Владимир Гельфанд - Дневники 1941-1946 годов

• Название: Дневники 1941-1946 годов
• Автор: Владимир Гельфанд
• Жанр: Биографии и Мемуары

---

22.05.1946

Поезда отнимают много времени. Ездить приходится почти ежедневно.

Решил кое-что приобрести. Уже пошил два костюма, но не за что было выкупить. Сегодня продал сигареты и eду к портному. Фотофильмов теперь много. Есть и проявитель и закрепитель. Снимки моим аппаратом неплохие, остается только научиться проявлять и закреплять, но для этого нужны подходящие условия: темная комнатка и фотограф - учитель. В Вельтене есть возможность заняться фото всерьез. Уже надоело в Берлине. Девушек не вижу, ни с кем не встречаюсь, хотя у нас на заводе их тысячи. Сами приходят, приносят цветы, ждут меня. Но время подводит. Почти всегда отсутствую - в разъездах.

Вот и сегодня одна чудная куколка настаивала, чтоб я был дома в четыре часа. Сейчас уже час дня и я тороплю себя, поезд, сержусь на время; оно не считается с моими нуждами и убегает так спешно в прошлое.

Вчера фотографировал офицеров. Нарочно выбирал исторические места, и важно было для меня не этих крепышей запечатлеть, сколько Берлин, во всей его пустоте и величии.

На днях встретил майора Ладовщика, в Трептовер парке. Он побывал в Днепропетровске, огорошил рассказом об исчезновении Шевченковского парка и других чудных, родных мест. Взял у него адрес, сфотографировал его. Решили переписываться.

В гастрономе встретил Гайдамакина. Он царствует безнаказанно на воле: пьет, гуляет и, даже в партии. Успел заболеть сифилисом, а других всех болезней у него и раньше было, хоть отбавляй. Хвастает своим образом жизни и новой должностью. Как глуп свет!

24.05.1946

Теперь с Диной покончено окончательно.

26.05.1946

Выходной день, и я снова в пути. Еду на Вельтен.

До предела насладился близостью с женщиной. А случилось так. Судьба подбросила меня в Трептов парк, где я пошил костюм и где, на фабрике "Акфа" достал фотоматериал. Дорогой бросилась в глаза симпатичная девчонка. Два раза щелкнул фотоаппаратом. Заинтриговал ее то ли своей внешностью, то ли сделанным фото. Она быстро отбросила первоначальную мысль ехать в Грюнау, где пляж, и согласилась остаться со мной. В Трептове я еще три раза сфотографировал ее с подругой, у которой она живет. Затем втроем погуляли у речки. Я торопился и пробыл с ними не долго. Впереди было еще два визита к Инге в Рамсдорф и к Дине в Адлерсков.

Девушки обещали ждать до шести. Было два часа и я полагал, что успею к этому времени вернуться в Трептов. Вернулся только в семь, но девушки ждали. Я был очень обрадован их терпеливостью и благодарен, за уже намечавшееся постоянство, славненькой Лизелоты.

01.06.1946

И вот снова в дороге, но на сей раз в далекой, обещающей быть увлекательной и интересной. От Берлина.

Взору моему открываются чудесные картинки природы - горы, леса, реки. Такая яркая всюду земля, скалы и замки. Непостижимо слабо объемлющим человеческим глазом это все контрастировать в один прием. Шаг в другое измерение из настоящего, пятилетнего тумана войны.

Еду в Вейсмер - город Гетте, город муз и памятников искусства.

Не спал эту ночь - собирался в дорогу. Вначале чувствовал переутомление и слабость, но теперь весь в окне, за окном, и даже больше того, где-то далеко впереди, в глубине природы.

Немец-кондуктор отвлекает меня от дум, переводит мой взор к противоположному окну, где медленно переворачивается и проплывает как в сказке красивый, полуразрушенный замок немецкой старины, весь в скалах и зелени. Я смотрю, пока он не исчезает бесследно, и затем долго держу его в воображении.

Немец-спутник, заискивающе улыбаясь, показывает сначала на губы, потом на свой пустой мундштук и ждет. Впечатления пропадают. Даю ему закурить и брезгливо отворачиваюсь от окна.

Снова клонит ко сну. До Вейсмера 16 километров. Сейчас остановились у красивого, церковной архитектуры городка и, снова вперед, навстречу неизведанному.

Вейсмар.

Какая здесь своеобразная архитектура, какая шикарная природа. Горы Тюринген - подумать только, и сюда, по воле случая, по прихоти шаловливого провидения, ступила моя нога.

Застал одну Шуру. Надя уехала в отпуск. При встрече дала себя знать отчужденность, которая оправдана всей непродолжительностью знакомства - ведь в разговоре мы никогда не называли друг друга на "Ты", и только письма нас сближали. Но затем в комнате, где на видном месте стоял мой портрет в рамке, и где я встретил дружескую заботу и внимание со стороны Шуры - вся напускная стеснительность пропала, и я почувствовал себя как дома.

