Святитель Игнатий Брянчанинов - Том 4. Аскетическая проповедь

• Название: Том 4. Аскетическая проповедь
• Автор: Святитель Игнатий Брянчанинов
• Издательство: «Паломникъ»
• Жанр: Религия
• Год: 2006
• ISBN: ISBN 5–87468–179–5

Четвертый том Полного собрания творений святителя Игнатия содержит капитальный богословский труд — «Аскетическая проповедь» и большой массив вновь публикуемых текстов, собранных в разделе «Приложение». Здесь даны в полном составе художественные произведения Святителя — стихи, зарисовки, воспоминания, а также литературно-критические разборы, существенно дополняющие наше представление об этом выдающемся духовном писателе. Несомненный интерес вызовут языковедческие рассуждения епископа Игнатия, преподанные наставникам духовных заведений в виде уроков словесности. Впервые публикуется по рукописям полная переписка Святителя с игуменом Череменецкого монастыря Антонием (Бочковым), с обширным очерком о характере их исторических взглядов на многие современные им явления в общественной и церковной жизни. Том замыкает полная библиография публикаций творений самого святителя Игнатия и литературы о нем.

---

Его Сиятельству

Графу Николаю Александровичу Протасову

В сентябре 1847 года прихода Перетерье или Крутец (Новгородской губернии в Устюжском уезде) священник Ивановский донес Преосвященному Леониду, викарию Новгородскому, словесно (а 19 октября и письменно), — что помещик того же уезда, Страхов, растлевает крестьянок принадлежащей ему деревни Избищ. — Изнасилованные сами объявили о сем ему, священнику, в церкви.

Предварительное исследование, а после и формальное следствие — «О поступках помещика Страхова, по жалобам крестьян его», — были произведены по распоряжению Новгородского военного губернатора.

{стр. 627}

Между тем Страхов купил, с публичного торга, деревни Денисово и Ярцево, принадлежавшие помещику Долгрейну [1718], числившиеся в том же приходе, где упомянутый священник находился 18 лет. — При вводе Страхова во владение, в ноябре того же 1847 года, крестьяне Денисова и Ярцева объявили, что не желают принадлежать ему. Причиною тому они выставляли: жестокое обращение Страхова с крестьянами Избищ, — отягчение их оброком, — стеснение работою и насилование их жен и несовершеннолетних дочерей, что новокупленным крестьянам было известно как по слухам, давно ходившим в стране, так и не только по соседству их (в 4 и 6 верстах) с Избищами, прежде состоявшими с ними в одном владении Долгрейна, но и по родственным связям людей сих деревень между собою.

Крестьяне Избищ были столь глубоко оскорблены поведением помещика, не изменявшимся от их долготерпения и покорности, что не только побуждали священника донести о противозаконных поступках, которых он и без сего не мог бы укрыть, но вынудили его, для их успокоения и предварения мятежа, грозившего вспыхнуть, выдать им записку, свидетельствовавшую уже о доведении им жалоб их до высшего начальства. Беззаботный, пока не нарушалось молчаливое терпение его жертв, Страхов понял, чем грозило ему такое обнаружение многолетних многочисленных уголовных преступлений его. Прибегнув к довольно обыкновенному в таких случаях способу, он подал встречный донос на священника, будто бы взволновавшего его Избищских крестьян. Но как не было возможности юридически доказать мятежа в Избищах, то, по прошествии около года, пользуясь неповиновением вновь купленных им крестьян деревень Денисова и Ярцева, Страхов, другим изворотом, в новом доносе обвинял того же священника Ивановского в взволновании им крестьян и сих деревень. Это послужило основною точкой действий первого исследования.

При постановлявшем в затруднение, решительном несуществовании бунта в Избищах, существование неповиновения в новых деревнях являлось обстоятельством весьма удобным; оно представляло возможность, отстраняя, затеняя единую, истинную причину ничем не удержимых, громких жалоб (как крестьян Избищских, уже 10 лет находившихся во владении {стр. 628} Страхова, так и Денисовских и Ярцевских, не желавших поступать в оное, по тем же самым опасениям, — именно по жестокости обращения его, отягощению им людей налогами и работами и растлению крестьянских девиц), оставив в стороне поведение Страхова, привязать все действия и движения следопроизводства к одному непокорству крестьян, и, вменяя жалобы те в неповиновение, удаляя, совращая розыск от законного изыскания их основательности, вместо видимо существовавшей причины сей, которую розыск необходимо открыл бы с юридическою ясностию, создать усиленными средствами призрак другой причины в лице священника Ивановского, ложно направленным исследованием опрокидывая на это лицо всю ответственность не только за развитие и последствие, но даже и за самое начало дела, возникшего из объявления ему крестьянками о растлении их помещиком.

