Павел Стовбчатый - Сцены из лагероной жизни

• Название: Сцены из лагероной жизни
• Автор: Павел Стовбчатый
• Издательство: АСТ-Пресс
• Жанр: Детектив
• Год: 1999
• ISBN: 5-7805-0478-4

Эта книга не плод авторской фантазии. Всё написанное в ней правда.

«Страшно ли мне выходить на свободу после восемнадцати лет заключения, привык ли я к тюрьме? Мне — страшно. Страшно, потому что скоро предстоит вливаться в Мир Зла…»

«Да, я привык к койке, бараку, убогости, горю, нужде, наблюдению, равенству и неравенству одновременно. Отсутствие женщины, невозможность любви (просто чувства), самовыражения, общения были самыми тяжёлыми и мучительными…»

«Портит ли тюрьма? И да и нет. Если мечтаешь иметь, кайфовать, жить только за счёт других — портит. Если хочешь обрести себя, найти смысл жизни, тогда — нет…»

Павел Стовбчатый

---

Лагерный оружейник

Санька Бадаев делает отличные выкидные ножи на любой манер. Специалист высшего класса! Раньше делал и мелкокалиберные пистолеты, но завязал, ножи безопасней…

Одно изделие — червонец, очень хорошее — двадцать. Отсидел за это три БУРа подряд, продолжает делать, невзирая на подписку и грозящий срок.

В Коврове у него мать, жена и двое детей, надо помогать и им. В лагере заработок — кот наплакал, а ведь и самому тоже хочется кушать и пить чай.

Под деревянной станцией транспортера вырыт тайный бункер, там мотор, освещение и все инструменты. Вверху на цепях безостановочно «плывут» здоровенные баланы, внизу с восьми утра до восьми вечера монотонно гудит мотор…

Саньку «доят» многие: прапорщики из опергруппы биржи, ДПНК, начальник отряда, мастер, бригадир и другие. Всем подавай ножик, один в месяц, но дай, иначе наступят на «хвост», неприятности… Братве тоже надо дать, сам Бог велел, для общих дел и нужд. Два-три в месяц. Часть приварка уходит на инструмент, пасты, плекс, краски и прочее, а уж остальное себе.

Проработав как каторжный целое лето, Санька решает на время «подвязать», устал неимоверно и боится… Все очень недовольны его «блажью» и откровенно говорят об этом. Он упорно не обращает внимания и не делает ни одного ножа ни одному человеку в зоне. Обвиняют в хитрости и технически угрожают, намекают…

Давление оказывается сразу с двух сторон, со стороны ментов и со стороны братвы. Ситуация патовая, но из принципа и злости Санька стоит на своём.

Менты не выдерживают первыми, находят «солдатскую причину» и запускают Саньку под «молотки»… Избитого сажают на пятнадцать суток, через день по выходу — ещё на пятнадцать. Прапорщики улыбаются и ехидно интересуются здоровьем, братва тоже косится… Надо делать, выхода нет, жизнь стала совсем горькой.

Осенью Саньку «хлопает» на месте преступления сам «кум» отделения, от этого ножами не откупишься. Выписывают постановление на шесть месяцев БУРа. Возбуждают уголовное дело. Теперь отдохнет по-человечески, до тошноты.

«Потребность»

Зона. Центральный плац. Стемнело.

У стенда с газетами стоит некто. Впёрся лбом в стекло и читает. «Известия», «Правда» и внутрилагерная управленческая «Сучка», или «К новой жизни». Свет едва падает на стекло, но он что-то видит. Мимо «пролетают» спешащие в барак зеки, со съема. Это обиженный — последний даже среди своей масти, обиженный в квадрате. Ни койки, ни тумбочки, ни приятелей, ни газет. Почти неприкасаемый, а может, и хуже.

Читает. Срок идёт. Лишь бы подальше от зоны, хоть в мыслях.

Декабрь 90-го года

«Иная потребность»

Восьмое марта… Я на бирже. Людей вышло очень мало, работа сделана. Светит солнышко, до свободы один месяц с лишним. Гуляю около тепляка по утрамбованному снегу, думаю… Откуда-то выныривает знакомая «девочка», татарчонок лет двадцати.

— Ты чё летаешь? — спрашиваю. — Восьмое марта… Отдыхал бы в зоне.

— Вот на свой праздник и вышел, а вообще менты разрешают оставаться…

Смотрит прямо в глаза, молча зовет… Раздумываю, но удерживаю себя.

— Дай хоть спичек парочку, нет вообще! — Чисто профессиональная привычка что-то выманить и выпросить.

Даю полкоробка, и он исчезает за бугром снега. «Пошла» искать партнеров и заработка. Тоже месяц до свободы остался, говорит, на свободе завяжет с этим делом. Может быть, может быть…

Анекдот

Вечер. Кто-то держит прикол в секции, анекдоты о зеках.

«Устроился один рецидивист в детский сад воспитателем. Ну, играет он, значит, с детьми, а дети пристают:

— Расскажи, дед, сказку, да расскажи!

— Не знаю я ваших сказок, — отвечает им рецидивист. — Вот вы сами начинайте, а я буду заканчивать. Лады?

— Ура! — захлопали дети в ладоши и начали: „Посадили дед с бабкой репку“, — начала маленькая Леночка.

