Юрий Герасименко - Мартовский ветер

• Название: Мартовский ветер
• Автор: Юрий Герасименко
• Жанр: Научная Фантастика

---

В лес вернулся аж в декабре. Доложил все командиру, отоспался. Утром вышел из землянки - солнышко светит, в морозной дымке мельчайшие искорки снежные вьются. Сухой снежок так приятно шуршит под ногами в старой листве... Иду, а сам вроде заново со всем знакомлюсь. Столько изменений за месяц произошло, столько новых людей. Но странно - кого ни встречу, все какие-то мрачные, молчаливые. В чем дело?..

Вижу - под старым дубом строят землянку. Трое долбят ломами промерзшую глину; пятеро тешут бревна.

И из этих восьми двое новенькие: румянощекий чернявый усач (я его сразу же мысленно окрестил Черноусом) и худющий, с болезненным цветом лица паренек в зеленой немецкой шинели, обоих вижу впервые. Подошел, поздоровался со всеми, достал кисет.

- Перекур! - крикнул Черноус.

Сели ребята, задымили самокрутками. И такой пошел у них разговор противно слушать. Дела - хуже некуда: провал за провалом. Черноус уверяет: в отряде завелся провокатор, нужна поголовная проверка.

- Эх, поручили бы мне... - Усач даже зубами заскрежетал. - Я эту мразь быстро вывел бы на чистую воду!

- Никак ты его не выведешь, - тихо возразил юноша в зеленой шинели, не выявишь ты его...

- Отчего ж это не выявлю?.. Что-то ты мне не нравишься...

Юноша на это только рукой махнул, болтай, мол, что хочешь... Встал и хотел уйти, но Черноус бросился наперерез:

- Ку-ула-а? Тебе что, крыть нечем? Э-э... Ты мне уже совсем не нравишься... Чего голову опустил? Чего глаза прячешь?!

В это самое мгновение послышался удивительно знакомый старческий голос:

- Прошу прощения...

Я оглянулся - у соседней землянки стоял... Подопригора! Да, это он, мой профессор! Не узнать его было нельзя, хотя вид имел далеко не профессорский: грязно-зеленый пятнистый ватник (из немецкой плащ-палатки), на ногах бурки, оранжевые чуни из автомобильных камер. И лицо сильно изменилось: оброс густой седою бородой.

- Прошу прощения, - повторил он вежливо и поклонился. - Я совсем случайно слышал вашу беседу и... И пожалуй, мне следует попытаться помочь вам. Вы... очень прошу... высказывайтесь, продолжайте говорить!..

Несколько человек сразу же обступили его. Моим первым порывом было броситься, обнять старенького. Ведь он не просто знакомый для меня, он человек _оттуда_, из такого недавнего и такого уже далекого _довоенного_ времени. Я бы и бросился, но партизан, сидевший рядом на бревне, положил мне руку на плечо:

- Это наш... - прошептал на ухо. - Наш кудесник! Да, да, настоящий волшебник! - И засмеялся. - Не веришь? Вот сейчас сам увидишь.

И партизан пояснил, что хотя старик этот попал в отряд совсем недавно, но уже, почитай, второй после командира - и язык немецкий знает, и советчик отменный, а лекарь прямо-таки чудодейственный (здоровенную котомку сухих трав притащил с собой в отряд).

То, что Подопригора снискал здесь всеобщее уважение, я понял и без объяснений: ребята, окружившие профессора, наперебой говорили ему все, не таясь. Особенно усердствовал Черноус. Сразу же, с места в карьер, начал излагать свое предложение о поголовной всеотрядной проверке, о решительном расследовании. Говорил он с жаром, страстно, и чувствовалось, многим внушал симпатию.

Да, Черноус нравился и мне. Особенно выгодно он отличался от паренька в немецкой шинели. Малый, разговаривая, отводил глаза в сторону, а усач наоборот: говорит с Подопригорой - и лицом к лицу.

Одно меня удивило: Черноус, что называется, глаз не спускал с профессора, а тот - ну совсем, как мальчишка в шинели! - опускал глаза... Чудеса! Этого за Подопригорой я не замечал...

Черноус тем временем вовсю распалился. Жестикулируя и размахивая кулаками, он внезапно схватил понурившегося юношу за руку, потянул к профессору:

- Вот, глаза прячет! Людям в глаза не смотрит! Вы только взгляните на него!.. - И, тряхнув парня, властно приказал: - Глаза! Глаза! Не опускай глаза!

И вдруг произошло нечто совсем неожиданное. Профессор посмотрел - но как посмотрел!.. С явным напряжением, словно делать это ему было очень и очень тяжело, Подопригора начал - начал! - медленно поднимать взгляд. Поднимал он его всего несколько секунд, но секунды эти показались мне почему-то длинными-длинными минутами.

