Юрий Буйда - Город Палачей

• Название: Город Палачей
• Автор: Юрий Буйда
• Жанр: Современная проза

---

Когда мальчику исполнилось шестнадцать, Гавана подарила ему ботинки.

- Эти ботинки английской ручной работы купил в Петербурге один из наших предков, - сказала она. - Это было давно, очень давно. Он был каким-то мастеровым - то ли переплетчиком, то ли еще кем, не знаю. Однажды он увидел эти ботинки. Ему позволили взять их в руки, и он почувствовал их. Ощутил тепло. Этот запах... ну, я не знаю... это как животные обнюхиваются, знакомясь друг с дружкой... Всех его денег только и хватило, чтобы купить эту пару башмаков. Ему уложили их в кожаную коробку с клапаном и перевязали бечевкой. На это ушло все до гроша, все, что у него было. Он вернулся домой, в провинцию, и хоть и не сразу, но признался жене в нелепой трате и показал ей эти ботинки. Жена заплакала, но сказала, что он поступил правильно: ничего красивее, надежнее, солиднее... ну, ничего такого она еще в своей жизни не видала... И соседи - тоже. Родственники и соседи несколько дней приходили в гости с одной целью - посмотреть на ботинки. Это был ритуал. Заводили самовар, выставляли на стол какое-нибудь угощение... ну, варенье домашнее или даже водочку... Развязывали бечевку, открывали коробку, снимали мягкую оберточную бумагу и брали в руки ботинки. Передавали из рук в руки. По-разному смотрели - кто с восхищением, кто с завистью, а кто-то вдруг вставал и уходил, не сказав ни слова, и, может быть, долго потом не мог уснуть в одиночестве, куря папиросы и тупо следя за бестолковой и безобразной ночной бабочкой, бившейся в ламповое стекло... Разумеется, он примерял ботинки и даже делал шаг-другой или даже другой-третий - надо же было показать, как они сидят на ноге, что такое нога в таких ботинках... Потом он заворачивал ботинки в бумажку, прятал в коробку, и разговор заходил о чем-нибудь другом... хотя, я думаю, в комнате еще долго витал запах здоровой зрелой кожи, настоящей жизни... чего-то такого доброго, хорошего, может, даже праздничного... У нас таких не сделают, говорил кто-нибудь. Ему возражали. Люди, наверное, спорили, но вскоре уставали, и спор сам собой угасал. Слова - словами, а вот она вещь, в коробке. Она есть, а слова - они отзвучали, и поди их вспомни, да и зачем они звучали - забыто. Этот человек - я говорю о моем предке - так никогда и не надел эти ботинки. Ну, чтобы надеть и выйти куда-нибудь, хотя бы, например, в церковь. Носил свои сапоги или там штиблеты - а ботинки хранил для какого-то особенного случая. Какого - Бог весть. Так случай и не вышел, а перед смертью человек этот запретил его хоронить в этих ботинках и завещал их сыну. Сын выучился на медные гроши, стал мелким чиновником, и вот однажды в голову ему взбрело: а почему бы вдруг да и не явиться в канцелярию в этих башмаках? Надел - пришлись впору. Повертелся перед зеркалом - чудо чудное. Подумал о невесте, о том, как она будет одета в церкви на венчании и как все будет потом, когда жизнь войдет в обычную колею. Подумал о столоначальнике, у которого - он ведь знал - никогда таких ботинок не было, и вот он, юный чиновник, выучившийся на медные деньги, вдруг заявится на службу в таких башмаках... Словом, спрятал ботинки в коробку, выпил рюмку смородинной и завалился спать, и спал беспокойно, судорожно всхлипывая... Я могу рассказывать обо всех своих предках - даже о тех, кого не знаю, - только в связи с этими ботинками. Чиновники, военные, инженеры, рабы и диктаторы - они сносили сотни пар неудобной обуви, чтобы никогда не надевать эти ботинки. Они готовы были терпеть любые неудобства мозоли, искривление пальцев, усталость в ногах, все терпели, точно зная, что вон там, в шкафчике, в кожаной пахучей коробке существует спасение ото всех этих мелких несчастий, а может быть, и не только спасение от мозолей, но и вовсе - счастье, смысл жизни, решительность, порыв, способность изменить жизнь и зажить иначе, какой-нибудь другой, настоящей жизнью... Ботинки! Это была мечта. Это был некий рай - стоило решиться и руку протянуть, но в том-то, наверное, и счастье, чтобы отказать себе в нем и руку не протягивать. И страх - страх ведь тоже был! Вдруг сгниют? Или как-нибудь иным способом испортятся... червяк какой-нибудь заведется... Они продолжали носить всякое старье, чтобы не трогать эти ботинки. Даже мой отец, Великий Бох, никогда их не надевал. Никому уже и в голову не приходило, что это вообще возможно. Я о них вообще не вспоминала. Не до них было. Мужские ботинки - зачем они мне?

Дмитрий Генрихович извлек башмаки из коробки, вдохнул запах иной жизни - и спрятал до лучших времен, которые, как известно, где-нибудь да существуют же в России - стране столь огромной, что будущего в ней всегда больше, чем прошлого.

Наверное, он так и не отважился бы их надеть, если бы не эта стерва Цыпа Ценциппер, семнадцатилетнее создание из колючей проволоки и репейника, в жилах которой бурлила цикута, а голова была забита горячечными мечтами и чужими воспоминаниями.

