Ирина Васюченко - Жизнь и творчество Александра Грина

• Название: Жизнь и творчество Александра Грина
• Автор: Ирина Васюченко
• Жанр: Биографии и Мемуары

---

Как ни относиться к пресловутой учительности нашей литературы (в юности я ее категорически не принимала, теперь думаю, что тут все сложнее), но что до Грина, он народов уж точно не пас. Это не слабость его и не достоинство, и нет здесь, как у Гумилева, принципиальных запретов. Грин, к примеру, чтил Льва Толстого, хотя тот всем пастырям пастырь. Но притчевый склад повествования, который часто можно заметить у Грина, имеет иную природу. Если оставить в стороне самые первые, с пропагандистской целью написанные рассказы, он не пытался словом исправить общество. Его слово обращено только к личности. И не с поучением, а с жаждой совершенного понимания, высокого, подобного озарению душевного контакта. Эта жажда юношески горяча — не обманывайтесь холодным блеском логики, ироническим высокомерием многих гриновских пассажей: за этой броней жар души, не остуженной бедами и мерзостями жизни. Прочее только рыцарский доспех, оружие, которым он защищает все, что дорого сердцу. Так капитан Дюк из одноименного рассказа хочет броситься на защиту моря, хотя собеседник вроде бы не сказал о нем ничего ужасного. Но попробуйте заикнуться при Дон Кихоте, что Дульсинея не прекраснее всех! Так и Дюк, даже собравшись оставить корабль и удалиться ради спасения души в общину Голубых Братьев, взрывается от слов учителя Клоски, «что он моря не любит и плавать по нему не собирается. Скрепя сердце, Дюк спросил: „А любите вы маленькие, грязные лужи?“ — и, не дожидаясь ответа, вышел с сильно бьющимся сердцем и сознанием обиды, нанесенной своему ближнему».

ЭНЕРГИЯ СПОРА

— Вдвоем нам не жить на свете. Прощайте.

Детское живет в человеке до седых волос, — Энниок удержал Гнора взглядом и загородил дверь.

— Вы, — самолюбиво сказал он, — вы, гибкая человеческая сталь, должны помнить, что у вас был достойный противник.

«Жизнь Гнора»

Фразу Грина о том, что детское в нас живо до седых волос, обычно цитируют с оттенком умиления. И зря: это лишь тонкое замечание психолога. Никогда, к слову будь сказано, он не умилялся детьми и детством. Собственно о детях он писал редко, и хотя у него есть такие трогательные рассказы как «Гнев отца» и «Новогодний праздник отца и маленькой дочери», но есть также «Игрушка», где маленькие садисты, забившись в укромный уголок, наслаждаются своей гнусной забавой. Ребенок для Грина, как всякий человек, хорош или дурен в зависимости от своих душевных наклонностей. Что до персонажа, к которому непосредственно относится хрестоматийная фраза, он не только не дитя, но и форменный злодей.

«Жизнь Гнора» — вещь презанимательная. Она из ранних рассказов, но уже написана рукой мастера. Событийная насыщенность, внезапность потрясающих сюжетных поворотов, накал страсти внутри любовного треугольника Гнор — Кармен — Энниок, наконец, богатство авторской палитры — все здесь хорошо. Рассказ прочитывается залпом, а ощущение остается как от большой повести или даже романа. Не так уж он легок, этот блестящий образец приключенческого чтения, какое иной брюзга не преминул бы обозвать чтивом. Бог с ним, бедняга туговат на ухо. А вы прислушайтесь. Здесь важно различить одну из характерных особенностей прозы Грина: ее в высшей степени своеобразную и весьма напряженную диалогичность.

На сей раз речь не об отношениях автора к читателю, а о сути конфликта, на котором строится рассказ. Сюжетная схема напоминает «Графа Монте-Кристо», да и автор, выбрав эпиграф из Дюма, тем самым признает эту близость. Энниок, влюбленный в невесту Гнора, заманивает доверчивого приятеля на необитаемый остров и бросает его там, обрекая на безумие и гибель. Но Гнор спасся и годы спустя возвращается к предателю, чтобы расквитаться. Однако это не более чем схема, и с замыслом Дюма совпадает только она. Обманутый Эдмон Дантес ради мести решается превзойти своих врагов хитростью и коварством — на этих перипетиях строится «Граф Монте-Кристо». Герой Грина не плетет тайных сетей. Ему не победа нужна, не расправа, а диалог, пусть со смертельным исходом для одного из двоих. Ставя на карту свою чудом спасенную жизнь и встречу с Кармен, Гнор вопрошает судьбу и противника о чем-то бесконечно важном, хотя не имеющем точного названия. Так герои Достоевского порой готовы на все, только бы «мысль разрешить».

