Игорь Ефимов - Седьмая жена

• Название: Седьмая жена
• Автор: Игорь Ефимов
• Издательство: Азбука-классика
• Жанр: Современная проза
• Год: 2004

«Седьмая жена» – пожалуй, самый увлекательный роман Ефимова. Это удивительный сплав жанров – философского и приключенческого. Темп, и событийная насыщенность боевика соединены с точным и мудро-ироничным пониманием психологии отношений Мужчины с Женщинами. Американцы и русские, миллионеры и люмпены, интеллигенты и террористы, и в центре герой – муж семи жен, гений страхового бизнеса Антон Себеж, отправляющийся в смертельно опасное путешествие за своей дочерью.

---

Конечно, он не мог отказать дочери в ее просьбе. И приехал в Олбани на несколько часов раньше. И явился в дом бабушки Кларенс. И, сидя на диване в обнимку с дочерью-5-3 и разрабатывая стратегию борьбы с зазнавшейся баскетбольной звездой, вдруг поймал на себе сияющий взгляд знакомых глаз. Способных по-прежнему – как и много лет назад, под шум приземляющихся самолетов – упиваться радостью чужой встречи. И любовная горошина вдруг вспухла в горле с такой запоздалой силой, что он поперхнулся. И попросил стакан сока. И жена-5 ушла и долго возилась в незнакомой кухне. Так что он пошел за ней следом. И там, в тесном углу за холодильником, они кинулись друг к другу, как двадцатилетние юнцы. И обнимались так, будто не было у них позади ни тягостных открытий, ни измен, ни обид, ни семейной рутины, ни горечи расставанья.

– Как ты?… Как у тебя всё?… Ты вспоминал меня?… Да, да, да!.. А ты?… Я всегда помню… Всегда… Ох, что мы делаем, что мы делаем… Пожалеем потом… Ты постарел… Я слушаю все твои передачи… Нельзя… Нельзя этому дать исчезнуть… Ох, Боже мой – ты все тот же… Это недаром… Недаром нас так свело… Сегодня… Давай встретимся сегодня… Твой отель?… Или нет… Наш домик в горах… Я освобожусь в девять… Помнишь?… Сокровищница дятлов… Это час езды… Ты помнишь? найдешь дорогу?… Я приеду туда раньше… О, как я буду ждать тебя!..

Он проиграл телевизионный диспут по всем статьям. Он едва мог дождаться конца передачи. В кромешной тьме он отыскал дорогу к лесному замку, как будто жил там всю жизнь. Огоньки свечей множились на рюмках, на ножах, на виноградинах, на бусах жены-5. Он смотрел на ее приподнятые скулы, на светящиеся испугом и восхищением глаза и не понимал, как он мог когда-то оставить эту женщину. Не верящую в возможность счастья для себя, но ждущую его каждую секунду. Женщину, роднее и ближе которой не было у него никого на свете.

Как и десять лет назад, они чувствовали себя беглыми преступниками, удравшими ненадолго из-под стражи неусыпных «над». И так же им чудились притаившиеся во тьме сыщики и нацеленные на них объективы. И так же он ощущал под своими пальцами порхание бабочек страха в ее животе. И она с тем же благодарным изумлением повторяла потом: «Как ты кричишь, милый, как ты кричишь…»

Но наутро они послушно вернулись обратно, каждый к своим «надам», не строя никаких планов, ни словом не обмолвившись о том, что где-то когда-то они могут еще раз украсть для себя такую встречу.

Антон принял душ в отеле, убедился, что ночью ему никто не звонил, купил детям подарки в лавке сувениров, Меладе – серебряное кольцо с агатом, и приехал домой нежный, любящий, невиноватый.

Но она все поняла.

Догадалась с первого взгляда.

Видимо, как-то отпечаталась на нем ночь в Дятловом замке, осталась счастливым облаком, которое не смывалось никакими губками, никакими шампунями.

Она отшатнулась, почти отпрыгнула от него.

Ему почудилось, что он слышит лязг задвигаемых решеток, засовов, болтов.

Он надеялся, что рано или поздно это пройдет. Но это не прошло ни через неделю, ни через две, ни через месяц. Она почти все время оставалась одна, совсем одна, в своей добровольной тюрьме. К нему выходила для коротких свиданий. Разговаривала как через стекло. Ни в чем не обвиняла, ни о чем не расспрашивала. Не показывала ни малейшего желания выйти на свободу. Ему как бы давалась единственная возможность вернуть ее, вернуться к ней: присоединиться к ней в ее пожизненном, сокровенном самозаключении.

Но он не хотел. Долготерпение его истощилось. В нем тоже назревал бунт.

«Тойота» останавливается у окошка кафе-мороженого. Вокруг рамы в три ряда идут цветные картинки, изображающие вазочки с пломбиром, бокалы с молочными коктейлями, стаканчики с насаженными на край дольками апельсина, дыни, банана. Женщина за рулем опускает стекло, получает у официантки меню. Девушка в пестром платье решительно тычет пальцем в фотографию – клубничины, разложенные на взбитых сливках. Сын выбирает кофе с мороженым. Дочь капризничает, отказывается выбирать, указывает не на меню, а на белый саквояж пассажирки. Та сначала не понимает. Потом раскрывает молнию пошире. «Да-да», – кивает головой маленькая капризуля. Она хочет того, что налито там, в красном термосе. Пассажирка смеется, качает головой. Нет, этого тебе нельзя.

