Тургрим Эгген - Декоратор. Книга вещности.

• Название: Декоратор. Книга вещности.
• Автор: Тургрим Эгген
• Издательство: Амфора
• Жанр: Современная проза
• Год: 2005
• ISBN: 5-94278-469-8

Ироничный и удивительно стильный роман "Декоратор" стал самым нашумевшим произведением норвежского писателя Тургрима Эггена (р. 1958).

---

— Вы считаете, что у вас действительно травма шейного отдела? — спрашиваю я спокойно и деловито.

— Да, представь себе. И это адская боль, чтоб ты знал. А виноват ты.

— Прошу простить, я сомневаюсь в диагнозе.

— Ах ты сомневаешься, лапа моя? Это самая удачная шутка за весь день. И почему ж ты сомневаешься, крутой ты наш?

— Насколько мне известно, — объясняю я, — травма такого рода возникает при резком откидывании головы назад. Когда под действием тяжести черепа происходит смещение, из-за чего защемляются нервы и пережимаются сосуды, так?

— Так, — говорит он и складывает руки на груди.

— Это предполагает, что поверх шеи расположена голова. Череп, содержащий известное количество тяжёлого серого вещества. Так?

Он таращится на меня.

— А не комок стекловаты, — заканчиваю я.

Лицо у него дёргается и заметно перекашивается. Он хватает меня за обшлаг.

— Поскольку у стекловаты слишком низкий удельный вес, — растолковываю я. — Даже если она слежалась, как в вашем случае.

Он делает выпад головой и попадает мне в нос. Высекая белые искры. Шок. Волна белого света с такой силой окатывает мозг, что глаза вот-вот вывалятся из орбит. Я делаю шаг назад и удерживаю равновесие, но чувствую, что сейчас из носа хлынет кровь. Чудный пиар-ход — явиться к денежному королю Эйнару Сюлте с кровавым месивом вместо носа, скособоченного в потасовке. Второй за неполные десять дней. До меня внезапно доходит, что это и драками не назовёшь, потому что, как тогда, так и сейчас, я не сделал попытки защитить себя.

Но ведь ещё не поздно. Вот он передо мной, стоит наизготовку с бешеным, победным блеском в глазах, а у меня в руке — ручка, внезапно вспоминаю я.

Я ему выколю глаз. А там обсудим, кто из нас слепой.

Его пассажирка безучастно стоит где стояла, она лишь вскрикнула, точнее, ойкнула, когда он ударил меня. Но теперь она подходит к нам, замершим между машинами, и тянет его за левый рукав, призывая уняться. Он зыркает на неё и отталкивает. Тот ещё джентльмен.

Пока он стоит вполоборота к ней, я, зажав в кулаке ручку как заточку, прыгаю на него и бью в правый глаз. Он не успевает отбить удар как надо; я чувствую, как ручка утыкается во что-то твёрдое, скользит вниз и слышу его вопль. В шоке вскрикивает женщина. Я выпускаю ручку и вижу, что промазал: она торчит в щеке пониже скулы. Перо ушло вглубь на сантиметр, не меньше, значит, пробило щёку и пришпилило язык. Надо надеяться, боль нешуточная. Наверняка позлее выдуманной травмы шеи.

— Мужчина, вы в своём уме? — спрашивает пассажирка, становясь между нами лицом ко мне. Таксист вынул ручку из щеки и, вылупив глазёнки, рассматривает кончик. Виду него такой, будто он отказывается поверить в случившееся.

Дамочка очень ничего, замечаю я, но дело не в ней. Я покалечил его не затем, чтоб произвести на неё впечатление. Мной двигала ненависть. И я чувствую, как она пухнет во мне, упивается кровью. Мне хочется вмазать ему ещё. Добить его — вот единственное моё желание, единственное чувство, я даже обиду забыл. Какое блаженство давать сдачи! Теперь меня щекотит от любопытства выяснить, как прокалывается глазное яблоко. Вот только чем?

— Псих отмороженный, — урчит таксист, — я сейчас так тебе вставлю...

На этом слове он встречается со мной глазами, и я полагаю, видит нечто устрашающее. Я могу только гадать, но, возможно, он различает желание убить. Он проводит рукой по свежепрепарированной щеке и, видно, приходит к выводу, что игра не стоит свеч.

— Я обращусь в полицию, — говорит он, садясь в машину. — Немедленно.

— Довольно умно с твоей стороны, — говорю я, приближаясь на пару шагов. — У меня есть свидетель, что первым напал ты.

— Если ты рассчитываешь, что я... — женщина в якобы оцелотовом полушубке не завершает фразы. Она видела, как он набросился на меня. А от факта нападения на человека непозволительно отмахиваться, это против всяческих правил.

Только теперь я обнаруживаю, что кровь из носа потекла. Я вытираю платком под носом и держу его на губе, чтоб спасти свою молочно-бежевую рубашку.

— Вот мужики, — качает она головой. — Не дай бог упустите шанс попетушиться — наверно, не переживёте?

— И что особенно приятно — вдобавок ко всем удовольствиям ещё и содержательная лекция по феминизму, — отвечаю я, зажимая нос платком.

Таксист заводит машину и уезжает.

