Сергей Кремлёв - Россия и Германия. Стравить! От Версаля Вильгельма к Версалю Вильсона. Новый взгляд на старую войну

• Название: Россия и Германия. Стравить! От Версаля Вильгельма к Версалю Вильсона. Новый взгляд на старую войну
• Автор: Сергей Кремлёв
• Издательство: ООО «Издательство ACT»: 000 «Издательство «Астрель»
• Жанр: Публицистика
• Год: 2003
• ISBN: 5-17-017638-4 (ООО «Издательство ACT») 5-271-05910-3 (ООО «Издательство «Астрель»)

В XX веке весь мир был потрясён двумя крупнейшими войнами между Россией и Германией.

Автор книги С. Кремлёв аргументированно и убедительно доказывает, что кровопролития могло бы и не быть, поскольку весь ход мировой истории наглядно подтверждает, что две великие державы — союзники, а не враги.

Чем стал для России её союз с Францией и Англией? Хотел ли войны германский император Вильгельм II? Кем должна была быть Германии для России — врагом или партнёром? Какова роль Америки и «Золотого Интернационала» в подготовке войны? Много ли правды в истории с «пломбированным вагоном» Ленина? Каким образом итоги Первой мировой войны создавали условия для Второй?

Россия выстояла в начале XX века. Но союз великих держав так и не стал реальностью. Так кто же стравил их? И не столкнут ли в третий раз?

На эти и другие вопросы отвечает автор, аргументировано доказывая, что Россия и Германия должны были стать союзниками, а не врагами.

---

Примерно в таком же положении оказалась и Франция — мировой ростовщик. Во Франции рос слой рантье, стригших купоны с русских займов, что стимулировало парижских рестораторов, а не промышленность и военную мощь. Гоголь в прекрасном отрывке «Рим» ярко и точно описал ширящуюся пустоту французского общества: «При всех своих блестящих чертах, при благородных порывах, при рыцарских вспышках, вся нация была что-то бледное, несовершенное, легкий водевиль, ею же порожденный. Вся нация — блестящая виньетка, а не картина великого мастера».

Первой европейской (и чуть ли не второй мировой) державой становилась Германия. По праву? Пожалуй, да. У капитала остальной Европы было два выхода: или сотрудничать с Рейхом, или воевать с ним.

Для Франции сотрудничество означало подчинение. Ни на что другое, тоже по праву, Франция претендовать не могла. И уже с восьмидесятых годов XIX века по мере укрепления Германии Франция все более прикрывалась «русским щитом».

Выгодно ли это было России? Александр II, Александр III, тунеядствующее дворянство и вздорная, провинциально воспитанная русская буржуазия считали, что — да, так как чрез мерное ослабление галлов чересчур-де усилит «тевтонов». Российские либеральные профессора уже видели русские линейные корабли на «просторах» Балтики, знамена «христолюбивого воинства» — над черноморскими проливами. И, соответственно, русского царя — монархом всех славян.

Однако в России было не все так прекрасно. Внутри нее лежали нетронутыми огромные богатства, земля Русская раскинулась так широко, а народы, ее населяющие, были так темны, что все, что требовалось России, — это обеспечить надежную оборону границ и заняться внутренними делами. Иностранное участие в таких грандиозных делах было неизбежным, но национально состоятельным тут мог быть один принцип: «Львиная доля — России, а вы и так урвете немало». Петр Аркадьевич Столыпин делал хуже, чем говорил, но сказал мудро: «Вам нужны великие потрясения, а нам нужна великая Россия». Великие потрясения великую Россию исключали. Но даже мирная Россия могла быть великой, лишь развивая свои богатейшие окраины. У нас ведь еще были совершенно не разработаны Север, Сибирь, Дальний Восток… Трижды прав был кайзер Вильгельм уже Второй, когда поднимал на своем флагмане сигнал «Адмирал Атлантического океана приветствует адмирала Тихого океана», намекая кузену Николаю II, что не чего России соваться в Европу. Другое дело — ее восточные окраины.

Конечно, намек тут был сделан не без лукавства, но в нем содержалось здравое зерно. Кайзер имел в виду, безусловно, войну. Однако на Дальнем Востоке России нужно было не воевать, а работать. И работать в пределах своих же границ. Ну стоило ли державе с нетронутыми богатейшими внутренними ресурсами залезать в Корею, соваться в Китай, конфликтовать с Японией? Николай II презрительно называл японцев «макакашками», а в Японии к началу XIX века уже практически не было неграмотных. Деталь? Да! Однако одна такая деталь могла удержать умное российское руководство от опрометчивых действий. Но о каком уме и руководстве могла быть речь, если во время русско-японской войны командующий флотом Тихого океана адмирал Бирилев на требование командира Владивостокского отряда подлодок о выделении 24 французских свечей зажигания к двигателю недрогнувшей рукой начертал: «Достаточно двух фунтов казенных стеариновых»? Это не анекдот, а новейшая история царской России, читатель!

