перебивая, слушал.

— И поднялся вверх мусор, а его запах гнили распространился по всей стране. Я являюсь мизерной мусоринкой, а вы — объектом, плодящим мусорное зловоние.

Пока Владимир Васильевич доставал вторую бутылку, открывал, наливал, Виталий вспомнил городской митинг против повышения цен на коммунальные услуги, организованный коммунистами.

— Как будто это касается дедушек с бабушками, а остальное население живет за пределами города.

Телевидение издевается:

— Этим коммунистам в радость помахать красными флагами, да показать, что они радеют за народ. И отлаженным механизмом огромной аудитории телезрителей навязывают необходимое мнение нужное узкой кучки людей. А что цены на теплоносители гирей тянут тот же народ этот рупор богатых не интересует.

Виталий встрепенулся от звона рюмки, пригубил. Владимир снова полную выпил, закусили в тишине, каждый при своих мыслях.

— Попал я спицей в это постоянно вращающееся денежное колесо, постоянно бегущую и набивающую свою утробу колесницу. Если задребезжишь — заменят другой спицей, или подтянут, как гитарную струну, готовую вот-вот лопнуть и тут уж не до образа мышления или политических взглядов.

Лицо хозяина бледнело от выпитого и слилось с серыми обоями, становясь безликим. Говорил спешно, как будто боялся: не все успеет высказать и останется этот сжигающий душу груз.

— Раньше брал бутылку коньяку в радость, для угощения друзей или родных. Сейчас беру ящиками, а стало это — как по утрам выпить кружку рассола. За годы погони за деньгами я забыл прекрасное чувство — радость, остались только одни воспоминания о ней. Из последних сил, как мать родная, власть нас учила, лечила, лелеяла.

Незабываемая прелесть наших поездок в твое родное село. Привольно оно раскинулось средь полей, еле просматривался каждый дом из-за берез, черемухи да малины, а в палисадниках разноцветье мальвы с весны до осени большими глазастыми цветами радовали сердце.

Владимир что-то вспомнил, быстро и твердо пошел к золоченому книжному шкафу. Достал папку и торопливо начал перебирать беспорядочно сложенные листы.

— Вот! Обнаружил при переезде, — радостно произнес. — Послушай, что я кропал после нашил рыбалок.

«Чудесные у нас на Алтае летние дни. Середина июля — макушка лета, зной.

После обеда так парит, что стоит мертвая тишина. Тронешь куст молочая, белым облаком поднимается пух и висит долго-долго, не падая. Воздух к вечеру — крепкая настойка на разнотравье.