— Вышел Репка и зарезал бабку с дедом, — закончил особист.

— Снесла курочка яичко, да не простое, а золотое! — восклицает Вовочка.

— Пришли менты и мигом отшмонали „рыжьё“, — заканчивает особист».

В секции топот и гвалт, все балдеют. Мне почему-то грустно, я давно не смеялся от души, разучился. Все смысл да глубину подавай! Зачем?.. Чтоб когда-то снова вернуться к простому и незатейливому. Вечный круг, и нет здесь умных и глупых, есть только цикл и натура, момент…

Распоряжение

— Всех котов и кошек выловить сегодня до обеда и сжечь в кочегарках. Всех до единого, я проверю! На чьей территории увижу кота, считайте, что пятнадцать и биржа вам обеспечены. Пойдете баланы катать… Развели тут питомник, понимаешь! — замначальника по POP гонит жути на всех завхозов отрядов и членов СВП (секции внутреннего порядка).

Все молчат, но каждый думает, как выкрутиться из щекотливой ситуации… Конечно, коты и кошки никому особо не мешают, но ведь не мешали и шесть деревьев, которые являлись единственной достопримечательностью зоны и которые спилили! Лагерь должен быть похож на лагерь, так гласит закон.

Юра Кислый, завхоз одиннадцатого отряда, самый старый завхоз зоны, не выдерживает:

— Сажайте сразу! Лично я никого сжигать не буду, у меня не две головы, и я вам не садист. Бродячих здесь почти нет, все — чьи-то, за них спросят, и спросят построже, чем за человека. Я пас, пусть прапорщики и ловят, у них погоны и власть!

— Молчать! — Режимник вскакивает из-за стола и подается вперед. — Ты слишком умный, Кислов, смотри, мое терпение не безгранично! У тебя есть шныри… Или тебя учить, как это делается?.. В три часа дня проверяю. Идите.

Мало кто знает, что значит кот или кошка для заключенного. Они были, есть и будут в каждом лагере всегда. Их держат в основном старые каторжане или молодежь, успевшая почалиться по крытым и мытым, как говорят урки.

Кошка для заключённого — тот же ребенок, которого он никогда не имел и не известно, будет ли иметь вообще. Это друг, ласка, забота, человечность, отдушина, собственность, брат, время — все, что хотите. Вот что такое для заключенного кошечка, как бы это противоречиво ни выглядело. И вот, вырастив, выпестовав оную, приучив к себе, почувствовав ее ласку и тепло, ему предстоит лишиться этой, может быть, единственной радости!

Собак в зоне, как правило, нет, иногда их завозят на биржу, но долго они не живут… Кошка удобней во всех отношениях: спрятать, пронести, прокормить… Конечно, завхозы могли предупредить всех о готовящейся облаве, но своя рубашка ближе к телу, к тому же завхоз завхозу — рознь… Это запросто могло стать известным режимнику, и тогда пощады не жди. Да, это именно тот случай из десятков и сотен прочих, когда администрация делает «дело» чужими руками и потом как бы удивляется жутким последствиям.

Я хочу рассказать о том, что произошло в этот день только в одном четвёртом отряде.

* * *

Ренат Сабиров, сорокатрехлетний казанский карманник, проживал именно в этом отряде. До конца срока ему оставалось не так уж много, всего семь месяцев. Четыре с лишним года он просидел без несчастья и был рад освободиться тем, кем пришёл в лагерь и кем был всегда, — арестантом, человеком «одних и тех же правил». Ренат почти ни с кем не общался из молодой блоти, видя, что это за публика и чем она дышит, имел очень узкий круг друзей и никого лишнего к себе не подпускал. Человек на редкость постоянный и порядочный по лагерным понятиям, он жил уединенно, но с большим достоинством. Умные выразительные глаза с напряжением во взгляде, продолговатое лицо и рельефный подбородок выгодно выделяли его из массы, а рост, плечи и голос нет-нет да и напоминали окружающим о характере и силе, что вкупе с умом не так мало для лагеря.

Я никогда не был с Ренатом в близких отношениях, но, как и все, по-своему уважал его за твердость духа и прямолинейность. Когда мне стало известно, что вытворил Ренат, я несколько дней не мог прийти в себя и много размышлял над причинами и первопричинами всего того, что случается с нами. Только шок, аффект мог толкнуть такого человека на то, что произошло, думал я, но ошибался. Это была элементарная продуманная месть, месть того, кто не желает прощать и не ждет пощады для себя…

Придя в отряд после упомянутого собрания у режимника, завхоз четвертого отряда Полетаев по кличке Шакал не стал долго раздумывать. Зекам, которые находились в жилзоне, а их было немного, он объявил, что вот-вот явится комиссия из управления, будут ходить по баракам. Люди не стали ждать приглашения и во избежание неприятностей по-быстрому ретировались с глаз долой. С комиссиями обычно ходят оперативники, а найти причину придраться к зеку всегда легко… Дневальных Шакал загнал в одну из секций делать уборку, а сам, воспользовавшись временем и отсутствием свидетелей, быстро схватил пепельную Ренатову кошку Наташку, спрятал ее под куртку, и через десять минут она уже металась в топке котельной. То же самое, чуть позже, он проделал еще с двумя котами и был таков.