Михаил Березин - Эвтаназия

• Название: Эвтаназия
• Автор: Михаил Березин
• Жанр: Современная проза

---

Проснулись мы уже вечером. Вернее, это я проснулся, а передо мной стоял Середа, только без головы: в новеньком смокинге и белой рубашке с бабочкой. Представляете? У меня волосы на голове встали дыбом. Но тут я увидел, что за смокингом прячется Момина – она держала его за плечики.

– Хороши шуточки, – переводя дыхание, проговорил я. – Это и есть твой сюрприз?

– О нет, – сказала она, – это даже не преамбула.

– А где же тогда сам сюрприз? Признавайся, не томи душу.

– Не будем торопить события, – сказала она. – Сначала примерь смокинг.

– Но это совершенно не мой стиль, – запротестовал я.

– А ты не думай об этом.

– О чем?

– О том, что это – совершенно не твой стиль.

И действительно – смокинг пришелся мне в пору, я даже почувствовал себя в нем вполне свободно.

– Вот видишь, – обрадовано сказала Момина.

Мы поужинали при свечах. Меня не покидало ощущение, что происходящее ныне – некий ремейк. Что соответствующая книга уже давно написана, и мы движемся по накатанной колее. Но тут в сюжете обозначился неординарный ход.

– Знаешь, я решила женить тебя на себе, – сказала Момина. – Ты только не удивляйся.

– То есть, – не понял я.

– Я хочу выйти за тебя замуж.

– Ты?! За меня?!

Она рассмеялась.

– Надеюсь, ты не станешь возражать? В конце концов это ведь я тебя сотворила своими собственными руками. Как Тарас Бульба своего сына. И теперь я предъявляю на тебя свои права. Только попробуй отказаться.

– А ты хорошо подумала? – уточнил я.

– Надеюсь.

– Вот это действительно сюрприз!

– Это тоже еще не сюрприз. Так ты согласен?

– А разве у меня есть выбор? Если на меня предъявлены права… чего уж теперь…

– Нет, ты скажи мне четко и определенно, ты согласен?

Я прокашлялся.

– Да.

– Тогда вот тебе мое приданное.

Она усадила меня рядом с собой за компьютер.

– Но у меня уже есть один, – принялся возражать я.

Она усмехнулась. Даже не усмехнулась, а ощерилась, словно хищница, готовая проглотить добычу.

– Причем тут компьютер? У меня есть один любопытный файл. Поглядим.

На экране появился перечень каких-то заглавий.

– Это создано моим отцом. За каждым из названий – концепция литературного произведения. Пожалуйста… – Она щелкнула мышкой по одной из позиций, и на экран словно черт из табакерки выскочил текст: какие-то соображения, философские выкладки, заметки о странностях человеческой натуры… – Середа умер, да здравствует Середа! – упоенно воскликнула она.

– Что ты хочешь этим сказать? – поинтересовался я.

– Неужели ты до сих пор не догадался?

– Нет.

– Посмотри на себя в зеркало. О том, что Середа – мой отец, известно лишь его литературным агентам. Их я беру на себя. Отныне Середа – это ты. А этого файла тебе на всю оставшуюся жизнь хватит.

– Но… – выдавил я из себя.

– Удивлен?

– Еще бы… Как-то мне все это…

– Я предлагаю тебе место на литературном троне, – сказала она. – А ты как будто еще и нос воротишь.

– Ну а как же я сам… – промямлил я.

– Что, сам?

– Мне самому хотелось попробовать…

– Послушай, – сказала Момина, – ты был подражателем. Верно? Не лишенным способностей, разумеется, но все же подражателем. А теперь тебе предлагают стать продолжателем. Не улавливаешь разницы? Неужели действительно не улавливаешь?

– Но я надеялся, что когда-нибудь сам смогу написать что-нибудь стоящее.

– Конечно сможешь, – сказала она. – Только под именем Середа. Ведь сюжетов отец заранее не придумывал, это предстоит сделать тебе.

– Даже не знаю, – проговорил я.

Она смягчилась:

– Конечно, все это слишком неожиданно. Но в нашей жизни случаются моменты, когда нужно принимать серьезные решения.

– Даже не знаю…

Неожиданно я расхохотался. Она тоже улыбнулась и вопросительно взглянула на меня.

– Представь себе, что у нас родится дочь, и, когда я умру, она выйдет замуж за малоизвестного писателя, который в свою очередь станет Виктором Середой. А позже внучка и т.д. Имя писателя Середы будет передаваться по наследству словно дворянский титул.

– Неплохая идея, – сказала Момина. – Так ты согласен?

Я почувствовал, как смокинг с бабочкой намертво впиваются в мое тело. Никогда уж, видно, мне из этих пут не вырваться, никогда.