Но у Грина разрешается не мысль, а спор двоих. Любовный? Нет, в нем решение принадлежит Кармен. Другой спор, смысл которого не сводится к романическому соперничеству. «Мировоззренческим» назвать его не решаюсь: это изжеванное слово неприменимо к яростному духовному единоборству Гнора и Энниока. Но и другого слова нет, если не вспомнить того, что в старинных рыцарских поединках называлось «Божьим судом». Согласно средневековым представлениям, исход в таком поединке доказывал правоту победителя. Если помните, такой эпизод есть в «Князе Серебряном» А.Толстого. И Вальтер Скотт в «Айвенго» рассказывает о подобной схватке, где ослабленниый ранами благородный герой одолевает мощного противника. Потому что оба знают, на чьей стороне Бог.

Гриновские герои этого не энают: у них мироощущение людей двадцатого века, они не ждут, что Вседержитель станет вмешиваться в их распрю. По крайней мере их разум ничего подобного не допускает. Но есть в обоих нечто могущественнее разума — отсюда загадочность, да, пожалуй, и торжественность спора, что составляет содержание рассказа.

И не только этого рассказа. В основе многих произведений Грина — напряженное, странное духовное единоборство. Подчас у героев даже нет в том корысти, нет здраво объяснимой, осязаемой цели. Так, в «Искателе приключений» нарастающая драматичность внешне благодушных взаимоотношений Кута и Доггера — досужего гостя и радушного хозяина — волнует тем сильнее, чем она, по существу, абсурднее.

Оба не доверяют друг другу. Каждый подозревает, что собеседник лукавит, выдавая себя не за того, кем является. И верно: не так беспечно любопытство гостя. Не так благополучен и прост хозяин. Между ними за их светской болтовней о том, о сем прячется беспощадное желание одного хоть силой вырвать у противника его тайну, другого — любой ценой ее сохранить… Зачем? Кут — не сыщик, Доггер- не преступник. Что нужно друг от друга двум этим людям, сильным, искушенным и при всем том очень разным?..

Задать такой вопрос можно, впрочем, не раньше, чем дочитаешь «Искателя приключений», отложишь книгу, вернешься из Арвентура в мир обыденной логики. Потому что у Грина самая необъяснимая, казалось бы, беспредметная коллизия обретает ту же смачную достоверность и заразительную энергию, какая есть в мушкетерской скачке за подвесками королевы или в кровавой драме, переживаемой персонажами «Острова сокровищ».

Да, спрашивать, зачем понадобились Куту секреты Доггера, не более разумно, чем домогаться ответа, дли чего Сильверу клад Флинта. Страсть гриновского героя к загадкам души человеческой пьяняща и конкретна, как алчность пирата. В области этих загадок прячутся самые мощные силы, действующие в книгах Грина.

Эти силы способны быть разрушительными или созидательными. Пробудить их от заколдованного сна может хоть необычайнее происшествие, хоть любой пустяк — чья-то прихоть, шутка, совпадение. Как бы то ни было, они, вступая в игру, меняют смысл приключенческой коллизии, усложняя ее, драматизируя, а подчас и уводя из-под власти логики. Так, если еще можно с грехом пополам обяснить, почему Кут преследует Доггера, то рационально истолковать действия Руны Бегуэм в «Блистающем мире» совершенно немыслимо.

Упорство, с каким героиня романа ищет смерти Друда, недавно ею же спасенного, мрачно и безрассудно. Оно отдает безумием, которое, однако, не имеет ничего общего со смятением хрупкой души или слабого ума. Руна, в отличие от плохо понятого своим противником Гнора, поистине «гибкая человеческая сталь». Сталь, созданная для боя. То, что происходит между нею и Друдом, для него только разочарование, для нее — поединок, в котором один из двоих должен пасть.

Боюсь, что вы, читатель, уже теряете терпение. С какой стати топтаться вокруг да около некоего гриновского умозрительного спора вместо того, чтобы взять быка за рога: растолковать, наконец, что это за спор?

Если так, мне придется рассердить вас еще больше, признавшись, что я не слишком надеюсь это сделать. Тайну не объясняют. К ней можно разве что приблизиться, насколько сумеешь. Хождение вокруг да около в этом смысле небесполезно. И даже — хождение в потемках, на цыпочках, как крадется Аммон Кут по уснувшему дому Доггера.

Искатель приключений действует по старинному сказочному принципу: «Пойди туда — не знаю куда, принеси то — не знаю что». Он сам не ведает, что ищет. И все же находит.

Верь, друг мой, сказкам. Я привык
Вникать в чудесный их язык
И постигать в обрывках слов
Туманный ход иных миров,

— сказал великий поэт серебряного века А.Блок. И сказочность гриновской прозы такова. Можно проскользнуть по ее яркой поверхности, не веря и не вникая, а можно…