Сюсаку Эндо - Скандал

• Название: Скандал
• Автор: Сюсаку Эндо
• Издательство: Иностранка
• Жанр: Современная проза
• Год: 2008

Сюсаку Эндо, которого критики нарекли «японским Грэмом Грином», а сам Грэм Грин назвал одним из лучших писателей XX века, – выдающийся романист и драматург, классик японской литературы. Его дебютная книга «Белый человек» удостоилась премии Акутагавы; вслед за ней роман «Море и яд» принес писателю широкую известность и был экранизирован (приз «Серебряный медведь» на Берлинском кинофестивале), «Самурай» и «Молчание» стали мировыми бестселлерами

В романе «Скандал» Эндо мастерски обнажает самые темные и непостижимые стороны человеческой души. Главный герой, почтенный писатель-христианин Сугуро, узнаёт, что некий человек, похожий на него как две капли воды, под его именем посещает злачные места Токио. Это угрожает его литературной репутации, тем более что за расследование скандальной истории берется бульварный репортер Кобари. Решив встретиться с самозванцем лицом к лицу, Сугуро устремляется в мир пип-шоу и садомазохистских клубов.

---

Рука, державшая карандаш, замерла. Но, как он ни наседал с вопросами, Хина упорно хранила молчание.

Не утерпев, Кобари заглянул в неоконченный рисунок.

– Какой ужас! – воскликнул он с неподдельным разочарованием.

– Чем недоволен?

– Какая озлобленная рожа! Неужто я такой урод?

Взглянув на опухшее лицо репортера, Хина не смогла сдержать смеха.

– Если тебя интересует исключительно внешнее сходство, иди к другим художникам. Мы считаем, что портрет должен выражать внутреннюю сущность человека.

– И это моя сущность?

– Сам человек не знает своего подлинного лица. Каждый из нас видит себя в наилучшем свете, кичится собой, надевает маску и принимает ее за свое подлинное лицо.

Взяв шерстяное одеяло, она встала; зажатая между одеялом и коленями грелка выскользнула.

– Но все-таки в моем случае ты явно перестаралась. Кстати, на вашей выставке был портрет Сугуро. Мне показалось, вы попали в точку. В его лице есть что-то похотливое, грязное. И это проступает на портрете.

– Ты был на нашей выставке? – Хина впервые взглянула на Кобари дружелюбно.

– Да, – кивнул Кобари. – Тебя там, правда, не было… Но я видел Сугуро, беседующего в кафе перед галереей с пожилой дамой. Это была она – подруга Мотоко Итои… И вот теперь Мотоко мертва.

– Откуда ты знаешь?

– О ее смерти? Об этом же писали в газетах!

– Мотоко счастливая, умерла, как хотела. Но откуда тебе известно о мадам N?

Кобари решил, что лучше честно во всем признаться. Выслушав его объяснения, Хина посмотрела на него удивленно:

– Почему ты так ненавидишь Сугуро?

– Почему? Я и сам не знаю, – сказал Кобари, пытаясь отшутиться. – Прежде всего я вижу в Сугуро типичный образец насквозь фальшивого современного писателя. Согласись, в наших писателях есть что-то сомнительное, не вызывающее доверия. Какие бы возвышенные, глубокомысленные вещи они ни изрекали, неизменно напрашивается вопрос – не является ли этот писатель самозванцем. Так ведь? Вот почему Сугуро мне неприятен.

– Разве нельзя то же самое сказать обо всех людях? Ты сам ничем не лучше! – насмешливо сказала Хина. – Ты узнал в Сугуро самого себя и возненавидел.

– Жестокая! – кисло улыбнулся Кобари. – Может, ты и права. Но между нами существует одно различие. Я, как видишь, нищий писака, а у него масса поклонников, повсюду трубят о его выдающихся произведениях, и все, что он говорит, считается истиной в последней инстанции…

– Да ты просто завидуешь!

– И это тоже есть. Но вот еще что: в отличие от других писателей, Сугуро христианин. Я знаю одного парня, который, начитавшись его книг, крестился. Великая сила слова!

– И поэтому…

– Если правда, что он говорит и пишет одно, а в жизни поступает прямо противоположным образом, то долг журналиста – сделать это общественным достоянием. Я так считаю.

– Правдолюбец! Ну конечно же, это кредо газетчиков – выискивать чужие прегрешения, умалчивая о своих.

Кобари сделал вид, что не заметил иронии в ее голосе.

– Кстати, на вашей выставке была большая картина под названием «Звероподобный мир». Множество голых мужчин и женщин, слившихся со змеями, жабами, богомолами… На меня она произвела сильное впечатление.

– Это… это я нарисовала. – Она, казалось, обрадовалось, но тотчас на ее лице выступил румянец, как у маленькой девочки: – Ты понимаешь, что такое эстетика безобразного? Это наш художественный принцип. Для ортодоксальных художников все в мире делится на красивое и уродливое. Первое может служить объектом для изображения, а второе – ни в коем случае. Мы же считаем, что в любой самой безобразной вещи есть своя красота, и задача художника – найти ее. Понимаешь?

– Об этом вы говорили с Сугуро во время вашей встречи в Синдзюку? Как бы там ни было, в его портрете, сколько ни вглядывайся, нет и намека на красоту. Только темная сторона его двуличной натуры.

