Василий Немирович-Данченко - Скобелев

• Название: Скобелев
• Автор: Василий Немирович-Данченко
• Жанр: История

Моя книга - не биография Скобелева, а ряд воспоминаний и отрывков, написанных под живым впечатлением тяжёлой утраты этого замечательного человека. Между ними встречаются наброски, которые может быть, найдут слишком мелкими. Мне казалось, что в таком сложном характере, как Скобелев - всякая подробность должна быть на счету, Когда я привел взгляды покойного на разные вопросы нашей государственной жизни. С его убеждениями можно не соглашаться, Но молчать о них нельзя. Сожалею, что условия, среди, которых приходится работать русскому писателю, не позволяют очертить убеждения Скобелева во всей их полноте: они во многом изменили бы установившееся о нем мнение. При этом, мне пришлось воспользоваться прежним моим "дневником" и повторить из него несколько страниц. Этого нельзя было избегнуть вовсе.

Автор.

---

-Вот, братцы, румын-то каким молодцом идет! - кидал своим Скобелев...-Нам-то, кажется, и стыдно пускать его вперед.

И те действительно бросались, чтобы не оставить за румыном чести первой встречи с неприятелем.

Служил у Скобелева под началом некий невидный, ныне уже отправившийся ad partes генерал.

Фальстаф с подчиненными, он был притчей во языцех. Трусоватый по природе, пуще всего дрожавший за свою собственную жизнь, он тем не менее любил хвастаться мужеством и отвагой.

-Я и Скобелев, мы со Скобелевым! - только и говорил он.

-Знаете, я только в Скобелеве признаю опасного себе соперника!.. Как вам кажется, кто храбрее, я или Скобелев?-неожиданно обращался он к своему адъютанту.

Если тот уже обедал и не желал пообедать вновь, то отвечал:

-Разумеется, Скобелев!

-Не угодно ли вам отправиться домой и проверить, все ли бумаги и ответы готовы!..

И адъютант уходил спать. Если же он был голоден или на кухне у Фальстафа готовилось что-нибудь уж очень вкусное, то ответ следовал совершенно иного свойства.

-Знаете, ваште-ство, это еще вопрос - храбрее ли вас Скобелев... У него слишком пылкая отвага... Вы другое дело...

-Послушайте, юноша... Вы уже обедали?

-Нет еще... Скобелев слишком бросается вперед... Тогда как вы...

-Вот что, оставайтесь-ка вы у меня обедать... Ну, так что же я... Говорите, не стесняйтесь... Я люблю слышать и себе правду.

-Вы именно - вождь...

-Семен... Подай бутылку красного вина на стол, знаешь, того, которое я привез из Бухареста. Так я вождь?

-Да... Вы ничего не боитесь, но спокойно в убийственном огне располагаете ходом боя...

-Семен... К концу обеда, пожалуйста, захолоди нам бутылочку шампанского...

Адъютант делался еще серьезнее и еще искреннее начинал хвалить своего генерала.

Раз этот Фальстаф сам себя живописал так.

-Я, знаете, стоял в огне... Гранаты падают и здесь, и там, и передо мной, и позади меня, и направо, и налево... Падают и все рвутся... А я, знаете, засмотрелся на картину боя и (замирающим голосом) так увлекся, что даже забыл о своем положении. В это время проезжает мимо Скобелев... Генерал обращается ко мне: "Я вам удивляюсь... Неужели вы не боитесь - мне жутко!.." В это время прямо перед носом у меня (каков нос!) лопается граната... "Михаил Дмитриевич вот мой ответ!" - Это я ему...

-Что же Скобелев?

-Молча пожал мне руку, вздохнул и поехал!..

Разумеется, шутники и насмешники рассказывали об этом Скобелеву, тот сам от души смеялся, но стал вдвое любезнее с Фальстафом...

-В первом бою он мне за свое хвастовство сослужит службу! - замечал он между прочим.

-Мы с вами, генерал, понимаем друг друга! - обращался к нему Скобелев.

Фальстаф рдел от восхищения.

-Мы - боевые, нам не в чем завидовать друг другу... Так... Скорей даже я вам позавидую.

-О, помилуйте, ваше-ство, что ж тут считаться!

-Разумеется.

И Скобелев лукаво улыбался в усы... И действительно, в первом бою он подозвал несчастного и приказал ему вести вперед на редут свои войска.

-Покажите им, как мы с вами действуем... Замените меня.

И тот дрался как следует, воодушевляя солдат.

"Соперничество родит героев!" - подшучивал потом генерал между своими...

-Ну, что вы? - встретил он потом вернувшегося с боя льва.

-Я сегодня собой доволен! - величественно произнес тот.

-Это ваша лучшая награда!..-сочувственно вздохнул Скобелев, но тем не менее, кажется, ни к чему его не представил.

Могу сказать, я видел ад...

-И ад видел вас...

Генерал не выдержал, прослезился и бросился обнимать Михаила Дмитриевича.

Другой уже под Брестовцем, тоже куда какой храбрый на словах, на деле всякий раз, как только предполагался бой, сейчас же начинал снабжать кухню Скобелева необыкновенными индейками или какой-то особенно вкусной дичью...

-* * * прислал вам молочных поросят...

-И вместе - рапорт о болезни? - с насмешливым участием спрашивал Скобелев.

-Точно так-с...

