Аркадий Гендер - Траектория чуда

• Название: Траектория чуда
• Автор: Аркадий Гендер
• Жанр: Детектив

---

Наступил 1917 год, грянула Февральская революция. Князь Георгий был совершенно убежденным монархистом и отречение государя Николая Александровича и приход к власти Временного правительства воспринял, как начало конца тысячелетней Руси и предзнаменование наступление в стране скорой смуты, военной катастрофы и прочих бед. А поэтому, удрученный с одной стороны, тяжелыми мыслями о судьбе отечества, а с другой - нежной любовью к трехлетнему сыну и Ольге, выбрал для себя последних. С согласия Майкла Эдамса он начал сворачивать в России их совместную деловую деятельность, распродал весь свой бизнес, а вырученные деньги перевел в США. К октябрьскому большевистскому перевороту из имущества с родиной князя связывало только воронежское имение, на которое в такое смутное время просто не нашлось более или менее достойного покупателя.

Октябрь 1917 года князь Нарышкин встретил в Петрограде. Захват большевиками власти, их первые декреты, национализация земель и собственности подтвердили самые худшие опасения князя. Однако он еще был далек от принятия окончательного решения об отъезде, и только заключение большевиками в марте 1918 года сепаратного мира с Германией, которую князь ненавидел, считая исконным врагом России, подвело черту под его колебаниями. Князь дал указания готовиться к отъезду, и сам выехал в Воронеж.

Дома революция, на которую князь полгода изумленно и отстраненно взирал из окон своей петроградской квартиры, настигла его. На следующий день после прибытия в имение князя Георгия арестовали по телеграфному приказу из столицы за якобы участие в контрреволюционном заговоре и мятеже. Вероятно, кто-то из арестованных в Петрограде назвал князя Нарышкина среди прочих фамилий многочисленных тогдашних всамделишных заговорщиков. Князя посадили под замок в здании Воронежской ЧК, где в компании с самыми разнообразными людьми - от армейского полковника до нищего побирушки, на хлебе и воде его продержали до лета. То, что его после этого вообще отпустили за полнейшей недоказанностью всех обвинений, уже само по себе было чудом, - по стране катился красный террор, и "товарищам" проще было расстрелять, чем отпустить. Посеревший за время трехмесячной отсидки князь Георгий вернулся в имение. За время его отсутствия местный Совет и комбеды реквизировал практически все поместье под детский дом, оставив бывшим хозяевам дальний маленький флигелек, где раньше жили конюхи. "Бежать, бежать!" - твердил князь. Отъезд назначили на двадцатые числа июля.

Накануне пришла весть, что в Ипатьевском доме в Екатеринбурге расстреляны отрекшийся император и вся его семья. Князя хватил удар. Его полностью парализовало, но, хотя даже разговаривал он с трудом, мысль его оставалась ясной. Он ужасно казнил себя за свою нерешительность и промедление с отъездом, который лично для него теперь стал вообще невозможным. Сознавая, что его конец близок, он призвал к себе Ольгу и наказал ей любыми путями выбираться из России кратчайшим путем в Европу, а оттуда - в Соединенные штаты к Майклу Эдамсу. Однако, даже если двадцатилетней девушке с младенцем на руках удалось бы миновать все препоны раздираемой междоусобьем страны и пересечь океан, оставался еще один вопрос: Эдамс никогда не видел Ольгу, как бы он узнал ее? Написать князь не мог, да и захвати большевики эти рекомендательные письма, у Ольги могли бы возникнуть дополнительные проблемы. Были, конечно, метрики, паспорта, семейные фотографии - но здравомыслящий князь понимал, что все это может погибнуть или быть утерянным. Князь позвал старого цыгана, и попросил его сделать Сеюшке на спине татуировку в виде ловчей птицы, держащей в вытянутой лапе пучок стрел. Такую татуировку в виде старого родового герба с незапамятных времен носили на спине все мужчины рода Нарышкиных. Была она и у князя Георгия, и о ее наличии и о том, как она выглядит, Майкл Эдамс был прекрасно осведомлен. На всякий случай князь предложил сделать такую же татуировку и Ольге, и та, подумав, согласилась. Отказалась она только уезжать, бросив больного. Но старый князь долго и не протянул, и в конце сентября его не стало. Пока похороны, да девять дней - в октябре Ольга с Сеюшкой двинулись в путь-дорогу. Но далеко не уехали - главе местного Совета Иванову, домогавшегося любви красавицы Ольги, донесли об их отъезде, он сам на коне догнал их повозку, вернул назад, и определил в их флигеле под домашний арест. Неизвестно, как разрешилась бы ситуация, но 19-20 октября Воронеж, а с ним и уезд, где стояло поместье Нарышкиных, был захвачен кавалерийскими частями Добровольческой армии генерала Деникина. Иванов, другие члены Совета и комбедовцы, всего человек двадцать, были публично расстреляны перед главной колоннадой поместья. Но долго деникинцы не продержались, уже через четыре дня отступив под ударами красных. Ольга с Сеюшкой ушла с ними.

