Юрий Рытхэу - Остров надежды

• Название: Остров надежды
• Автор: Юрий Рытхэу
• Издательство: Современник
• Жанр: Морские приключения
• Год: 1987

Новый роман лауреата Государственной премии РСФСР им. М.Горького Ю.Рытхэу посвящен одной из замечательных, но мало известных широкому читателю страниц нашей истории — освоению и исследованию арктических берегов Советского Союза.

Действие романа разворачивается в середине двадцатых годов на острове Врангеля, в настоящее время первого в истории Арктики государственного заповедника. В центре повествования образ Георгия Ушакова, большевика, исследователя полярных архипелагов, основавшего в 1926 году постоянное советское поселение на острове Врангеля.

---

— Старцев вроде бы не очень здоров…

— Доктор Савенко его осмотрел, — ответил Ушаков. — Ничего страшного у него нет. Ему нужно больше двигаться, есть свежее мясо и поменьше пить дурной веселящей воды.

«Пусть Таслехак от него отдохнет», — подумал про себя Иерок, а вслух сказал:

— Собаки у него хорошие.

— Это верно, — согласился Ушаков, принимая из рук Нанехак чашку с горячим чаем. — А когда мы с тобой поедем, Нана?

— Когда позовешь, умилык, — просто ответила Нанехак. — Я всегда готова.

— У меня в плане большая поездка вокруг острова, — объяснил Ушаков. — Нам потребуются и женские руки, чтобы заботиться о нашей одежде, питании, так что, Нана, готовься в экспедицию.

— Я же сказала тебе: я готова, — повторила Нанехак и пристально взглянула в глаза Ушакову.

Она чувствовала в душе нарастающее тепло, словно кто-то забрался в нее и зажег сначала огонек, который от разговора, от слов русского умилыка, разгорался все сильней и сильней. Так бывало всегда, когда Нанехак виделась с ним.

— Ну вот и хорошо, — сказал Ушаков. — Хочу посмотреть, как устроились в бухте Сомнительной Клю с товарищами, подбросить им чай, сахар, табак.

— Раз они не едут сюда, значит, у них все в порядке, — заверил его Иерок, хорошо знавший этих людей.

— Как всегда, — сказал Ушаков на прощание, — ты остаешься здесь за главного.

Конечно, догадывалась Нанехак, в этих словах была и доля шутки, но что касается жизни эскимосов в поселении, среди них авторитет Иерока все еще оставался непререкаемым.

Так уж повелось здесь: провожать отъезжающих собрались почти все жители. Запряженные собаки повизгивали от нетерпения, рыли снег лапами и пытались куснуть друг друга.

Ушаков обошел всех, тепло попрощался и, усевшись на переднюю нарту, воскликнул, словно заправский каюр:

— Хок!

Нарта, скрипнув, рванулась вперед, оставляя на свежем снегу четкий след двух полозьев.

На южном небосклоне, на самой линии горизонта стоял огромный солнечный диск, и нартовый след тотчас заполнился густой алой тенью последних лучей зимнего солнца.

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

Ушакову пришлось приложить немало усилий, прежде чем удалось убедить эскимосов, что празднование Октябрьской годовщины не столько Медвежий праздник, сколько знаменательная дата в истории молодой Советской Республики.

— Главное — это Октябрьская годовщина, — стоял на своем Ушаков.

— Раньше ты нам об этом не говорил, — с легким упреком заметил Иерок. — Когда мы услышали о празднике, то подумали, что это обещанный тобой всеобщий Медвежий праздник.

На собрании в день Седьмого ноября Ушаков держал речь в столовой деревянного дома, названной, по морскому обычаю, кают-компанией.

— В этот день трудовые вооруженные люди Петрограда напали на самую большую ярангу Солнечного Владыки, захватили ее и объявили власть бедного трудового народа. С тех пор прошло девять лет. Теперь каждый человек в нашей стране, будь это русский, эскимос или чукча, является хозяином своей жизни, хозяином всей земли…

— Это значит, что мы сообща владеем новым островом, — обернувшись к собравшимся, пояснил Иерок.

— Вождь трудового народа, товарищ Ленин, сказал: все, чем владеют богатые, отныне станет достоянием тех, кто работает, — продолжал Ушаков, нисколько не смущаясь комментариями Иерока.

— Главное богатство человека новой страны — это его руки, его труд. Все товары, еда создаются руками человека. Богатство наше здесь, на острове: это пушнина, это медвежьи шкуры. Вот почему мы соединяем самый большой праздник Советской страны с вашим большим праздником — Праздником белого медведя…

— Русские взяли власть в большой яранге Солнечного Владыки, а мы здесь, на острове, — добавил Иерок. — Правда, здесь царской яранги нет, но ничего, заселить этот остров не легче, чем войти в уже обжитую ярангу, кому бы она раньше ни принадлежала — царю или злому духу…

Ушаков не мешал разъяснениям Иерока, он даже доволен был тем, что его слова получают такое доступное для эскимосов толкование.

