Емельян Ярмагаев - Приключения Питера Джойса

• Название: Приключения Питера Джойса
• Автор: Емельян Ярмагаев
• Издательство: Детская литература
• Жанр: Исторические приключения
• Год: 1976

Приключенческая повесть из истории Англии XVII века. В основе сюжета — переселение английской пуританской общины в Северную Америку и основание там колонии во главе с романтическим героем, находящимся во власти иллюзий о всеобщей справедливости. Повесть написана на большом историческом, географическом и этнографическом материале. Значительное место в ней занимает разоблачение религиозного ослепления и религиозного приспособленчества.

---

Шум, что мы при этом произвели, заставил часового насторожиться. Он повертел головой во все стороны, прислушался… Из-за туч выкатилась новенькая, словно только что отчеканенная луна — и давай бесстыдно светить на частокол! К счастью, меня постигло бабкино «внутреннее озарение»: подняв увесистый камень, я размахнулся и запустил его в реку. Бумс! Часовой — это был Чик Младший — подскочил и заорал:

— Боб, что там такое плюхнулось в реку, посмотри!

— Наверное, щука, — проревел дель Марш. — У щук сейчас жор. Надо бы мережки наладить, да не бросишь поста…

В начале этой переклички я успел подсадить Алису на частокол и сам перелез на ту сторону, так что дальнейшая дискуссия о щуках была для нас потеряна. Мы одолели ров, пустились во всю прыть к лесу, пересекли поляну и растворились в его неверном сквозящем полумраке.

Над нами слабо шуршала листва, что-то однозвучно и тонко звенело, и странный этот звон навязчиво вторил биению крови в висках, треску сучьев под ногами. Сквозь черное сито листвы на нас сеялся мертвенно-белый лунный свет; где-то глухо, как в бочке, гукал филин, призывая чертей, и препротивно визжала дикая кошка, сражаясь с дикобразом. Я все ожидал, что моя спутница где-нибудь да повернет обратно, — нет, она все шла. Мы уже отшагали полмили, опасно отпускать ее одну назад. Я приостановился. Глаза ее под капюшоном накидки казались огромными. Она тяжело дышала и не могла отдышаться.

— Ну вот, — сказала она, — теперь нас не разыщут, даже если наши сограждане со злости превратятся в гончих псов. Слушайте же хорошенько.

И рассказала все. Когда Лайнфортов и Джойса заперли в форте, им стало ясно, что произошел государственный переворот. Но заговорщики были хитры: вернувшись с моря в форт, они не сказали о том, что натворили, лишь предложили Джойсу немедля покинуть поселок. Питер не стал спорить — он и так собирался в путь на запад, — только осведомился обо мне и вдове. Ему ответили, что Бэк Хаммаршельд и мистрис Гэмидж сидят взаперти, чтобы не мешали правосудию. После этого Джойса выпроводили из поселка, с вооруженным конвоем, и пригрозили смертью в случае возвращения.

— А Генри? А вы?

— Генри добровольно ушел с Питером, его никто не выгонял, а я… Вы же знаете, Бэк, наших старшин: они о женщинах такого невысокого мнения, что попросту заперли меня в форте, как ручную белку или обезьянку. После этого вас, очевидно, и притащили в склад. И, честное слово, Бэк, я была рада, что…

Она задохнулась и прижала руки к груди.

— Идите теперь назад, мисс Алиса, — сказал я.

Она смотрела на меня, не понимая.

— Вам надо вернуться, — сказал я с неловкой усмешкой. — Не можем же мы вместе. Индейцы, волки… Приличия…

Она все молчала. Наконец сказала — зло и сухо:

— В голландских поселках всегда стоят корабли. Думаю, любой капитан не откажется получить пятьдесят гиней только за то, чтобы доставить в Англию пару брюк и потрепанную куртку, которые вас облекают.

Сняла с пояса сумку и протянула ее мне.

— Большое спасибо за все, — сказал я. — Денег ваших мне не надо, в Англию я не поеду — буду искать мистрис Гэмидж. Идите обратно, пока луна, не то заблудитесь. Я постою и послежу за вами.

Она швырнула сумку к моим ногам, повернулась и пустилась назад какой-то заплетающейся рысцой. Непрошеный подарок лежал у моих ног. Вот чертов характер! Оставить сумку себе? Ну уж нет! Я подхватил ее и в ярости бросился вдогон. Теперь-то уж рассчитаюсь с мисс Алисой по-свойски, без скидок на ее знатность и заслуги!

Чуть не милю играли мы таким образом в пятнашки и дороги конечно не разбирали. Было темновато, и случилась беда: угодила она ногой в яму.

Я подбежал. Она сидела, обеими руками ухватясь за пятку, и, видать, всеми силами старалась удержаться, чтобы не завизжать на весь лес.

— Давайте посмотрю ногу, чего уж, — говорю я благородно. — Мне частенько случалось вправлять вывихи овцам.

Мотает головой. И сквозь зубы:

— Плюньте на джентльменство, Бэк, возьмите деньги и бегите… Они очень злы, они вас повесят… — Крикнула в ярости: — Несчастный писаришка, он не слушает меня, урожденную Лайнфорт!

— Леди Алиса, — сказал я, нажав на «леди», — будь мы сейчас в стонхильской церкви, для Лайнфортов была бы отдельная скамеечка. А тут одни кочки да пни. Так что позвольте осмотреть ногу, хоть я и писарь, а вы леди.

