Эдуард Макаревич - Политический сыск (Истории, судьбы, версии)

• Название: Политический сыск (Истории, судьбы, версии)
• Автор: Эдуард Макаревич
• Издательство: Алгоритм
• Жанр: История
• Год: 2002

Эта книга о выдающихся организаторах политического сыска. По своим убеждениям они были разные: либералы и коммунисты, консерваторы и монархисты. И характеры, и судьбы разные: А.Бенкендорф, В.Штибер, Г.Судейкин, С.Зубатов, А.Герасимов, В.Джунковский и Ф.Дзержинский, Я.Агранов, Н.Кузнецов, Ф.Бобков, Э.Гувер. Их, разъятых временем и мировоззрением, объединил в единую корпорацию сыскной звездный талант. Каждый имел свои открытия на ниве сыска. А общие методы, приемы и технологии они сумели творчески адаптировать к условиям своей страны и выжать максимальный результат. И хотя они действовали в разных странах, каждый защищал свой общественно-политический строй. Они обслуживали власть и контролировали эпохи. Каждый из них — звезда в сыскной технологии.

---

События в Семеновском полку, брожение в гвардии сильно встревожили власти. Бенкендорф настаивал на том, что нужна организация, способная наблюдать за умонастроениями в войсках. Помнил о своей стычке с командиром Преображенского полка Пирхом. Александр Христофорович тогда распорядился дать сведения о разговорах, которые ведут офицеры о революции в Неаполе. Пирх отказался: «В моем полку неаполитанцы не числятся, а о моральных и служебных качествах моих офицеров сказано в аттестационных документах». Этот отказ щепетильного полковника еще больше укрепил Бенкендорфа во мнении о необходимости тайной полиции.

Под его влиянием командир корпуса генерал Васильчиков составил проект, который царь утвердил 4 января 1821 года. Это был для гвардии поистине революционный документ: «Начальство гвардейского корпуса необходимо должно иметь самые точные и подробные сведения не только обо всех происшествиях в вверенных войсках, но еще более — о расположении умов, о замыслах и намерениях всех чинов... Совершенно необходимо иметь военную полицию при гвардейском корпусе, для наблюдения войск... Полиция сия должна быть так учреждена, чтоб и самое существование ее покрыто было непроницаемою тайной...»

А потом родилась секретная инструкция под немудреным названием «О быте, настроениях и разговорах в полках». Быт стоял на первом месте, ибо генеральские головы ставили настроение и разговоры в теснейшую зависимость от него. Спустя полгода Бенкендорф уже имел возможность знакомиться с донесениями, составленными в духе этой инструкции: 1) получают ли нижние чины все положенное им от казны довольствие сполна и в установленные сроки; 2) не нарушаются ли права артелей на принадлежащие им суммы; 3) как начальники относятся к подчиненным, какие налагают наказания; 4) как и в какое время проводятся учения; 5) какие имеют место разговоры и суждения среди нижних чинов, какие циркулируют слухи; 6) каково обхождение начальников с подчиненными офицерами и какие разговоры последние ведут о своих начальниках; 7) какие разговоры и суждения имеют место среди офицеров.

К концу 1821 года Бенкендорф за ревностную службу был произведен в генерал-лейтенанты, что вызвало немалые пересуды в петербургском свете,молод и хитер. В том же году он составил обстоятельную записку о тайных обществах, которую адресовал Александру I. Она была «оставлена без последствий». А последствия того, о чем писал Бенкендорф, громыхнули спустя четыре года восстанием на Сенатской площади. Семеновского полка, правда, среди восставших не было.

Вот таким был к 38 годам генерал Бенкендорф, волею нового царя Николая I определенный заниматься безопасностью престола и отечества. Боевой генерал с охранительными наклонностями. К тому времени Николай видел в Александре Христофоровиче друга близкого и верного. А уж передряг испытать вдвоем пришлось немало. Один переход из Одессы в Варну во время турецкой кампании 1828 года чего стоил. До самого Дуная — ливень и бешеный ветер, а дорога — по нехоженому лесу, славившемуся разбойничьими шайками. «Дрожь пробегает по мне, когда я только вспоминаю, что в то время ехал один по неприятельской земле с русским Императором, вверенным моей охране», — как-то исповедовался Бенкендорф.

А поездка императора из Шумлинского лагеря в Варненский? Тамошняя местность буквально кишела турецкой конницей. Даже спустя месяцы, мысленно обращаясь к тем дням, Бенкендорф не мог отделаться от гнетущей тревоги: «Ответственность в безопасности Государя лежала преимущественно на мне, в качестве командующего главной его квартирой. Меня невольно обнимал ужас при мысли о слабости защиты, окружавшей Владыку могущественной России... с горстью людей мы шли по пересеченному горами и речками краю, где предприимчивый неприятель, имевший еще на своей стороне и ревностную помощь жителей, мог напасть на нас и одолеть благодаря численному перевесу. Я взял все возможные в нашем положении меры предосторожности, но сердце мое сильно билось».