Они познакомились в ресторане, где вечерами еще собирались полусумасшедшие старики и старухи, за которыми по просьбе буфетчицы Малины и присматривала Цыпа, и если какая-нибудь старая ведьма начинала бузить, Цыпа по приказу Малины - "Сделай тете ножкой!" - выносила негодницу вон. Увидев впервые, как она управляется с тяжелыми человеческими телами, юный Бох ахнул: "И откуда столько силы в таком венике!". Цыпа смерила его взглядом от дрянных ботинок до голубых, как у слепого кота, глаз, и Дмитрий Генрихович сразу понял, что погиб раз и навсегда. Именно тогда он и принялся неуклюже и робко ухаживать за этой стервой, вызвав у Малины насмешливое замечание: "Мужчина так долго гоняется за женщиной, что рано или поздно она его поймает". И именно Цыпа рассказала ему историю о женской воле, способной творить чудеса. За примером идти далеко не пришлось.

В центре ресторанного зала стоял конь.

Великолепный бронзовый конь с гордо вскинутой узкой головой и гневно раздутыми ноздрями - прекрасными, как розы, - поставив правое копыто на металлическое яблоко и вывернув шею, встречал входящих в заведение горящим взглядом. Утверждали, что привез его сюда один из прежних владельцев дома, но грузчики не справились с тяжеленным бронзовым зверем и оставили на берегу Ердани, где он и простоял несколько десятилетий. Когда же Гаване исполнилось шестнадцать, она на спор возвела коня на Лотов холм и ввела в Африку, для чего ей пришлось раздеться донага. Почуяв жаркое женское тело, конь вдруг встал на задние ноги и, с чавканьем вырвавшись из плена береговой грязи и тины, с тяжким звоном вознес прекрасную наездницу наверх. Ей пришлось нагнуться, чтобы въехать верхом в ресторан, где в центре зала уже лежало заготовленное стальное яблоко, на которое конь и поставил правое копыто. Гавана оделась и вышла из зала, провожаемая горящим взглядом бронзового исполина. И ровно на минуту и тридцать три секунды - именно столько понадобилось Гаване, чтобы въехать на коне в зал и покинуть ресторан, - все мужчины в зале ослепли.

- Так и было, - подала вдруг голос из-за стойки Малина. - Но это уже не повторится.

И все трое вдруг вспомнили надпись в единственном на весь городок общественном туалете, располагавшемся на базаре, - "Ничего хорошего из тебя не выйдет".

Тронутый, однако, ее пылом, юноша в благодарность за красивую и бессмысленную историю рассказал пучеглазой тощей Цыпе про башмаки, которые подарила ему бабушка.

Девушка задумчиво кивала, глядя на его раздрызганные рублевые штиблеты, но думая о чем-то своем. А уже на следующий день она в присутствии Гаваны предложила Боху план, который мог родиться только в ее голове, где явь и болезненные фантазии были смешаны, как овощи в супе. Бох от неожиданности и удивления разинул рот, Гавана рассмеялась, но Цыпа топнула ногой и заорала так, что у бронзового коня в ресторане от страха екнула селезенка:

- У нас все получится!

- А знаешь ли ты, что в Городе Палачей никто никогда не выигрывал в лотерею? - полюбопытствовала Гавана. - И потом, само предприятие...

- А чем лучше публичный дом? - Цыпа развела руками. - Ведь когда-то Африка славилась только лучшими в России проститутками!

- Говорить о проституции в публичном доме так же непристойно, как в Иерусалиме - о Боге, - заметила Гавана. - И потом, именно здесь когда-то появились первые на Руси биде, женщины узнали, что такое регулярный медосмотр и познакомились со всеми достоинствами устройства, называвшегося Bьstenhalter. - Она выпустила дым красивыми кольцами и улыбнулась. - Но из этого не следует, что я - против.

На следующий день она подала куда следует заявление и, обзвонив всех чиновников, которые по привычке называли ее бабушкой и тетушкой, стала владелицей базарного туалета.

На самом деле туалетом занялись Цыпа и Бох. Не обращая внимания на насмешки жителей городка, имевших возможность круглый год справлять нужду под любым кустом, эта парочка, чуть не падая в обморок от отвращения и переутомления, привела туалет в порядок и объявила плату за вход. И отдельную плату - за пользование писсуаром. А поскольку никто, кроме старухи Гаваны и доктора Жереха, не знал, что это такое, то любопытствующие повалили валом. По базарным же дням, каковыми исстари считались четверг и суббота, каждый уважающий себя мужчина, приехавший из деревни торговать картошкой или мясом и традиционно отмечавшийся в ресторане, считал отныне своим долгом познакомиться с изделием немецкой фирмы "Керамаг" (Бох случайно обнаружил его среди хлама в подвале Африки), чтобы похвастать потом перед односельчанами. Не меньшую прибыль приносило и любопытство женщин, которым Цыпа за отдельную плату показывала писсуар по ночам. Вскоре, впрочем, Бох притащил из того же подвала биде, которое установили в женском отделении и которым каждая уважающая себя дама старше десяти лет, прошедшая инструктаж у Гаваны, считала своим долгом попользоваться. По ночам Бох демонстрировал биде мужчинам, которые задумчиво крутили фаянсовые вентили и спорили, выдержит ли эта штука Беспросветную Вовку, щеки, грудь и задница которой были совершенно одинаковы по величине и неразличимы как издали, так и вблизи, что вызывало у мужчин неподдельное восхищение: "Куда ни поцелуй, всюду жопа!".