Шура круглый день занята на службе. Пробовал отоспаться в счет прошедшей ночи, пока Шура отсутствовала - но днем не могу спать. Лежал, пока она не пришла, но затем ее опять позвали и я один в комнате.

Пересмотрел фотокарточки. С окна красивый вид на город и на возвышенность, мохнатую лесами. Кругом военные. Кажется их здесь больше чем немцев. На одном из красивейших зданий: "Военная администрация национальной провинции Тюрингия".

Пребывание здесь мое нелегально, могут забрать. Но, думаю, пронесет опасность ветерком, так пекущейся обо мне, судьбы. Хочу и завтра остаться здесь, посмотреть, увидеть, и потом на Берлин. Придется обойтись без Лейпцига.

04.06.1946

Берлин

Теперь нелишне отдаться воспоминаниям. Только что вернулся от Ленских у них давно не был. Ждали нетерпеливо, но, более чем уверен, не так меня, как фотокарточки. И, представь, дневник, их конфуз и разочарование, когда они увидели своего любимца Владимира Ивановича таким обезображенным и некрасивым. Дина заметила мне: "Почему Володя, вы лучше выходите на фотоснимках, чем Владимир Иванович? Или же вы нарочно так снимали?" Я не нашелся с ответом, хотя в душе хранил злорадство и удовольствие - получилось так, как мне хотелось. Вступился отец, объясняя - "Володя всегда спокоен, умеет фотографироваться, а вы с Владимир Ивановичем все прыгаете". Ответ никого не удовлетворил, но и не обидел.

Пусть любится на здоровье. Я еще таких Дин не мало найду в жизни. Сами будут проситься на ласки и любовь. И все-таки Динка чертовски интересна.

Надо было смотреть, с каким восторгом и цепкостью она ухватилась за фотокарточки, где был капитан. Как она их ласкала взором, руками и даже прижимала к губам; мать тоже, - успел парень обоим закрутить головы.

Магнитны глаза у Дины - опять пригвоздили к месту. И я согласен был выслушать все: и тошнотворные старческие разглагольствования ее отца, и поцелуи, оставленные на фотоснимках с Владимиром Ивановичем, и отсутствие Дины, когда она готовила чай, за одну улыбку, за теплое слово девушки. А все-таки мало, так мало она подарила таких минут.

Волосы у нее рыжие наполовину. Я не смею ее любить - для этого надо быть счастливым и старым, если не годами, то жизнью и душой.

Теперь о Веймаре.

Мысль о писателе Никитине была главной в моей поездке. В дорогу захватил с собой все наброски, даже письма, даже черновики - полный чемодан бумаги. Взял 14 фильмов. Захватил и хлеб, и масло, на случай если там тяжело с питанием. Рассчитывал проболтаться в Веймаре дня три-четыре. Хотел застать обеих девушек дома и непременно объясниться Никитину. Захватил даже журнал "Знамя", где в одной из рецензий жестко критиковался писатель за одну неудачную вещь.

Всю ночь не спал. Накануне приехала Лизелота, привезла белье со стирки, свои боли и страдания, и - запах женского тела. Помогала собираться в дорогу и, когда я на всякий случай незаметно вбросил в чемоданчик пачку из трех презервативов, ревниво вышвырнула их оттуда; спросила зачем. Я покраснел и оправдывался, что по ошибке.

В два часа ночи купался. Лизелота не пошла со мной, осталась в комнате и, вернувшись, я застал ее за наклеиванием в блокнотик фотокарточек моего изготовления.

Быстро разделись. Она до половины, я наголо. Тесно прижался к ней.

По телефону предупредил заводскую охрану, чтоб разбудили в шесть. Лизелота перехватила трубку и поправила меня - в пять.

Едва вздремнули, как наступило утро. Стали одеваться и, когда уже были готовы, зазвонил телефон.

Трудно добираться до Аитгельского вокзала - потребовалось два часа. На полпути, у Александер Платца, Лизелота простилась со мной и обещала ждать у себя дома, когда я вернусь из Веймара.

Поезд уже стоял. Приехал перед самой отправкой. И потянулись семь часов усталого пути. Так пересекли Эльбу, множество других больших и мелководных речек гладких, волнистых, бурных и ворчливых. Город сменили степи, степи ушли в леса, а те, последние, заползли на горы и там мохнатили скалистую землю.

Сердце стремилось наружу, где за окном, в полях и долах жадно трудились люди.

Много деревень и городков. Все каменные. Архитектура менялась по мере приближения к Вейсмеру.

Но вот Тюрингия, горная сельская земля. Гале, Оппольд. Свои национальные флаги, своя отделка зданий, вся в узорах, в зелени и горах.

Сильно клонило ко сну. Но спать невозможно - ведь я оказался в другом мире, увидел другую жизнь, явно отличную от той, что на протяжении целого года, до этой. И радостно и жутковато, что вот далеко Берлин, что всюду речки и горы, что все совсем не то, что на модных столичных дорогах.