-Скажите ему, что завтра он может не приезжать на позицию...

Что и требовалось доказать, - как прежде исправные ученики оканчивали изложение какой-нибудь теоремы.

-* * * приказал кланяться и прислал вам гусей и индюка.

-Бедный, чем он болен?

-Индюк-с? - изумлялся посланный.

-Нет - генерал?

-Они здоровы-с...

-Ну, так к вечеру верно заболеет.

И действительно ординарец вечером привозил рапорт о болезни * * *.

-У него большая боевая опытность, - смеялся Скобелев. - Он как-то нюхом знает, когда предполагается дело. Его не надуешь...

-Зачем же держать таких?..-спрашивали у генерала.

-А по хозяйственной части он незаменим! Я всю ее свалил на него - и отлично сделал... Посмотрите, как он ведет ее... В лучшем виде... И ведь старается... Вдвое против других старается... Отряд всегда поэтому обеспечен... Будь он не так часто "подвержен скоропостижным болезням", наверное, солдаты хуже бы ели... Ну и пускай его болеет, Господь с ним.

Другой - майор, совершенно соответствовавший идеалу армейского майора, с громадным брюхом, вечно потный, точно варившийся в собственном бульоне, имел Георгиевский крест, солдатский; так он нарочно спрятал его даже. Ни разу не надевал.

-Зачем вы это?

-Да как же... Я по хозяйственной части... А вывеси-ко Георгия... Вы знаете жадность Скобелева на георгиевских кавалеров?..

- Ну?

-Он сейчас в бой пошлет... Благодарю покорно... Я человек сырой.

И кто поверит, что этот трус был любимцем Скобелева.

А между прочим это было так... Потому, что никто другой не обладал подобной гениальностью добыть для целого отряда продовольствия в голодной, давно уже объеденной местности... Там, где, казалось, не было клочка сена, "храбрый майор" находил тысячи пудов фуража...

-Сегодня вечером будет у нас маленькая пифпафочка!..-незаметно улыбался Скобелев. - Вот, майор, вам случай получить Владимира с мечами...

-Да, - вспыхивал и начинал потеть майор...-Только у казаков сена нет... А у суздальцев - хлеба.

- Ну-с?..

-А я тут нашел в одном месте...

-Так отправляйтесь и заготовьте!

Дело кончалось к обоюдному удовольствию. Майор избавлялся от ненавистной ему пифпафочки, а суздальские солдаты и казацкие кони наедались до отвала.

IX

Скобелев любил войну, как специалист любит свое дело. Его называли "поэтом меча", это слишком вычурно, но что он был поэтом войны, ее энтузиастом - не подлежит никакому сомнению.

Он сознавал весь ее вред, понимал ужасы, следующие за ней. Он, глубоко любивший русский народ, всюду и всегда помнивший о крестьянине - жалком, безграмотном и забитом, смотрел на войну, как на печальную необходимость. В этом случае надо было отличать в нем военного от мыслителя. Не раз он высказывал, что начинать побоища надо только с честными целями, тогда когда нет иной возможности выйти из страшных условий - экономических или исторических. "Война - извинительна, когда я защищаю себя и своих, когда мне нечем дышать, когда я хочу выбиться из душного мрака на свет Божий". Раз став военным, он до фанатизма предался изучению своей специальности. В настоящее время едва ли на германских генералов кто-нибудь так глубоко, так разносторонне знал военное дело, как звал его Скобелев. Он действительно мог быть щитом России в тяжелую годину испытаний, он бы стал на страже ее и в силу любви своей к войне пошел бы на нее не с фарисейскими сожалениями, не с сентиментальными оправданиями, а с экстазом и готовностью. Никто в то же время не знал так близко, во что обходится война.

-Это страшное дело, - говорил он. - Подло и постыдно начинать войну так себе, с ветру, без крайней, крайней необходимости... Никакое легкомыслие в этом случае непростительно... Черными пятнами на королях и императорах лежат войны, предпринятые из честолюбия, из хищничества, из династических интересов. Но еще ужаснее, когда народ, доведя до конца это страшное дело, остается неудовлетворенным, когда у его правителей не хватает духу воспользоваться всеми результатами, всеми выгодами войны. Нечего в этом случае задаваться великодушием к побежденному. Это великодушие за чужой счет, за это великодушие не те, которые заключают мирные договоры, а народ расплачивается сотнями тысяч жертв, экономическими и иными кризисами. Раз начав войну, нечего уже толковать о гуманности... Война и гуманность не имеют ничего общего между собой. На войну идут тогда, когда нет иных способов. Тут должны стоять лицом к лицу враги - и доброта уже бывает неуместна. Или я задушу тебя или ты меня. Лично иной бы, пожалуй, и поддался великодушному порыву и подставил свое горло души. Но за армией стоит народ, и вождь не имеет права миловать врага, если он еще опасен... Штатские теории тут неуместны... Я пропущу момент уничтожить врага - в следующий он меня уничтожит, следовательно, колебаниям и сомнениям нет места. Нерешительные люди не должны надевать на себя военного мундира. В сущности нет ничего вреднее и даже более - никто не может быть так жесток, как вредны и жестоки по результатам своих действий сентиментальные люди. Человек, любящий своих ближних, человек, ненавидящий войну, должен добить врага, чтобы вслед за одной войной тотчас же не начиналась другая...