Подобный оборот должен показаться, по справедливости, не только странным, но удивительным; близкое же рассмотрение средств, какими это достигнуто, убеждает, что они требовали от исследователей немалого труда и смелости. Главный начальник губернии, очевидно пораженный сведениями о них, уже в начале исследования писал к председательствовавшему в первой Комиссии [1719] 3 января 1848 года за № 15612, «что он предлагает ему, согласно первому предложению своему, вести дело только о противозаконных действиях помещика Страхова и опекуна Батюшкова, не отступая от данных законом форм судопроизводства, открывая при сем случае о действии Ивановского. Что он усмотрел, что доноситель (Ивановский) следственною Комиссиею был вызван в Присутствие ее как обвиняемый без предварительного сношения о сем с духовным начальством, и даже без депутата отбирались от него ответы, по извету против него помещика Страхова; а когда священник Ивановский отказался продолжать ответы, по неимению при себе черновых записок, то его сопроводили в дом и требовали там, чтобы он взял все бумаги свои в Комиссию».

Главный начальник губернии объявлял, «что эти действия Комиссии он находит противными ст. 933 и 993, следовательно 996 и следовательно 1093, 1023 и 1024 Законов Уголовных». Это строгое напоминание, к сожалению, не остановило {стр. 629} действий, которые впоследствии были выведены из границ всякого права и законности. Высшее Правительство, не имевшее возможности знать подробностей делопроизводства сего, и по главным чертам оного признало в нем такие «упущения и неправильности», которые побудили всеподданнейший доклад и назначение по ВЫСОЧАЙШЕЙ воле особой Комиссии [1720] для «переследования этого дела».

В эту вторую Комиссию Святейший правительствующий Синод назначил архимандрита Сергиевой Пустыни Игнатия старшим депутатом с духовной стороны. Прибыв в Устюжну 15 июля, он застал Комиссию уже закончившею порученное ей дело и, не согласясь с положениями ее заключительного журнала, выразил в особом мнении, «что общий план действий Комиссии, в котором исследованию по доносу священника Ивановского дано второе место, — он, на основании мнения Святейшего Синода, — признает неправильным; обвинение Комиссиею старшего священника магистра Никитина в прикосновенности к делу — признает чуждым всякого законного основания; самое обвинение священника Ивановского в возмущении крестьян Страхова, — признает голословным, и средства, которыми Комиссия приводилась к такому обвинению, недостаточными, лишенными юридического достоинства, — следовательно, неправильными и незаконными».

Если первый взгляд на дело побудил депутата, не имевшего еще под рукою важной части производства (которая была уже отослана в Санкт-Петербург), столь резко выразить решительное несогласие свое с Комиссиею, то внимательное обозрение всех подробностей доставленного ему впоследствии делопроизводства убедило его, что выражение им несогласия его далеко не соответствовало в своей силе чрезвычайному несогласию с законом и истиною как общего характера, так и частностей этого второго исследования, вполне на первом основанного.

Подробная, хотя по возможности сжатая Записка, старшим депутатом представленная, останавливаясь на каждом, кроме самых мелочных действий обеих Комиссий, и фактами выясняя их разум, а следовательно и сообразность их с требо{стр. 630}ванием законов и обстоятельств, излагает с достаточною, для безошибочной оценки, полнотою общность и частности как первого исследования, так и «переследования», по Высочайшей воле произведенного.

Здесь же приводятся главные, так сказать, узлы этого замечательного во всех отношениях дела, по коим в упомянутой выше Записке, а за нею и в самом делопроизводстве, с удобностью распутывается сбивчивая сеть, сплетенная сперва исследованием, в котором Высшее Правительство признало «упущения и неправильности», а потом переследованием, которое вместо ревизии, указания, пополнения упущений тех и возмещения и исправления тех неправильностей, — то есть вместо предписанного «переследования», как разумеет его закон, — вовлеклась в ту же черту действий, совершая их с уклонениями еще более важными, так как и обязанность, на нее возложенная Высочайшею волею, была гораздо важнее.

С первого шага своего вторая Комиссия приняла обвинение, «неправильным» производством первой постановленное, — правильным, а дело, по сознанию Высшего Правительства исполненное «упущений», — совершенно исследованным. Вменяя себе как бы в закон это основное постановление свое, она, естественно, не допускала уже себя до поведенного ей «переследования» того, что сама предварительно сознала совершенно исследованным. Уклоняя ее от всякого пояснения и точного рассмотрения обстоятельств, которые повели бы к доказанию несовершенства, неверности, неправильности первого исследования, это положение дозволяло Комиссии скользить по самым резким фактам, — оставлять без всякого внимания и уважения события, показания и свидетельства, так сказать, усильно влагавшие в ее руки ключ к открытию истины, — отражать эту истину, делая заключения, несообразные с значением фактов, и, вместо выводов законных, испещрять извилистый ход своего делопроизводства умозрениями собственными.