Добровольческая армия в этот период уже перевалила пик своих военных удач, и в стычках с красными в основном терпела поражения, отходя к югу. В этом же направлении двигался и обоз, в котором ехали Ольга с мальчиком. В конце ноября они прибыли в Ростов. В деникинской столице их обустроили с максимальным комфортом. Несмотря на жуткую усталость после месячного вояжа в тряская армейская телеге с ночевками под открытым небом, да степью в качестве удобств, они пробыли в городе всего неделю. Даже несведущей в вопросах войны Ольге было очевидно, что долго белым здесь не продержаться. Следуя своему плану продвигаться на запад, с огромным трудом они сели на поезд, идущий в Киев.

Поезда тогда ходили медленно, зачастую по несколько суток простаивая на каком-нибудь полустанке на запасном пути, и к концу декабря Ольга была еще достаточно далеко от Киева. А под самый новый 1919 год в бескрайних приднепровских степях их поезд неожиданно остановился. Вооруженные люди заставили всех выйти из вагонов. У всех все отобрали, а кого и просто шлепнули. Во время обыска высокий и усатый, опоясанный патронными лентами поверх полушубка, казак минуту внимательно разглядывал Ольгу, державшую спящего Сеюшку на руках, и сказал, что женщина и малец пойдут с ним. Возражать, стоя рядом с трупами только что расстрелянных попутчиков, Ольга не решилась.

Высокий казак, которого все звали просто Щур, оказалось, командовал бандой, напавшей на поезд. Правда, себя степные грабители звали революционным отрядом анархистов, и входили в "крестьянскую армию" Нестора Ивановича Махно. В резиденцию и "столицу" батьки - большое село Гуляй-Поле и привез своих пленников Щур, разместив их на дальнем хуторе в хате своего отца - инвалида Японской войны. Скоро стало очевидно, что Щур захватил пленников с собой по простой причине, что тридцатилетнему Щуру давно была по местным понятиям пора жениться, и он прямо предложил красавице Ольге выходить за него, сказав, что сразу "положил на нее глаз". Даже после такого своеобразного объяснения в любви Ольга, разумеется, отказала. Тогда, недолго думая, Щур овладел предметом своей страсти насильно. Изнуренная всеми тяготами пути, уже не верящая в возможность им с ребенком пробиться в далекую сказочную Америку, поруганная Ольга слегла.

Испанка страшно свирепствовала тогда. Ольга пролежала с жаром две недели. А, только вроде чуть оправившись, опять свалилась чуть не замертво. Никто не знал, что с ней - она лежала без сознания, только редко-редко приходя в себя и никого в этом состоянии не узнавая. Вероятно, это был менингит, но этой болезни тогда еще не знали. Тем более в крестьянской хате не могли понять, что происходит с девушкой. Ни жива, ни мертва, - ясно было только, что не жилец она на этом свете.

Вскоре Щур погиб в Екатеринославе в стычке с войсками гетмана Петлюры. Одноногий отец его не знал, как прокормить себя и бабку свою, не говоря уж об Ольге и Алексеюшке. Хоть и один - совсем малец еще, а вторая вообще святым духом жива, а все - лишние рты на шее. Не зная уж, что и делать, старик наконец по-крестьянски расчетливо рассудил, что нечего мальцу сидеть без дела. Под Пасху он свез мальчика в Екатеринослав и сдал в аренду местным нищим, побирающимся на порогах церквей. Те с удовольствием взяли того "на работу", зная, что сердобольный люд будет щедро подавать такому ангелочку. Старшина нищих обязался ребенка кормить, и время от времени отпускать того "с работы" домой с частью собранного подаяния. До лета так и продолжалось старик примерно раз в две недели приезжал за мальчиком и забирал его на хутор, где мыл того в бане, подкармливал, а через пару дней отвозил обратно в город к нищим. Старика все устраивало, да ребенок против такой жизни не возражал, благо сыт был, а прежнего своего явно небедного бытия уж и не вспоминал вовсе. Ольга, так и находясь практически все время в беспамятстве, ничего обо всем не знала и возразить не могла. Все так могло длиться и дальше, но один из разов, приехав за ребенком в город, старик не обнаружил на привычном месте ни нищих, ни мальчонку. Кто-то рассказал ему, что на прошлой неделе налетела на нищих толпа беспризорной шантрапы, конкурентов по побирушному делу избила и разогнала, а мальчишку забрала с собой. Дед поискал - поискал, да никого не сыскал. Да и искал больше для виду - ну, пропал малец, так и кобыле легче, а девка все равно не выживет, так что и ответ не перед кем держать. Но Ольга выжила. Сознание вернулась к ней осенью, и первый вопрос ее был, где Алексеюшка. Смысл того, что рассказал ей старик, долго не мог дойти до нее. Когда же действительность стала очевидной, Ольга опять чуть не отдала Богу душу. В общем, окончательно встала на ноги она только к весне 1920-го, пролежав в постели в общем больше года. Ее еще ветром шатало, а она уже отправилась в Екатеринослав. Назад в Гуляй-Поле Ольга уже не вернулась.