– А что мне остается? Видимо, так уж у меня на роду написано…

Заключив союз навеки, мы принялись танцевать и дурачиться. Она включила моих любимых „Битлз". В ее фонотеке нашлось и кое что из „Чикаго". Потом мы еще немного поболтали на эти идиотские литературные темы. Должен же я был ей чем-то угодить в такой вечер. Она сказала, что литература постепенно обзавелась собственными именами. К примеру, с фамилиями Алтунин или Выжеватов могут быть только литературные герои, но никак не живые люди.

– А что же делать настоящим Алтуниным и Выжеватовым? – поинтересовался я.

– Смириться с тем, что они – литературные персонажи.

Она даже не подозревала, насколько была близка к истине. Я оседлал своего любимого конька и сказал ей, что в сущности все мы – литературные персонажи.

А чуть позже она перевела разговор на Сэлинджера. Мол, считается, что в Америке писательским трудом на жизнь не заработать. А Сэлинджер столько купонов состриг со своей „Над пропастью во ржи", что сумел по-даосски уединиться в собственном доме, словно в монастыре, в компании с женой и с „Дао де дзин". Впрочем, этот наш дом, по ее предположению, ничем не уступает сэлинджеровскому. Она снова по крученной лестнице повела меня наверх – еще раз показать мне мой будущий кабинет. Он был просторным и уютным. Люстра, книжные полки, письменный стол, столик для компьютера. Посреди комнаты на ковре – кресло-качалка.

Без какого либо перехода она заявила, что „король, дама и валет" всегда побеждают „тройку, семерку и туза".

– Смотря какие правила, – возразил я.

И мы придумали специальный „литературный покер", в котором один из играющих располагал колодой из троек, семерок и тузов, а другой – соответственно из королей, дам и вольтов.

Игра получилась весьма увлекательной и шла с переменным успехом. Потом мы полежали вместе в ванной, как истинные супруги Середа.

Вечерний половой акт по буйству не уступал утреннему, потом она по своему обыкновению быстро уснула, а на меня навалились тягостные думы.

Честно говоря, я был вовсе не в восторге от того, что произошло. Когда я работал над „Предвкушением Америки", мне казалось, что это – хороший трамплин для моего собственного взлета. Что если мне удастся благополучно справиться с этим, у меня наконец-то появится шанс. Я думал, что вынашиваю в себе роман Середы, а оказалось, что я вынашиваю его самого. И вот, как это бывает в фантастических фильмах, в один прекрасный момент „бессребреник и бедолага" в джинсовом костюмчике заходится в предсмертном вопле, и из его раздираемого на части тела, сквозь кости, мясо и фонтанирующую кровь, победоносно выползает респектабельный господин в смокинге и с бабочкой на длинной шее. Причем обновленный – без ужаса в душе.

Отныне мне предстояло доживать жизнь за другого человека. Или в свою очередь врезаться в панелевоз. А что? Неплохая идея. Почему-то мне вспомнился мой последний незаконченный роман. Быть может, как и Середа свое „Предвкушение Америки", я завершу его не на бумаге, а в реальной жизни? А кто-то потом допишет за меня. Интересно, кто бы это мог быть? Ничего, Момина подыщет. Присосется к новой жертве своими несравненными ягодицами.

Я спустил ноги с кровати и проследовал в свой рабочий кабинет. Плюхнулся голой жопой в кресло-качалку и начал раскачиваться. Потом мне это наскучило, я подошел к окну и выглянул наружу.

Ночь выдалась лунная. Хорошо была видна дорога, на которой когда-то летевший с огромной скоростью автомобиль едва не сбил Колю Чичина. И тот написал роман „Великая битва" о войне пешеходов с автомобилистами. За дорогой просматривался мой двор… Я вздрогнул. В саду неожиданно вспыхнул костер. В багровых отблесках его пламени я увидел Фила и Юльку Мешкову, и Эрика Гринберга, и Колю Чичина, и Лену Петрову, и даже самого себя. И еще, почему-то, Еву. Фил читал отрывки из Генри Миллера, и все слушали его, затаив дыхание. Временами тишина прерывалась чьими-то комментариями. А потом я заметил, что меня там уже нет. Я – вот он, наблюдаю за происходящим из окна собственного кабинета. И нас разделяет вовсе не дорога, а пропасть, через которую не перейти. И снова, в который уже раз, передо мной возникли остекленевшие глаза Джека Николсона…

Смокинга с бабочкой на мне сейчас не было. Я был совершенно наг, а потому волен в своих действиях. Я подошел к столу и взял чистый лист бумаги. Что бы такое написать, чтобы окончательно поставить точки над „и"…

Я осклабился. Представляю, как это мерзко выглядело при лунном свете. Из-под моих пальцев гремучей змеей выползла строка: