Юрий Рытхэу - Метательница гарпуна

• Название: Метательница гарпуна
• Автор: Юрий Рытхэу
• Издательство: «Молодая гвардия»,
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1973

Это повесть о Чукотке, где современность переплетается с недавним первобытным прошлым далекой окраины нашей страны. Главная героиня повести — дочь оленевода Мария Тэгрынэ — получила широкое образование: закончила педучилище, Высшую комсомольскую школу, сельскохозяйственную академию. Она успешно применяет полученные знания, где бы ни протекала ее деятельность: в райкоме комсомола, на строительной площадке атомной электростанции, на звероферме, в оленеводческом стойбище.

Действие повести происходит на Чукотке, в Москве и Ленинграде.

---

Зима все-таки вернулась, подарив анадырцам лишь один солнечный день.

2

В гостинице, где остановилась Мария Тэгрынэ, жили ученые, приехавшие из Новосибирска, Хабаровска, Владивостока, Ленинграда, Москвы, Магадана. В окружном Доме культуры происходил симпозиум, посвященный пятидесятилетию установления на Чукотке Советской власти.

Симпозиум… Какие слова появились на самом краю земли советской! В Москве Маша время от времени получала газету «Советская Чукотка» и как-то с удивлением прочитала заголовок: «Форум оленеводов Канчаланской тундры». Это звучало так необычно, что она не удержалась и рассмеялась весело. Ее воображению представилась забавная картина: канчаланские оленеводы, люди серьезные и степенные, враги пустого словопрения, — на древнеримской площади, именуемой форумом; сидят там в своих камлейках, напоминающих туники, а из-под подолов торчат жилистые ноги, исходившие кочковатую тундру, каменистые склоны пустынных холмов, бесконечные снежные пространства…

И тут же вспомнился окружной Дом культуры. Каким прекрасным казался он, когда его только что воздвигли над лиманом! Впрочем, и теперь анадырский Дом культуры выглядит неплохо, хотя уже требует основательного ремонта.

…Юбилейный симпозиум проводился, конечно, там. Очередной оратор допивал из граненого стакана последние капли желтой анадырской воды. «Классовая борьба в чукотской тундре» — так называлось его исследование.

Маша всмотрелась в докладчика. Да, это был Николай Кэральгин, соученик ее по Анадырскому педагогическому училищу, впоследствии студент Ленинградского университета, затем аспирант Института истории. Появившийся на свет в Хатырской тундре, в яранге оленевода, он оказался прирожденным ученым — упорным в поисках истины, скрупулезным, точным. Даже в личной жизни он отвечал самым распространенным представлениям о жреце науки: несмотря на приятную внешность, оставался убежденным холостяком, одевался довольно небрежно, интересовался только своим предметом да классической музыкой.

Маша устроилась в последнем ряду, хотя зал был большой, а ученых приехало не так уж и много. К тому же изрядная их часть оказалась в президиуме…

Докладчик допил свою воду и продолжал ровным голосом:

— Наиболее серьезное сопротивление Советской власти оказали владельцы тысячных стад, чукотские феодалы, оленные хозяева, эрмэчины. Установление новых общественных отношений угрожало именно им. Остальные слои чукотского общества того времени восприняли Советскую власть всем сердцем. Пришел именно тот общественный строй, который был по душе трудовому человеку севера, воспитанному в силу своего исторического положения, а равно и положения географического в традициях коллективизма, взаимной выручки. Имущественное расслоение среди приморских жителей только начиналось и еще не достигло таких размеров, как расслоение в тундре. Общество в тундре было сложным организмом, сохранившим, с одной стороны, пережитки родового строя, первобытного рабства, а с другой — создавшим свой, северный феодализм, где эксплуатация пастухов была доведена до той бесчеловечной стадии, когда охранитель стад оказался низведенным до животного, гораздо менее почитаемого, нежели олень…

«Николай не так уж бесстрастен», — отметила Маша, и, будто угадав ее мысли, он постарался укрепить их.

— Владельцы больших стад, — доносилось с трибуны, — держались на границе Корякии и Чукотки, а также в горных труднодоступных долинах почти до послевоенных лет. Они, первыми поднявшие оружие против Советской власти, поправ древнее правило чукчей — никогда не убивать человека, — попробовали затем отгородиться от новой жизни расстоянием. Но если уж идеи ленинизма, — тут голос ученого заметно повысился, — преодолели расстояние от Москвы до Анадыря, то рано или поздно они должны были достигнуть и. далеких стойбищ Армагиргина, Аккра, Гэмалькота, Гатле, Ранаутагина…

Машу словно ужалило невидимой иглой. «Гатле!..» Сколько будет жить она, всегда время от времени ей придется слышать это имя. Никуда ей не укрыться от него. И хоть близкие товарищи порой утешают тем, что, по существу, она не дочь Гатле, что он никогда не интересовался, осталась ли она жива или погибла, все-таки именно Гатле зачал ее в своей обширной яранге, где висело четыре полога по числу жен…

Мария Тэгрынэ потихоньку встала и вышла на улицу, неторопливо пересекла площадь, постояла с минуту у знакомого двухэтажного здания и поднялась на второй этаж.