– Неужели? Но рисовала не я – Мотоко, – резко сказала Хина, но Кобари продолжил как ни в чем не бывало:

– Это, без всякого сомнения, лицо человека, больного шизофренией – расщеплением личности. Я где-то читал, что у шизофреника левый и правый глаза немного разные по форме и расположению на лице. Внутри у него находится другая личность, о чем сам он может даже не догадываться. Не видела, по телевизору был как-то сериал на эту тему?

– Не видела! – Хина поняла, что Кобари ничего не понял в эстетике безобразного, и, всем своим видом показывая, что ей надоела эта болтовня, торопливо внесла последние штрихи в его портрет: – Надо заметить, твоя физиономия тоже не блещет добродетелью.

– В этом сериале… на прием к врачу-психиатру приходит одна приличная дама. Жалуется на головную боль и странные недомогания. Обследование продолжается несколько дней, как вдруг однажды она на глазах врача неожиданно превращается в другую женщину. Разумеется, внешне она не изменилась. Но прежде воспитанная, скромная дама внезапно становится развязной, вульгарной, громко хохочущей бабенкой. Врач потрясен. Но проходит какое-то время, и, точно пробудившись от сна, она возвращается в прежнее состояние, напрочь забыв о том, какой была минуту назад.

Хина слушала Кобари, впервые проявив любопытство:

– И что дальше?

– Внутри нее жила другая женщина. С совершенно другим характером. Это и называется расщеплением личности.

– Понимаю… Я очень ее понимаю.

– Может, выпьем вместе?

– Где?

– В «Золотом квартале».

– Опять будешь доставать своими вопросами? Я больше ничего не знаю. Мне пора домой.

– Что ты так обозлилась?

– Не очень-то я люблю вашу журналистскую шатию-братию.

– Как любезно! – Кобари не стал уговаривать, решив, что из нее больше ничего не вытянешь. – Вот, возьми, две тысячи иен, – он досадливо протянул две купюры, свернул картину и, запихнув в карман, пошел.

В кабаке, поставив перед собой стакан с крепким сакэ, в котором плавал ломтик лимона, он перебирал в голове то, что сказала Хина. Уже набралось достаточно материала на статью. Он вновь вспомнил о репортере, свалившем премьер-министра. Разумеется, приготовленная им бомба не обладает такой же взрывной силой, но все же способна основательно потрясти литературный мир и читающую публику. Это сделает ему имя в журналистских кругах. Тогда, глядишь, посыплются предложения о работе. Заведутся деньги, можно будет развязаться с этой опостылевшей бабой. Переходя от одной фантазии к другой, Кобари все сильнее пьянел и был счастлив.

В этом счастливом расположении духа он поймал такси.

– В Накано! – крикнул он, но внезапно передумал: – Нет, давай в Ёёги!

Он не рассчитывал на то, что застанет в гостинице Сугуро, но, если повезет, может быть, удастся выведать у прислуги подробности состоявшейся там оргии.

– Ну и туман сегодня! – уныло сказал водитель, сбавляя скорость. – На широких улицах еще туда-сюда, а в переулках ни черта не видно.

– Да уж…

Выйдя у гостиницы, Кобари оказался окружен плотной стеной тумана. Пробравшись сквозь обволакивающую завесь, он, с присущей ему наглостью, распахнул тускло светящиеся стеклянные двери. За конторкой портье стоял юноша в черном костюме, в очках и с нервирующим треском выстукивал что-то на пишущей машинке.

– Я не собираюсь у вас останавливаться, – обратился к нему Кобари. – Мне нужен некто Сугуро, он, насколько мне известно, снимает у вас номер.

Юноша сделал вид, что просматривает список постояльцев.

– Господина по имени Сугуро у нас нет.

– Странно. Мне сказали, что сегодня вечером здесь должна состояться вечеринка.

– Кто ее организовывает? – спросил юноша с вышколенной вежливостью.

– Я же сказал – Сугуро.

– Вас, видимо, ввели в заблуждение. – Юноша смерил взглядом Кобари. – Извините, но у нас клубная система.

– Короче, вечеринка не состоится.

– На сегодня никаких распоряжений.

– У вас устраивают вечеринки только для членов клуба?

– Не могу знать.

Кобари, иронично усмехнувшись, отошел от конторки. С намеренной неторопливостью оглядел небольшой холл с баром в глубине и только после этого покинул гостиницу. В тот момент, когда он ступил на тротуар, в нескольких шагах от него остановилось такси. Показался мужчина, который, точно темный силуэт на экране в театре теней, проскользнул в тумане мимо Кобари.

Тот стоял потрясенный, словно его оглушили ударом по голове.

Это был Сугуро. Не тот Сугуро, который рассуждал на высокие темы на премиальном банкете, в лекционном зале или по телевизору, а тот, которого так точно изобразила Мотоко Итои. С этой смесью спесивого высокомерия, лукавства и сластолюбия на лице. Не обращая внимания на Кобари, он подошел к гостинице, но потом, словно бы передумав, проследовал дальше и, шагая по широкой улице, направился в сторону Синдзюку.

Заметил! Решил не рисковать…

Кобари возликовал. Наконец-то он взял его с поличным! Сердце у него учащенно забилось, как у охотника, который увидел зверя, попавшего в западню. Густой туман пришелся как нельзя кстати!