Раздеваясь в каюте, Антон опять попытался вспомнить досадное, тревожное ощущение, мелькнувшее в прошедшем дне. Тень Горемыкала скользнула где-то близко – он был уверен в этом. Но где? Да, похоже, что утром, во время посадки в Кливленде. Гости, поднимавшиеся на борт «Вавилонии-2», должны были проходить через контрольную калитку-детектор. Конечно, в подобном недоверии был элемент неловкости, омрачавший праздник. Но на этом настаивали страховые компании. Корабль, нагруженный таким количеством богатых людей и шедевров искусства, представляет слишком большой соблазн для бандитов. Вышколенный стройный охранник встречал каждого улыбкой, подавал дамам руку, пытался все превратить в шутку.

Да, может быть, и к лучшему, что Пабло-Педро отказался занять должность начальника охраны империи «Пиргорой». Уж он бы своей грубостью непременно испортил настроение кому-нибудь из гостей. Его вполне устраивала работа ночного вахтера в гигантской косметической фирме, платившей ему двойной оклад. Второй – за то, что он позволял испытывать на себе новые мужские деодоранты. Единственное, что для этого требовалось, – не мыться неделями. Пахучий вахтер ночью никому не мешал и мог посвящать долгие дежурства своему новому любимому занятию: пересчету стоимости предметов роскоши на стоимость добрых дел. Небольшая радикальная газета публиковала данные его изысканий. «На деньги, уплаченные миллиардером Софаргисом за новый – по специальному заказу – лимузин, можно было бы построить три больницы в государстве Бангладеш, обеспечить жильем 319 чикагских бездомных, снабдить учебниками и одеждой 92 836 мозамбикских школьников…»

Посланная к нему на переговоры Линь Чжан вернулась в тревоге. Она застала своего бывшего мужа листающим свежие газеты и журналы. Глаза его жадно бегали по заметкам светской хроники и фотографиям в поисках новых жертв.

– Что скривилась? – щелкал он ногтем по портрету британской принцессы. – Знаешь небось, что давно у меня в списке… Только попробуй, купи себе этого скакуна. Мигом ославлю!.. А эта-то, эта – гляди, как озирается. Не все тебе голой по экрану кататься да мужей менять! Думаешь, не знаю, сколько твоя последняя вилла стоит? Точнехонько два корабля риса для голодных эфиопцев… Скоро, скоро прочтешь о себе, не тревожься…

Ах, Пабло-Педро, Пабло-Педро – честный солдат в безнадежной войне за равенство! Разве не слыхал ты, что и в роскошной вилле люди кончают с собой от отчаяния? Что и в замке с мраморным бассейном можно быть глубоко и безнадежно несчастным? Только голод живота можно утолить одной и той же пригоршней риса, равной для всех. Но не равны люди по голоду души, и с этим ничего не поделать ни тебе, ни Льву Толстому, ни Карлу Марксу, ни Жан-Жаку Руссо, ни святым апостолам.

Расхаживая взад-вперед мимо дверей, за которыми жена-7 укрылась от него в тюрьме своей сокровенности, Антон сочинял речи. Но это не были речи оправдывающегося. Он нападал.

Да, я сделал все, что мог, чтобы не ранить тебя. И не моя вина, что мне не удалось скрыть главного. Этого чувства обновленности, которое осталось во мне после ночи в Дятловом замке. Будто накупался всласть в горячем лесном озере. И ты, своим ворожейским чутьем, немедленно опознала, обнаружила это чувство. Ну и пусть! Пускай вы будете опять говорить, что я вечный кочевник, что уношу свои доски и кирпичи, что гонюсь за чужими лужками и оставляю позади развалины.

А что если я никуда не хочу уходить? Почем вы знаете – может быть, мне просто тесно в вашем доме? Что если мне назначено построить новый – более просторный? В котором хватило бы места всем моим женам, и всем моим детям, и всем моим любимым? Потому что я никого не в силах разлюбить и не могу поверить, чтобы это было дано мне как проклятие, а не как благословение.

Конечно, обрывки этих речей пытались прорваться в его телевизионные притчи-проповеди.

Продюсер хватался за голову, бежал к нему через всю студию, потрясая листками.

– Тони, ты убийца! Ты разорить меня хочешь?… Что это за разглагольствования о библейских патриархах, имевших по нескольку жен? При чем тут Иаков, при чем тут Второзаконие, при чем тут царь Соломон? Мы живем в двадцатом веке! Кто это будет «вспоминать наши времена, как…» – где это? ага: «…как мрачную и жестокую эпоху принудительной моногамии»? Которая вот – «…ничем не лучше варварства, обязывающего зарывать в землю живых жен и лошадей вместе с умершим вождем племени»!

– Джек, полно тебе. Ты же знаешь, у меня всегда говорит вымышленный персонаж, часто полубезумный проповедник…