Федор Шахмагонов - Из жизни полковника Дубровина

• Название: Из жизни полковника Дубровина
• Автор: Федор Шахмагонов
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1977

Федор Федорович Шахмагонов

Из жизни полковника Дубровина

Анонс

С героем нового произведения Ф. Шахмагонова Никитой Алексеевичем Дубровиным читатель уже встречался на страницах повести "Хранить вечно", выпущенной издательством "Советская Россия" в 1974 году.

В книге рассказывается о деятельности Никиты Дубровина в годы войны его глазами из лагеря противника мы можем проследить за началом военных действий.

Во второй части повествуется о послевоенной службе полковника Дубровина в органах ссветской контрразведки.

В книге использован документальный материал.

Шахмагонов Ф.Ф.

Из жизни полковника Дубровина.

Худ.В.Борисов.

М., Советская Россия 1977 г.

256 с.

---

Командиры дивизий и офицеры штаба во главе с начальником штаба высказались за наступление на Минск.

Это совпадало и с директивой высшего командования.

Генерал подписал приказ о наступлении.

- Никто ничего не понял, - сказал он мне наедине, должно быть, через меня адресуя свои слова к барону. - Сегодня, на четвертый день наступления, мы могли вползти в затяжную войну, если бы повернули танки на уничтожение окруженных русских. Мы получили бы ее поблизости от наших баз... Позже мы ее получим на растянутых коммуникациях... Никто об этом сейчас не хочет думать...

27 июня танковые дивизии группы армий "Центр"

сомкнули кольцо вокруг Минска, танки ворвались в пылающий город, завязались уличные бои.

Штабной офицер со скрупулезной точностью нанес обстановку на общей карте всего Восточного фронта.

Карта рвала мне душу. Я жадно вглядывался в нее, пытаясь понять или хотя бы как-то объяснить для себя происходящее. Пали Вильнюс и Каунас, финны заняли Аландские острова, немецкий корпус оккупировал Петсамо, линия фронта прогибалась в направлении на Киев.

И это за четыре дня войны...

Где же главные силы Красной Армии, вступления которых я ожидал с часа на час? Я уже знал, что в первую же ночь немецкая авиация сумела вывести из строя значительное количество наших самолетов, я видел безмолвные танковые колонны, оказавшиеся без горючего. Но из Белостока продолжалось давление на левый фланг немецкой танковой группы, на правом фланге танки не имели значительного продвижения. Но к генералу приходили сводки из высших штабов, и получалось по этим сводкам, что между Минском и Москвой нет значительных соединений Красной Армии.

Ох, как нужна была мне в эти часы связь с Центром.

Не о передвижениях танковых дивизий я сообщил бы в Москву, не о их дислокации, все это текло и менялось.

Нет, я передал бы вопрос генерала к его офицерам, рассказал бы о его сомнениях, что движение немецких частей расписано по графику, а график не выполняется.

Единственно, на что я решился, - это послать письмо в Швейцарию по известному мне адресу и сообщить, где я нахожусь. Я указал, что состою при штабе генерала.

Н только. Никаких шифровок по почте отсюда я посылать не мог, иначе все погибло бы, и я уже не смог бы помочь своим. Я просил в своем письме дать мне оперативную связь.

Я тяжело засыпал, и мне снился один и тот же сон.

В руках у меня автомат, я открываю дверь, сидят они все, все те, кто окружает меня здесь, и они в ужасе корчатся под наведенным на них автоматом...

28 июня командный пункт танковой группы разместился в Несвижской пуще в бывшем замке князя Радзивилла, в недалеком прошлом одного из крупнейших польских землевладельцев.

В замок съехались многие командиры дивизий и командиры корпусов. Можно было бы открывать военный совет танковой группы. Военный совет никто не открыл, собрались лишь "поднять бокал за выдающийся успех немецкого оружия". Генералам и полковникам нетерпелось поделиться своими радужными надеждами. А тут их еще подогрела, казалось бы, пустяковая находка на чердаке. Офицер для поручений обнаружил в каком-то хламе порыжевшую от времени фотографию княжеской охоты. Возле убитого оленя несколько охотников в тирольском одеянии и среди них Вильгельм I, немецкий император времен франко-прусской войны. Генералов умилило, что немецкий император забирался в такую глубину белорусской земли. Это обстоятельство на полном серьезе было истолковано как неотъемлемое право немецкой нации на белорусские земли.

Я видел, что несмотря на успехи сопротивление русских войск беспокоит генералов.

- Если так дальше, - сказал кто-то из них, - к Москве мы придем без танков и солдат...

Но тут же на эти сетования выскакивал и готовый ответ:

- Не может быть! Там, в Москве, все должно рухнуть!

В этих беседах непререкаемым авторитетом звучал голос гитлеровского любимца, писателя с серебряным карандашиком.

- Никто не заметил из вас, - важно вещал он, пуская сизые кольца дыма, затягиваясь трубкой. - Никто не заметил, что Россию о воине оповестил Молотов, а не Сталин.

- Что это означает? - спросил генерал. Он не скрывал своей неприязни к писателю.

- А это означает, что в Кремле идут перемещения.

А перемещения в Кремле в такой час-это кризис... Сталина снимут с поста, и большевики тут же между собой передерутся!

- А если не передерутся? - парировал генерал.

Писагель снисходительно усмехнулся.

- Я имел удовольствие, - продолжал он в столь же напыщенном тоне, читать донесения военного атташе из Москвы... Теперь это не секрет, я могу поделиться с вами, господа! Генерал Кестринг писал, что после падения Минска и Киева советский строй в России рухнет!

Агентура у Кестринга прекрасно работала... Ошибки быть не могло...

Генерал молча отошел от него.

Минул еще один день. Наступило 29 июня. Бои не ослабевали на всем фронте продвижения танковой группы, и вообще всей группы войск армий "Центр". Ничуть не ослабевая, а даже разгораясь, шел бой в районе Белостока. Окруженная группировка Красной Армии не сложила оружие, и командование полевой армии запросило у нашего генерала поддержки танками.

Пала Рига. Немецкие танки рвались к Ленинграду.

И тут неожиданность. Рамфоринх вызвал меня в Минск.

Генерал, узнав, что Рамфоринх приглашает меня в Минск, затеял со мной разговор.

- Какие интересы концерна побудили Рамфоринха приехать в Минск? спросил генерал. - Не торопится ли он?

Я ответил, что причины приезда Рамфоринха мне неизвестны.

Меня удивил тон генерала. Нерешительность проступала за его словами. Он никому из своего окружения никогда не сказал бы: "Я не могу вам навязывать своих взглядов..." А именно с этой фразы он и начал. Затем заговорил о моей молодости, о моем оптимизме. Я даже порадовался. Стало быть, сумел скрыть и свое мрачное настроение и отчаяние от того, что происходило на моих глазах. А потом объяснился:

- Я не хотел бы, чтобы господин Рамфоринх получил искаженное представление о положении дел на фронте... Надеюсь, вы не рассчитываете на прогулку по Москве через несколько дней...

Знал бы генерал, как я ликовал, услышав мрачные нотки в его голосе. Но я прежде всего изобразил удивление.

- Я слышал, что наш гость (я имел в виду писателя с серебряным карандашиком) близок к рейхсфюреру и к доктору Геббельсу... Он располагает самой точной информацией...

Генерал поморщился.

- Вы человек штатский, - ответил он мне. - Вам простительно не знать, кто располагает во время военных действий самой точной информацией. Никогда высшее командование, никогда командование группой войск... И даже командир дивизии видит все отраженно. Самой точной информацией располагает солдат...

Он прежде всех чувствует и нажим, и силу сопротивления противника...

- И что же чувствует сейчас солдат?

- Передайте барону, что солдат чувствует нарастание сопротивления.

- Но все это кончится, когда в Москве совершится переворот? - подбросил я прощупывающий вопрос генералу.

- Если бы сопротивление слабело, я мог бы надеяться на какие-то события в Москве... Сопротивление возрастает, значит, русские собирают свои силы... Война, - если она популярна в народе, - объединяет, а не разъединяет...

Мне трудно было удержать слезы. Они душили меня.

Передвижение войск, планы, схемы расположения частей... Все это важно, все это нужно, но вот понимание генералом событий, даже его ощущение хода событий, - это действительно сейчас было важным для Центра.

Отсюда, из штаба группы, у меня еще не было связи.

Я решил любыми средствами настоять, чтобы Рамфоринх хотя бы на один день взял меня в Берлин.

И Рамфоринх взволнован, стало быть, и оттуда, из Берлина, не всем видится ход войны, как был задуман, Он встретил меня вопросом.

- Что вы могли бы сказать мне? - спросил он меня.

- Минск пал... Немецкая армия имеет успехи... - ответил я осторожно.

Барон внимательно посмотрел на меня.

- Да, да! - подтвердил он. - Но я слышу иронию в вашем голосе. Это горечь за своих?

- Вы правы, господин барон! Радоваться мне нет причин!

Барон покачал головой.

- Самое удивительное, что и у меня мало причин для радости. Не взят Киев, стоит Ленинград! Что вы думаете о ходе войны?

- Я не очень понял, что происходит... Первые дни меня удивили... Но с каждым днем сопротивление нарастает... Об этом просил сообщить вам генерал!

- Просил? Подтолкнуть войска вперед, когда они не встречали сопротивления, это было возможно! Но как заставить их сломить сопротивление противника? Я хочу воспользоваться вами как переводчиком... Мне надо поговорить с русскими пленными...

Мы выехали на бронированной машине на одну из дорог, по которой этапировали наших пленных. Барона сопровождал офицер из штаба группы армий.