Профессор поднял глаза, но посмотрел не на юношу, а на Черноуса. Вот тут-то и началось что-то непостижимое: теперь уже не паренек, а усач заметался, опустил голову, потупился. А профессор точно так же, как и тот юноша, строго приказал Черноусу:

- Глаза! Глаза не опускать!

Бледный, растерянный усач поднял глаза, посмотрел на профессора, взгляды их встретились. В тот же миг Черноус отшатнулся, заслонил лицо ладонями, скрючился и рухнул на землю.

- Это провокатор, - обратился профессор к партизанам. - Пока он не очнулся, свяжите его. А ты, хлопец, - положил руку на плечо юноше в шинели, - того... Не тушуйся, не робей. Ты волнуешься, что тебя из-за молодости опять в разведку не пошлют? Не тревожься, обязательно пошлют! Вчера же ты прекрасно показал себя в бою, даже командир похвалил... Ничего! Все будет хорошо, и хотя ты еще молод и слишком стеснителен, но... будет и из тебя толк! Обязательно будет...

Позднее, после того, как Черноуса не только связали и допросили, после того, как он под прямым взглядом Подопригоры во всем сознался, после того, как взволнованный, совсем еще юный командир перед строем объявил Подопригоре благодарность, я подошел к нему и назвал себя.

Он очень обрадовался, обнял меня, даже прослезился.

Мы сели с ним на какое-то бревно, долго говорили, вспоминали не такое уж и далекое прошлое. Профессор рассказал, что перед началом войны он успел все-таки разыскать свои записи о лечебных свойствах трав. И носил всю материнскую науку - две толстые общие тетради - повсюду с собой. На всех совещаниях и конференциях имел при себе. И дома, и где-нибудь на собраниях, сидя в президиуме, читал их и перечитывал. И война застала его над этими зелеными тетрадками.

Хмурясь и тяжело вздыхая, профессор вспомнил тот страшный день... Когда по радио объявили тревогу, торопясь в бомбоубежище, он машинально захватил с собой эти тетради. Вернулся после отбоя, а особняка его нет... На том месте, где стоял дом, огромная обожженная воронка...

С двумя тетрадями под мышкой - единственным теперь его имуществом - сел в эшелон, уходящий на восток. Но отъехали недалеко, дальше пути не было: повсюду танки - танки с крестами...

Город наш приграничный, мало кто успел уехать...

Подопригора побрел в ближайшее село. Там и остался, лечил людей травами. За это и кормили и одевали...

Меня так и подмывало, я не удержался и спросил: не смог бы профессор возобновить в памяти и записать заново основное в своем открытии? Эти записи можно было бы передать на Большую землю.

Профессор улыбнулся.

- Все это я уже сделал. Но, читая свои зеленые тетрадки, я много думал и пришел к выводу, что многое в моих опытах могло быть значительно проще, если б я сразу нашел свои записи и серьезно занялся исследованием глаз, точнее, радужной оболочки глаз... Оболочку эту по праву можно считать визитной карточкой млонзовой структуры гиперанакса.

Радужная оболочка - это самой природой созданная неимоверно полная и неимоверно лаконичная запись млонза...

Глаза нужно уметь читать. Но не только читать. Глаза врача через глаза больного могут и должны непосредственно влиять и на его млонз, на его гиперанакс.

Радужная оболочка... Глаза...

Глаза - вот что является не только воротами окружающего мира, но для внимательного исследователя и воротами в мир внутренний...

О многом еще рассказал мне в тот день профессор. И о том, как скрывался в селе, и о жизни своей в отряде, но больше всего говорил о существе того, что было записано в его тетрадях. Я попросил профессора, и он начал понемногу знакомить меня с наукой своей матери. Более двух месяцев изо дня в день в каждую свободную минуту Подопригора излагал мне и содержание тетрадей, и свои соображения... На третий месяц меня снова послали с заданием в город. Не так уж и много успел я усвоить из импровизированных лекций профессора, но кое-что осталось в памяти. Что именно? Во-первых, научился все-таки читать... да-да, именно _читать_ по глазам... Во-вторых, я окончательно - на всю жизнь - убедился: все настоящие люди, все Гомо диспергенс - бессмертны...

Михайло рассказывал и рассказывал. Маринка слушала. Конечно, ей было интересно, очень интересно. Она даже начала верить, что все услышанное ею сейчас не выдумка ее любимого, а все было на самом деле, так оно и есть...

Да, она уже в это верила, но все время - на протяжении всего рассказа звучало и звучало в голове: последний вечер...

Последний...

Сегодня ночью - прощание...

"Пока что тихо... Пока что тихо..." - поет сверчок, но внезапно и он прерывает свою песню. За окном, за боковой стеной ясно слышатся тяжелые шаги.

- Кто это?! - Маринка приподняла голову. - Скорей! - схватила Михаила за руку. - Скорей! Сюда, сюда, в кладовку! Это оконце...