Когда закончилась разговорная часть праздника, охотники внесли головы недавно убитых медведей и положили на возвышение, украсив их бусами и ожерельями. Кивьяна хотел было пристроить к «своему» медведю красный флажок, но Скурихин успел помешать ему.

Для танцев освободили всю середину комнаты. Певцы, обнажившись до пояса, взялись за бубны.

Гром бубнов потряс деревянный дом, хриплые голоса эскимосов заполнили тесное помещение. Вслушиваясь в пение, Ушаков с удивлением отметил, что начинает находить в этих почти диких вскриках особое очарование, какое-то возбуждающее душу действие. Он ловил себя на мысли, что порой и ему хотелось выйти на середину комнаты, скинуть теплую куртку, клетчатую рубашку и предстать перед зрителями обнаженным, двигая руками и ногами в такт размеренным ударам бубнов.

Вышел Таян и протанцевал перед «своим» медведем, за ним Кивьяна, Тагью, Апар, Анъялык, Етувги…

А под конец был исполнен общий эскимосский танец, который так и назывался: «Все танцуют и поют».

Расходились поздно.

В небе полыхало полярное сияние, и вышедший проводить гостей Ушаков спросил Иерока:

— Есть ли в этом сиянии какое-нибудь предзнаменование?

Иерок поднял голову и долго всматривался в игру разноцветных лучей. Согласно старинным поверьям, в сути которых он не сомневался, эти огни отражали деятельность ушедших из земной жизни людей, обитающих ныне в окрестностях Полярной звезды, главной и приметной точки северного небосклона. Что значила сегодняшняя игра небесных огней, об этом можно будет судить по событиям, которые последуют завтра.

— Увидим, — уклончиво ответил Иерок. — Могу только сказать, что завтра будет пурга.

— Но барометр указывает на ясную погоду, — возразил Ушаков.

— Не знаю, что показывает твой барометр, но я чую всем своим телом, что к утру поднимется ветер.

Ушаков с удивлением посмотрел на эскимоса: что там, за этими темными, полными неразгаданных мыслей глазами? Почему вдруг и у него на душе стало тревожно?

— А я хотел завтра поехать в бухту Сомнительную.

— Придется повременить, — сказал Иерок.

На следующее утро и вправду Ушакова разбудило завывание ветра и грохот пурги.

Это была первая настоящая пурга, которую переживал Ушаков. Ом торопливо поднялся, почистил зубы, умылся и, поставив чайник на примус в небольшой кухоньке, решил посмотреть, что творится на улице.

Дверь едва поддалась, но вместо снежной круговерти он увидел перед собой гладко отполированную снежную стену, на которой отпечатался рисунок наружной двери. Вход в дом совсем занесло. Ушаков схватил припасенную в тамбуре лопату и принялся копать. Пробив снежную стену, чуть было не потерял лопату: ветер вырывал ее из рук. Ушаков заметил нечто странное: на улице словно бы посветлело (хотя обычно в этот утренний час была кромешная тьма), казалось, летящий снег весь светился.

Откопав вход, Ушаков вернулся в комнату и, прихлебывая чай, стал думать о том, что ему делать в таких непривычных условиях, как жить, чем заняться. Перспектива безвылазно сидеть дома, когда полно работы, когда нужно продолжать исследование острова, удручала и навевала тоскливые мысли.

За поздним общим завтраком доктор Савенко говорил:

— Удивительно, но у некоторых эскимосов я нашел явные признаки цинги… Спросил у Иерока, и он сказал, что раньше такое бывало, когда наступали голодные дни и приходилось есть всякую дрянь. Но он высказал и такое соображение: эскимосы едят много русской еды, часто пренебрегая моржовым мясом и копальхеном. А главное, им не удалось запастись на зиму зелеными листьями, съедобными корешками. Оказывается, у них растительная пища довольно разнообразна…

— Это и наша ошибка, — самокритично заметил Ушаков. — Надо было дать людям возможность осенью собрать необходимую зелень.

— Я спросил Иерока, — продолжал Савелий, — почему они не позаботились об этом заранее, он ответил, что эта земля незнакома им, женщины боялись уходить далеко в тундру, потому и собрали мало…

— Единственный выход — усилить их питание за счет свежего тюленьего мяса, особенно печени, — сказал Скурихин.

Первая зимняя пурга на острове Врангеля дала полное представление о том, что значит затяжная непогода в этих широтах. Ушаков беспокоился, выдержит ли в таких суровых условиях деревянный дом. Оказалось, дом выдержал, только в комнате доктора Савенко промерзали стены, и поутру на них выступал иней. Да и печка была неважной. Ушаков распорядился утеплить стены и переложить печку.

Пурга продолжалась дней двадцать, и, когда наконец, казалось, совсем иссякло терпение и уже невозможно было слушать унылое завывание ветра и грохот снежных шквалов по железной крыше, Ушаков вдруг проснулся среди ночи от оглушительной тишины. Сначала почудилось, что он еще спит и тишина эта ему снится. Но, убедившись, что и снаружи все стихло, Ушаков обрадовался и решил, что завтра же отправится в бухту Сомнительную.