— Похоже, ты прокатилась бесплатно, — отмечаю я. — Спасибо мне.

— Потрясающая галантность, — отвечает она с призвуком сарказма.

Я тоже сажусь в машину и трогаю с места. Серебристо-серый «вольво» идёт чуть впереди меня, между нами никого нет. Пожалуй, следует стукнуть его ещё разок. Посильнее, конечно.

Но на светофоре он проскальзывает на жёлтый, а я застреваю на красном. Он сворачивает вправо и пропадает из виду. Я с преувеличенной осторожностью колупаюсь в сторону музейного острова. Перед глазами встают картины, короткий замедленный фильм: ручка в воздухе, вот она входит в глаз, перо прорывает роговицу, радужку, в моих видениях линяло-синюю, глазное яблоко трескается, как перезрелая виноградина, изнутри выдавливается капля желеобразного содержимого, перо безжалостно продолжает ввинчиваться внутрь глазницы, раздирая всё и вся, проникает в серые волокна мозга и застревает в них; фонтаном бьёт кровь.

И кто теперь безглазый?

Объёмное зрение — единственное, что отличает человека от животных. Quod erat demonstrandum — что и требовалось доказать.

Фильм крутится раз за разом. Где я видел это? Часом, не в «Андалузском псе»?

Я перекраиваю фильм так, чтобы крупным планом видеть его лицо всё то время, пока перо ввинчивается в мозг, ослепляет его и отравляет ядовитыми, синими чернилами. Лицо — сплошной голый, первозданный страх, а рот разодран в немом крике (кино немое), эхом перекликающемся с картиной в кабинете Фруде Райса. Я еду уже подозрительно медленно.

И вдруг думаю о том, что лишился прекрасной ручки.

Эйнар Сюлте заливисто хохочет, когда я объясняю, отчего у меня кровяные корочки под носом и — как выясняется — кровавая роса на рубашке.

— Надеюсь, ты его проучил?

— Не сомневайся.

— Ротозейство, да?

— Да. Я засмотрелся на новые дома у Шёлюста, знаешь, на Каренслюст-аллее? Отвлёкся от дороги, можно сказать.

— Таких, как ты, опасно выпускать на дорогу, — говорит он.

Знал бы Сюлте, до какой степени он прав.

Признаться, я неотчётливо представляю себе, чем занят биржевой игрок. Предполагаю, он должен скупать иены, когда они дёшевы, и сбрасывать их, едва поднимутся в цене. Тоже профессия.

Очевидно, что Сюлте продал свои иены как раз когда следовало. Машина, облокотясь на которую он стоит, «ягуар» конца 1960-х, выглядит потрясающе, как и сам валютных дел мастер. Я знаю, что ему за пятьдесят, но смотрится он моложе лет на десять, ухожен и в завидной физической форме. Светлые, коротко стриженные волосы блестят, лицо бронзовеет загаром не по сезону, а зубы сияют хищной белизной. Мне приходит в голову, что он, видимо, сверстник моего врага-таксиста, но какая видимая разница с той озлобленной и мерзопакостной серятиной! Раздирающее роговицу острие пера, вытекающее, как желе, содержимое глаза, как будто прокололи спелую виноградину... Перо, застрявшее в клеточках мозга, во мраке бесцветных мыслей.

На Эйнаре Сюлте двубортный костюм в полоску тоньше волоса. В нашем кругу не носят ничего, что сидело бы менее элегантно, чем стандартный двубортный офисный костюм, вообще, на мой взгляд, годящийся только пузанам с избыточным весом, но на Сюлте вещь смотрится отменно. Кашемир с шерстью. Идеальные плечи. Костюмчик не иначе с Сэвил-роу.

— Зайдём? — спрашивает Сюлте.

Он шагает впереди меня по каменной лесенке к парадному входу. Дом, венчающий собой небольшую возвышенность с видом на Осло-фьорд — на весь залив, целиком, — выстроен из серого камня на рубеже веков. В германской основательной манере, когда стены очевидно толще необходимого. В нём два этажа с мансардой, но стены выдержат хоть четыре. По стилю ближе всего к «югенду», хотя фасад маловыразительный. Навес над шикарной наборной дверью покоится на двух дорических колоннах. Они выглядят несуразно пафосно и не то слишком низкие, не то чересчур высокие, не могу понять. Счастье всё-таки, что у меня есть Йэвер и Корсму.

Сюлте отпирает дверь.

— Построен для богатого судовладельца году в девятисотом? — спрашиваю я.

— В яблочко! — кивает он, смерив меня оценивающим взглядом. — Тысяча девятисотый год, и, насколько я знаю, первый хозяин был судовладельцем. Я отдал за дом девятнадцать миллионов. Тебе кажется, переплатил?

Сюлте не из тех, кто говорит о деньгах, потупив очи. Хоть меня и покоробила такая прямолинейность в столь приватном вопросе (каковым я считаю денежные обстоятельства), но по размышлении я вижу, каким удобством она может обернуться. Здесь не придётся ходить вокруг да около. А то терпения не хватает на манерничанье скромников, любыми способами ускользающих от обсуждения сметы. Рано или поздно это приходится сделать всё равно, но разговор выходит тягостный.