У секретаря окружкома кабинет был светлый, просторный и ярко освещался многочисленными, умело скрытыми лампами дневного света. Перед окном, за обрывом, вздымались высокие трубы котельной.

— Давай сначала посмотрим новый Анадырь, — предложил Петр Ходаков, — потом будем разговаривать. А на трубы не обращай внимания, недолго осталось дымить им. Построим мощнейшую на северо-востоке теплоэлектростанцию, и они уже не потребуются. Будет вдосталь и тепла и электроэнергии. Хочешь, для начала поедем туда, на стройку?

Маша охотно согласилась.

У подъезда их ждала светло-голубая «Волга».

«Хорошо стали жить в Анадыре», — с доброй усмешкой подумала Маша, вспомнив, как в бытность ее секретарем окружкома комсомола в Анадыре появился первый автомобиль. У начальника милиции. И все, в том числе и она, ой как завидовали ему!

— У комсомола теперь тоже свой транспорт, — сказал Ходаков, словно угадав, чему она улыбнулась. — «Газик»-вездеход. Сами выбирали. На твоем месте сейчас знаешь кто? Георгий Оттынто. Заядлый охотник! Чуть ли не на работу с ружьем ходит.

— Откуда он родом? — спросила Маша, не сводя глаз с рядов новых домов, выросших за долгое время ее отсутствия.

— Инчоунский, — с оттенком уважения произнес Ходаков, задев Машину ревнивость.

Почему-то так повелось, что к жителям Уэлена, Инчоуна, Энурмина здесь относились не то что с большей теплотой, чем к чукчам из других районов, но, во всяком случае, всегда отличали их. Какие тому были причины, Маша и сама бы не могла сказать. Очевидно, потому, что те жили дальше всех? А может, это дань их охотничьей отваге? Уэленцы и инчоунцы испокон веков являлись добытчиками таких морских великанов, как кит или белый медведь. Заметно отличались они и уровнем общего развития — ведь давно общались с торговцами и моряками, проплывавшими Беринговым проливом. Недаром некоторые жители Уэлена, Инчоуна, Наукана и эскимосских селений вокруг бухты Провидения, помимо родного языка, знали вдобавок еще и английский.

Дорога шла вверх, на Верблюжку — небольшую гору, которая анадырцам, обладающим обостренным воображением, показалась почему-то похожей своими очертаниями на экзотическое животное.

— Все эти жилые дома, — рассказывал Петр Ходаков тоном экскурсовода, — принадлежат строителям будущей ТЭЦ. Строят они жилье высокого класса. Квартирой со всеми удобствами в Анадыре сейчас никого не удивишь, но вот такая квартира, как у них, — на двух уровнях, проще говоря, двухэтажная квартира, — это новинка даже для центральных районов страны…

А дорога все поднималась, пока взору не открылись далекие дали Анадырского лимана, переходящего за островом Алюмка в обширный Анадырский залив. Город оставался внизу. Отсюда он еще больше радовал глаз бело-розовой россыпью новых домов с черными вкраплениями старых деревянных строений. А дальше виднелись ровные ряды домиков колхоза имени Двадцать второго партийного съезда; они вытянулись за анадырским кладбищем далеко в тундру, к синеющей на горизонте горе Святого Дионисия.

Отсюда, с этого берега, где-то напротив нынешней окружной больницы, вышла некогда собачья упряжка, на которой отправлялся в первое свое предвыборное турне первый чукотский кандидат в депутаты Верховного Совета СССР — Тэвлянто. Он был хороший каюр и, даже став депутатом, предпочитал сам править упряжкой. Пожалуй, в нем раньше многих других сошлись берега прошлого и будущего. И, наверное, ему было нелегко.

Петр Ходаков стоял у «Волги» и наблюдал за погрузившейся в свои думы Тэгрынэ. Красивая женщина! Умная. Два диплома — педагогического института и Тимирязевской академии. Даже и не знаешь, что предложить ей. Такого работника на Чукотке еще не было. Позавчера на бюро до хрипоты спорили — назначить ли ее директором нового совхоза, начальником сельхозуправления или рекомендовать на пост заместителя председателя окружного исполкома. А тут еще звонки из Магадана: просят, чтобы Марию Тэгрынэ направили в распоряжение областного комитета партии. Ну нет! Она выросла на Чукотке, сама приехала сюда из Москвы, высказав желание работать только в родном округе…

У Петра Ходакова тоже есть что вспомнить. После окончания Сучанского горного техникума его направили на анадырские угольные шахты. Думал поначалу отработать положенное, а потом податься в теплые края. Ничего не получилось. Теплые края бывали только во время отпуска. Полярному шахтеру отпуск полагался трехмесячный, но уже через месяц Ходаков спешил назад. Со стороны может показаться бравадой, а ничего не поделаешь — тянет, и все. И главное куда! В ледяную, холодную пустыню, в зимние пурги, в тесную квартиру в продуваемом насквозь деревянном домике! Тогда только такие и строили. Сейчас-то что! Материковые удобства…