Наталья Лапикура - Исчезнувший поезд

• Название: Исчезнувший поезд
• Автор: Наталья Лапикура
• Издательство: Нора-Друк
• Жанр: Полицейский детектив
• Год: 2004
• ISBN: 966-8321-42-1

Валерий и Наталя Лапикуры – в недавнем прошлом популярнейшие журналисты-политологи телеканала УТ-1 (программы «Акценты», «Югославия. Мертвый сезон» и др.) дебютируют в новом для них жанре – детектив в стиле ретро. В ваших руках – первая книга многотомного сериала «Инспектор и кофе». Точнее – авторский перевод украинского оригинала для русскоязычного читателя.

Инспектор Киевского уголовного розыска Алексей Сирота – не вымышленный персонаж. Офицер с почти такой же фамилией, давний друг авторов, действительно работал в столичной милиции в 70-е годы теперь уже прошлого столетия. Это были времена, когда при всех гримасах социалистического строя милиция, во всяком случае, лучшая ее часть, честно исполняла свой служебный долг по защите простого человека от посягательств преступного мира. И не вина Алексея Сироты и его коллег, что нынче слово «мент» из полушутливого превратилось в бранное.

Инспектор Сирота (вернее, его прототип) трагически погиб в конце 70-х. Его друзья – Валерий и Наталя Лапикуры – воскресили инспектора в своих книгах.

Авторский перевод.

---

– Ты что-либо похожее помнишь? – спрашиваю у Бориса-психиатра.

– Близко не было. Милицейское дело телячье – передать найду нам, объявить розыск и будьте здоровы. Что я, первый год, что ли, с этим контингентом дело имею? А тут, видишь, розыск не объявили, дело установления личности бросили на полдороге, зато неизвестно откуда вынырнуло известное учреждение на три славные буквы и взяло больного в работу, даже дым пошел.

– Слушай, Борис, а может, этот дядя, как говорят криминальники, «дурку косит»?

– Имеешь в виду: симулирует потерю памяти, чтобы спрятаться в психушке, дабы его за какое-то преступление не шлепнули? Нет, не похож он на такого, друг мой Холмс. Никаких наколок – ни блатных, ни детдомовских. И вообще, посмотришь на мозоли на его руках и поймешь: пролетарий, гегемон. Конкретно – металлист. Еще конкретнее – слесарь высокой квалификации.

– Слушайте, доктор, кто из нас в ментах ходит? Вы или я? Откуда такая точность суждений?

– А это я, инспектор, от вас набрался. За годы нашей общей работы и общего кофепития. У него на руках в кожу микрочастицы металла въелись. Но не такие, как при токарной обработке, не стружка, а пыль. Он не резцом, а напильниками работает да надфилями. Вопросы есть?

– Только один. Контора – это тебе не ментура. Захотят, так и из мумии египетского фараона показания вытрясут. В письменной форме. Что им удалось установить? Должна же какая-то информация от них в истории болезни фигурировать.

– Алексей, ты же хорошо знаешь, что это учреждение не любит отвечать на чьи-либо вопросы. Не тот профиль. И вообще, по закону у этого мужика должно быть две истории болезни. Из волгоградской областной больницы и из специальной. Да вот ведь, первая история есть, а вместо второй лежит, говоря по-культурному, резюме с перечнем процедур и курсов лечения. Странич-ка! Одна штука! И все. Кстати, вот тебе еще одно интересное обстоятельство, товарищ инспектор: руки у него рабочие, а зубы золотые. Получается, хорошо зарабатывал. По высшему разряду.

– Борис, если ты все знаешь, то какого черта ты мне морочишь голову который час подряд? Честное слово, я тебе сейчас предложу сесть на мое место в розыске, а я надену твой халат и пойду доводить психов до состояния нормального строителя коммунизма. Потому что я от твоих разговоров так наблатыкался, что, кажется, могу и диагнозы ставить, и лечение назначать, и даже инвалидность оформлять.

– Ага, размечтался. Поработай с мое – тебе же инвалидность оформят.

– Испугал Дон Жуана алиментами, а меня инвалидностью. Если не ошибаюсь и не все забыл, чему в Университете учили, то «инвалид» в дословном переводе значит «неправильный». А я и есть неправильный мент. Вместо пить водку и читать «Советский спорт» я читаю Альбера Камю, правда, в польском переводе, и пью кофе с представителями гнилой интеллигенции.

– Если уж, инспектор, ты решил продемонстрировать эрудицию в знании иностранных языков, то должен напомнить, что в данном случае кое-кому больше подходит определение «идиот», то есть, по-гречески, «независимый».

– Доболтались, – согласился я. Но по привычке решил, что мое слово таки должно быть последним. – Не переживай, Борис, из-за этого металлиста с золотыми зубами. Ты же мне сам говорил, что там был ошибочный диагноз, что человека уже вывели из спецконтингента в разряд обыкновенных психов, каких в мире миллионы. Заберешь его в свое отделение, пролечишь по-человечески. Потом он вспомнит, что звать его Иван Иванович Иванов, родом из села Мочилово Погостовского района бывшей Царицынской губернии. И поедет он в свой трижды переименованный город-герой, и опять станет ударником пятилетки, а то и орден заработает. Сейчас, слава Богу, не сталинские времена! И Контора, как видишь, свои ошибки признает. Сам понимаешь, вместо пайку киркой выковыривать, твоего металлиста в нормальную больницу переводят. Еще и с тебя подписку берут, чтобы не разболтал лишнего. На простого советского человека, доктор, не должна упасть даже тень необоснованного подозрения.