А разве можно забыть случай, когда однажды на крутом повороте близ Пензы их коляска перевернулась. Кучер и камердинер лежали без чувств. Государь выпал, его придавило тяжеленным колесом. Упавший поодаль Бенкендорф птицей рванулся к поверженной карете. Схватился за обод, дернул что было сил.

 — Выходите! — крикнул Николаю.

 — Не могу подняться, верно, плечо треснуло, — спокойно произнес царь.

И все же раскачал себя, вылез. От напряжения стало дурно. Накатилась слабость. Испарина омыла лицо. Бенкендорф знал, что делать. В дорожном кофре нащупал бутылку хереса. Плеснул в кружку.

 — Пейте, ваше величество.

Помогло вино. Усталость, теплая боль закружила царскую голову. И пришло ощущение свободы. А потом наступили минуты осмысления случившегося, о которых Бенкендорф скажет: «Видя передо мною сидящим на голой земле с переломанным плечом могущественного владыку шестой части света, которому... кроме меня, никто не прислуживал, я был невольно поражен этой наглядной картиной суеты и ничтожества земного величества. Государю пришла та же мысль, и мы разговорились об этом с тем религиозным чувством, которое невольно внушала подобная минута». В то мгновение они действительно были вместе: Бог, царь и Бенкендорф.

Это была, несомненно, удача Николая — иметь около себя такого человека. Человека, служившего ему верой и правдой в качестве начальника личной охраны, главы Третьего отделения и шефа отдельного корпуса жандармов одновременно. И когда в октябре 1829 года Бенкендорфа свалила холера, Николай, пожалуй, впервые ощутил, как тяжело на душе, как он одинок в делах, лишен моральной опоры. Три недели не отпускала болезнь Бенкендорфа, и через каждые день-два у его изголовья можно было видеть фигуру императора.

Глаза у Бенкендорфа голубые, северные глаза, мужские. Сколько женщин утонуло в них: бабник был Бенкендорф. Гусарская школа — лихость, галантность, любовь быстрая и легкая, как шампанское. Николай тоже был не свят, но к приглянувшимся женщинам чувства питал длительные. С фрейлиной Нелидовой долго любовь водил, будучи при жене и государственных обязанностях. По-дружески корил Бенкендорфа: серьезным делом занят, а в любви скор, непостоянен, не по-генеральски это. Но зато в картах советчиком уже был Бенкендорф. Для него вист-преферанс — сладкая игра, игра для души. Мастеровит и азартен в ней, будто и не остзейской породы. Дивился Николай способностям Александра Христофоровича, слушался его и выигрывал у соратников — иностранных дел министра графа Нессельроде, барона Корфа, генерала Плаутина.

Грех на душу

Но государь знал большой грех за Бенкендорфом. В 1816 году молодой генерал вступил в масонскую ложу. Называлась она «Соединенные друзья». По прошествии лет можно считать, что привела его туда мода на вольнолюбивые порывы, на духовные искания. Масонство в России тогда было словно внутренней церковью, христианством для души. Их, молодых офицеров и генералов, людей высшего света, масонство объединяло в некое братство, влекло романтикой тайного ордена. Братьями Бенкендорфа были Грибоедов, Чаадаев, будущий декабрист Пестель. Бенкендорф покинул ложу в 1818 году, а Пестель — годом раньше. И оба по идейным соображениям. Бенкендорф окреп в убеждении, что высшая идея — служение престолу — не стала главной у вольных каменщиков. А Пестель, жаждавший переустройства общества, понял, что российское масонство стояло далеко от жизни и не стремилось к политическим изменениям в стране.

Выйдя из масонов, будущие декабристы создали «Союз благоденствия», предтечу тайных обществ — Северного и Южного. «И желалось им некоторый порядок масонских лож ввести в «Союз благоденствия», — уразумел современник их И. Якушкин. Об этом союзе Бенкендорф своевременно информировал государя. Помнил ли он при том заповедь масонов: «Если один из братьев станет бунтовать против государства, ему следует не содействовать в этом, а скорее сострадать как глубоко несчастному человеку. Однако этот брат не может быть исключен из ложи, а узы, связывающие его с нею, остаются нерасторжимыми»? Николай I сам возглавил Верховную следственную комиссию по делу декабристов. По пятнадцать часов в сутки — допросы, допросы, допросы. Священным огнем исходило царское сердце — выжечь с корнями заразу либерализма. Вопросы подследственным, что удары, — гневные, прямолинейные.

 — Тихонечко, тихонечко, ваше величество, — предупреждал Бенкендорф.Силой не получится, хитростью да лаской надо.

Может, от таких предупреждений и родился донос А. Голицына, будто член следственной комиссии Бенкендорф, помня о своих бывших соратниках по масонской ложе, был весьма субъективен при расследовании дел декабристов. Вроде сочувствовал, стремился отвести от заслуженной кары.