Юрий Буйда - Рассказы

• Название: Рассказы
• Автор: Юрий Буйда
• Жанр: Современная проза

---

Ягодой, – вскоре они поженились, а через пять лет, после выхода книги о Чехове, уехали в Краков. Когда увидела свет его фундаментальная монография о русском рассказе (где была великолепная глава о роли детали в новелле), новые друзья помогли получить приглашение в США, где в Сент-Джеймском университете Андрей вскоре стал профессором русской литературы.

Ему, однако, хотелось вернуться в Краков: он влюбился в Польшу.

Ягода наконец забеременела, располнела ("Скоро я стану настоящей польской коровищей!") и чудо как похорошела. Глядя на нее,

Андрей вспоминал мать – в саду, статную, с покрасневшими от солнца плечами, улыбающуюся, в потном ситцевом сарафане…

Осенью позвонил отец: "Мать умирает – не сегодня-завтра конец.

Если хочешь, приезжай. Если можешь…"

– Как же я тебя тут оставлю? – Андрей положил ладонь на большой живот жены. – Баркли сказал, что тебе осталось не больше двух недель… Я себя чувствую, знаешь… jak mucha w ukropie…

– Поезжай, пожалуйста! Я все понимаю, все помню, все-все, – но тебе необходимо ехать, Андрюша, обязательно! Жаннет и Лу побудут рядом, так что не беспокойся… Пожалуйста, ты же исказнишься, если не поедешь. – Она улыбнулась: – Я правильно сказала по-русски?

– Exactly. Если что тебя и выдает, так это только твердое "л".

Вошадь. – Он усмехнулся: – Деталь. Школа русского рассказа.

Когда он добрался до городка, старухи уже заканчивали обряжать тело матери в морге.

При встрече с отцом – от него пахло свежевыпитой водкой – Андрей ограничился рукопожатием. Обнял и поцеловал сестру, которая сразу же начала рассказывать о своих семейных неурядицах и расспрашивать об Америке, но вдруг оборвала себя и заплакала.

Гроб с телом матери поставили в гостиной. Сестра завесила зеркало черными тряпками, сколов их булавками, и сняла со стены легкомысленную картинку из какого-то старого журнала: крылатый

Амур с луком за плечами играл на лютне пышнотелой грудастой

Психее, развалившейся на охапке цветов в лодке, которая плыла по черной плоской воде среди высоких камышей…

На полке над диваном в бывшей его комнате по-прежнему стоял многотомник Чехова. Андрей открыл "Студента" и прочел: "…и чувство молодости, здоровья, силы… и невыразимо сладкое ожидание счастья, неведомого, таинственного счастья овладевали им мало-помалу, и жизнь казалась ему восхитительной, чудесной и полной высокого смысла", – и вспомнил Ягоду с большим животом, ее зеленоватые глаза и полные руки – и ему стало хорошо и спокойно.

Он достал из дорожной сумки широкий блокнот в кожаной обложке и принялся торопливо – наверное, в тысячу первый раз – писать об этом магическом рассказе все, что ни приходило в голову. Таких записей у него скопилось на добрую книгу. "Я становлюсь профессиональным чехоедом, – посмеиваясь, говорил он Ягоде. -

Книга об одном рассказе – каково? Многолетние путешествия души по просторам четырехстраничного текста". Он торопливо записывал:

"У Кафки подтекст и есть текст, у Хемингуэя – background, ничего общего не имеющий с тем, что у Чехова можно назвать "текст плюс еще-один-текст". Русский автор не может и не хочет уходить от православной мистической традиции: жизнь – это вера, быт – это вера и т. д. "Студент" – пример двойного прорыва: обыденности – в историю, бытия – в быт. Это пример русского отрицания самого принципа линейности истории. В России история – всегда, без вчера и без завтра".

В соседней комнате вдруг громко, навзрыд заплакал пьяный отец.

Андрей поморщился: "Жизнь – это плохая литература".

Ночью он все же вышел в слабо освещенную гостиную. Смерть и старухи, умело прибравшие тело и подобравшие лицо, отчасти вернули Ирине Николаевне былую красоту. Андрей вдруг жарко покраснел, вспомнив мать в саду и тотчас – Чехова: "И радость вдруг заволновалась в его душе, и он даже остановился на минуту, чтобы перевести дух", – но откуда же быть радости? Здесь и сейчас? "Чехов! Чехов! – чуть ли не со злостью подумал вдруг он.

– Извращение… литературная зоология! Чехоложец, черт побери!"

Он посмотрел на отца, сидя спавшего на стуле у гроба, – его седые волосы неряшливо свисали какими-то перьями на лоб и виски,

– и вдруг быстро и тихо вышел из дома и спустился в оголившийся осенний сад.

Где-то очень высоко в небе что-то вспыхнуло и тотчас погасло, и был этот свет так призрачен и мимолетен, что Андрею показалось, что никакой вспышки вовсе и не было – обман зрения, усталость, боль, однако все же хотелось думать, надеяться, что свет – был, и он даже произнес вслух: "Был". И заплакал, зажмурившись и некрасиво сморщившись всем лицом, боясь, что кто-нибудь услышит его…

Примечания

1

 Дождь идет. Проливной дождь (франц.).

2

Он сумасшедший (франц.).

3

Вряд ли. Я последний человек… исчерпанный человек… всего-то навсего, мадемуазель Элоиза… Очень красивые (франц.).