Ей было совсем худо, и церемониться я не стал: насильно ощупал ногу. Никакого вывиха — растяжение. Под курткой на мне была хорошая рубашка из домоткани. Я ее располосовал, срезал два куска толстой коры, уложил ногу в них, как в лубки, и перебинтовал.

Сам думаю: положение-то отчаянное. Возвращаться в поселок за помощью страх как не хочется. Натаскал сучьев, сделал в овражке поблизости укрытие, развел там костер, перенес мою спутницу и устроил на одеялах.

Дьявол в таких случаях тут как тут. Нес я ее на руках, волосы Алисы щекотали мне лицо, и она еще так странно посматривала… Ясное дело, душа моя в опасности. А как перекреститься, когда обе руки заняты? Да пуритане и не признают крестного знамения. Сказать ли? возникло у меня, пока я ее нес, чувство такое, будто она моя сестренка маленькая, которой у меня никогда не было. И позабыл я все ее насмешки, капризы и обиды. Велю ей спать: надо же мне обсушиться у костра, холодно, трясучка пробирает. А она не спит. Все смотрит на меня, смотрит.

— Бэк, — говорит вдруг, — не называй меня «мисс Алисой».

— А как?

— Ну, хоть Алисой.

— Это можно, — говорю, — пока мы в лесу.

— И везде!

— А вот это уж нельзя. Правда, здесь не Англия, но тоже надо знать обращение.

— Чепуха, — громко сказала она и вся выпрямилась, и глаза засверкали. — Не повторяй чужих басен, Бэк! Кто сказал, что простой парень, который в беде друга не покинет и в опасности не дрогнет, хуже балованной девчонки, у которой только и есть, что громкая фамилия и деньги?

Я, храня строгий вид, про себя, однако, усмехаюсь: эх, голубушка, кому ты это доказываешь? И говорю осторожно:

— Это американские слова. По-английски так пока не говорят.

— Ну, заговорят! Полно, Бэк, не притворяйся ты передо мной. Умел же ты раньше держать себя с достоинством, за что я тебя и уважала!

— То-то вы меня и высмеивали, — говорю, однако уже без злости. Что-то не чувствую я прежней злости, и все. Куда она подевалась? Алиса и положи руку мне на плечо. В голосе ее, притихшем и нежном, появились неслыханные нотки: серьезные ли, смешливые ли, не разберешь. Но греховные — это как пить дать.

— А ты никогда не задумывался, Бэк, почему я тебя изводила?

Испугался я этого вопроса. Право, вводит она меня в соблазн, яко змий Еву. Толкает в геенну огненную [144], напускает на меня пагубную блажь, бесстыдница. Если уж святой Антоний [145], подвергаясь сему искушению, едва не пал — каково же мне?

— Давайте уж спать, ми… ну, просто Алиса, — говорю. — Что там будет утром, добро или худо, а надо выспаться ради грядущего дня.

Она тотчас отдернула руку и горько так засмеялась:

— Ты опять прав, о праведнейший клерк из Стонхилла!

Плотней закуталась в накидку и стала смотреть в огонь. Я пошел в кусты и выжал свою одежду, потом попросил позволения подсушиться у огня. Дернула плечом:

— Мне-то что, сушитесь! — И опять глаза в огонь.

Я стою у огня, от штанов валит пар, высыхаю и горячо надеюсь после того вздремнуть. Какое там! Во мне началось какое-то круженье, вроде вихря, что гонит по дороге всего понемногу: и шерсти комок, и лоскутки, и былинки, и шляпу, если не удержал ее рукой. Трудно стало мне. Невзирая на виселицу, что надо мной все еще маячила недвижной тенью, это ее новое обращение со мной что-то во мне пробудило. Я не перестаю думать, что она вот тут, рядом. Лихость какую-то, отчаянность — вот что испытываю я сейчас. Разве это христианские чувства?

А прежде? Прежде меня от этого оскорбленная гордость спасала, защитная корка вражды. Теперь она пробила ее своими словечками и поступками, и дошел я в мыслях до того, что пожалел, зачем я не лорд, не эсквайр… тьфу!

Она снова:

— Бэк, пожалуйста, не надо больше сердиться. Я боюсь. Ну, будьте опять простым и милым!

Что ты скажешь? Опять на меня нашло круженье то самое. Какая-то сила сдвинула с места. Я сел к ней близко, плечом к плечу, и лучше от этого не стало: все во мне как-то замлело. Глядь — что же это? Звезды спустились к самым ветвям, сели на них и светят так, что глазам больно. А кругом-то по лесу целое лунное озеро разливается: и блестит, и пар, и сверканье какое-то. Смотрю — над нами дрозд-пересмешник проснулся. Затрепыхался вдруг и внятно так, подлец, говорит на своем, на птичьем языке: «Чилдрен! Чилдрен! — Дети! Дети!» Да как захохочет! Ей-богу, это он над нами!

Начиналось утро. Поднял я глаза: крона сосен и дубов заалела, вот-вот в вышине послышатся звуки труб — готовится парадное восхождение светила. От земли поднялась пелена, новый, рассеянный свет — не лунный, а иной — постепенно и ровно усиливался всюду, как бы спускаясь с неба, и все собой заполнил. Сбоку мне виден профиль Алисы со строгим и покорным выражением, ресницы вздрагивают, как пламя свечи. Что с нами происходит? Пружина, что ли, звенит у меня в теле? И сна — ни в одном глазу!