Англия, Франция, Германия были на карте мира яркими заплатками, а Россия протянулась на полмира и сама была миром — самобытным и самодостаточным. Европейские державы уже исчерпали внутренние возможности и устремились в колонии. Но Россия-то не раскрыла, не разработала и сотой доли собственных национальных богатств… Имея ум и сердце, это понимал уже Ломоносов, однако российские самодержцы конца XIX — начала XX века не имели ни сердца русского, ни ума — хоть какого-то… Потому и проводили такую глупую дальневосточную политику, которая русской кровью прокладывала дорогу на Дальний Восток не столько русскому, сколько европейскому капиталу.

На Дальнем Востоке от имени России совершались преступные глупости. А как обстояли русские дела в Европе?

Умная русская европейская политика укладывалась в три слова: «Мир с Германией». Такой мир позволял решать попутно и кавказские проблемы, развивать Среднюю Азию. Проводить достойную, уважительную к себе «германскую» политику России было бы непросто, однако возможно!

Недаром Бисмарк видел будущее российско-германских отношений только мирным. Да, противоречия между двумя странами были немалые, хотя большая часть их имела не объективный, а буржуазно-капиталистический характер. Самым неприятным образом это проявлялось в конкуренции русских и прусских помещичьих хлебов на германском и европейском рынках. Были и другие острые моменты, но они как раз и возникали из-за обширности взаимных связей. Разумным было бы одно: сглаживать углы и налаживать дружбу.

А «градоначальники» всероссийского Глупова поступали прямо противоположно. Уже после Седана Александр II требовал от Пруссии ограничиться меньшими репарациями, чем она рассчитывала получить с Франции. Так и пошло… В 1875 году Бисмарк затевает превентивную войну против Франции, а Александр II своей политикой ее срывает. В результате Россия после русско-турецкой войны на Балканах сталкивается на Берлинском конгрессе с противодействием Австро-Венгрии и Англии, а Германия ее не поддерживает. К слову сказать, в Берлине судьбу южных славян недрогнувшей рукой кромсали лорд Солсбери и наш знакомец Дизраэли, уже ставший лордом Биконсфилдом. Этот же дуэт тонко рассоривал и русских с немцами.

Стремление к постоянному ослаблению России вообще было неизменной линией Дизраэли год за годом. Расчёт был дальний, на десятилетия. И ведь выходило! В 1879 году Вильгельм I и Александр II рассорились окончательно. Недалекий, но самолюбивый русский «царь-освободитель» разобиделся на Германию за её поведение на Берлинском конгрессе — словно у Германии не было к России встречных серьёных претензий.

Берлинский конгресс, подводивший итоги русско-турецкой войны 1877–1878 годов, описывают в разных странах по-разному, и в России издавна ставят его Германии в вину. Так, известный советский историк академик В. Хвостов считал, что Бисмарк вел себя двулично, разыгрывая «честного маклера». Ещё более резко выражается 2-е издание Большой советской энциклопедии: «Председатель Берлинского конгресса Бисмарк занял позицию, явно враждебную России и славянским народам Балканского полуострова».

На самом же деле Бисмарк и до конгресса, и после него был лоялен по отношению к единственному государству — Германии, и к единственному народу — немецкому. Можем ли мы быть за это на него в претензии, читатель?

Собственно, на ход и исход Берлинского конгресса влиял не Бисмарк, а секретное Рейхштадтское соглашение, подписанное Александром II и австрийским императором Францом Иосифом в богемском замке Рейхштадт за год до русско-турецкой войны — 8 июля 1876 года.

Тогда факт его заключения от российских славянофилов скрыли, что и неудивительно. Ведь по этому соглашению стороны (фактически, только Россия) обязывались не оказывать содействия образованию на Балканах «большого славянского государства». Тем самым Россия обеспечивала себе нейтралитет Австрии при войне с турками.

Итоги турецкой войны и завершивший ее Сан-Стефанский договор стимулировали иной поворот событий, чем то было обусловлено двумя императорами до начала войны.

Недовольство Австрии и вызвало к жизни Берлинский конгресс и пересмотр Сан-Стефанского договора, что плохо сознавали как тогдашние, так и нынешние славянофилы.

За четыре месяца до Берлинского конгресса Тургенев писал в письме из Парижа: «Контрданс наш с Англией только что начался; запутаннейшие фигуры — впереди. Бисмарк, по-видимому, хочет ограничиться ролью „тапера“: пляшите, мол, голубчики, а мы посмотрим».

Осуждения Бисмарка у Тургенева нет. Великий наш писатель мыслил трезво: своя рубашка ближе к телу, тем более, когда это и не «рубашка», а РОДИНА! ОТЕЧЕСТВО!! Которое нужно любить не только сердцем, но и умно любить…

Между прочим, вот итоговое (уже после конгресса) мнение генерала Дмитрия Алексеевича Милютина, одного из авторов Сан-Стефанского русско-турецкого договора, существенно урезанного Берлинским трактатом: «Если достигнем хоть только того, что теперь уже конгрессом постановлено, то и в таком случае огромный шаг будет сделан в историческом ходе Восточного вопроса. Результат будет громадный, и в России можно будет гордиться достигнутыми успехами».

Милютин был политиком-практиком, в отличие от профессорствующих и литераторствующих болтунов-славянофилов. Поэтому и он, и канцлер Горчаков понимали, что Россия на Востоке одержала такую победу, которая намного превышает наши возможности воспользоваться ею. Мы и так получили немало: Каре, Батум, закрепление своих позиций на Кавказе.