– Вы все сказали, товарищ Вышинский? – ехидно поинтересовался Борис. – Если все, то я добавлю. Ни в какой Волгоград моего металлиста не надо отправлять уже сегодня. Могу обоснованно утверждать, еще до начала нормального лечения, что фамилия больного все же не Максим Горький, а скорее Андрей Головко. И что родился он, жил и работал далече от того места, где его нашли. Не на Волге, а на Днепре. Точнее – в Киеве. Конкретно – на Шулявке. И именно там горюющая семья ждет не дождется своего кормильца.

Надо сказать – психиатр меня достал. Нет, я уже не единожды имел возможность убедиться, что интуиция у Бориса – на уровне нашего Старика. Но Шулявкой он меня окончательно добил, закопал и надпись написал: «Тут лежит глупый мент Сирота А. С».

– Так может ты, лебедь в белом халате, мне еще и улицу назовешь на всякий случай, а также номер дома и квартиры?

– Пожалуйста. Улица Лагерная. Дом и квартиру уточню после того, как ты оставишь свои дурацкие легавские шутки.

– Воистину, похоже на правду. Поскольку развели лагерей, как того навозу – от пионерских до «строгого режима». А улица на самом деле одна такая. Как дознался? Неужели он сам сказал под гипнозом? Когда ты успел?

– Сказал. Только не мне, поскольку я за него еще не принимался. Твоим дебилам-коллегам из волгоградской транспортной милиции. Сразу после таинственного появления на товарной станции. Только эти кретины почему-то решили: раз в Волгограде Лагерной улицы нет, то у человека в голове «ку-ку». В Волгограде и в самом деле нет, а в Киеве есть. Только не пришивай своей политики, потому как она «Лагерная» еще с дореволюционных времен, тут каждое лето кадетские корпуса лагерями стояли. Отсюда и название: «Лагерная». Кстати, во времена очередной украинизации какой-то мудрила вместо «Табiрна» новое слово придумал: «Лагерна». Так она в документах и осталась. Кстати, произношение у этого Максима Горького типично шулявское. Правда, в волгоградской милиции выпускников русского филфака не имеется, потому у меня с этой стороны к солдатам правопорядка никаких претензий. Я сам, между прочим, в этом районе вырос и от шулявского диалекта очень долго избавлялся, чтобы не позориться в приличном обществе.

Мне очень не нравилось, когда моей физией подтирали не мною сотворенную лужу, даже такие профессионалы, как наш Старик. Поэтому я еще немного повыкобенивался, исключительно из принципиальных соображений:

– Ну ладно, чтобы еще где-то кроме Киева была улица Лагерная, я и в самом деле не слышал. Но ведь Лагерная – это хотя и не улица Ленина, которая присутствует в каждой Кабыздоховке, но и не Крещатик или Подол.

– Крещатик есть в Боярке, имею в виду улицу. А есть еще населенный пункт – ниже по Днепру. У речников даже загадка такая имеется: сколько километров от Киева до Крещатика. А Подол – это старая часть не только Киева, но и, скажем, Чернобыля. Книги нужно читать, товарищ инспектор, а не только протоколы. Кстати, может где-то еще и существует улица Лагерная, даже в тех городах, где есть метро. Но такого сочетания: метро рядом с Лагерной, да еще станция «Октябрьская» (заметь: не «Октябрьской революции», а именно «Октябрьская») – вот этого уже точно нигде больше нет, кроме Киева.

– В книгах вычитал?

– Зачем? Звонок приятелю – в Москву, Ленинград, Свердловск и Новосибирск. И вообще, друг мой Алеша, скажу вам как профессиональный знаток человеческой психики: чистейшая правда очень часто выглядит стопроцентным враньем. И наоборот… Если бы мой золотой металлист вышел в Киеве на станции метро «Октябрьская» и почему-то забыл, в какую сторону сворачивать на Лагерную, то никто бы ему психбригаду не вызывал. Взяли бы под руки и провели домой. Это же совсем рядышком. Причем, под дверь…

Вот тут уже мне нехорошо стало, как тому «Максиму Горькому» на чужой станции под Волгоградом:

– Ты что хочешь сказать? Что все это не бред сумасшедшего и не потеря памяти?

– Я хочу сказать только то, что он действительно сел в киевское метро, задремал, расслышал сквозь сон: станция «Октябрьская», выскочил в последнюю секунду… а вот что было дальше?… Возможно, что-то он бы и припомнил, но мои коллеги благополучно и, боюсь, окончательно, отшибли у него память инсулиновыми шоками. Но есть еще один вариант, о котором мне не хотелось бы даже думать: в спецбольнице из него все-таки вытащили всю правду, а затем профессионально загнали ее на такую глубину, что можно было бы спокойно списывать клиента в рядовой дурдом.

– Постой-постой, я, кажется, сообразил, что ты имеешь в виду. Если я в Москве, стоя посреди улицы Горького, спрошу у прохожих, как мне пройти к Кремлю, то мне спокойно объяснят или даже проводят. Но если я проделаю то же самое посреди улицы Горького в Киеве, то даже гаишники сделают мне «ку-ку» с соответствующим жестом и посоветуют выспаться. А если я буду упорствовать?…