Ильдар Абдульманов - Царь Мира

• Название: Царь Мира
• Автор: Ильдар Абдульманов
• Жанр: Научная Фантастика

Роман И. Абдульманова «Царь Мира» — сказка наших дней, и в соответствии с духом времени счастливого конца читатель в ней не найдет. Обыкновенный человек, внезапно овладевший сверхъестественными способностями, становится не созидателем, а разрушителем. Осознание того, что само его существование несет угрозу всему миру, не останавливает главного героя повествования Власова. Он продолжает стремиться к неограниченному могуществу и на своем пути шантажа и насилия губит и отравляет души тех, кто был рядом, оставляя за бортом своей жизни те светлые чувства, которые свойственны каждому нормальному человеку. Прозрение же и раскаяние наступают слишком поздно… Власов становится заложником ситуации и не в силах спастись от преследования таинственных космических пришельцев, охотящихся за мультинвертором — волшебным зеркалом — источником сверхъестественных возможностей и всех напастей.

-----

Книга «Царь мира» - это первая часть романа в четырех частях. Полностью он был издан за счет автора в ста экземплярах. Вы можете приобрести его, а также другие произведения на сайте mir-ildara.com в разделе "Магазин".

---

«Ауди» наконец перестала буксовать и теперь мчалась вверх по наклонной дороге. Эдик взглянул туда, где висел треугольник, но его не было. Он перевел взгляд на машину. Треугольник, мгновенно переместившись, был уже над ней, или, вернее, сбоку от нее. На глазах у Эдика он быстро превратился в огненный шар, ударил в переднее боковое стекло, то ли прожег, толи разбил его, вошел внутрь машины, и тут же она метнулась влево, съезжая с дороги в кювет, клюнула носом и взорвалась. Эдик инстинктивно отшатнулся, прячась за ствол. Раздался еще один взрыв, потом наступила тишина. Эдик выглянул из-за ствола и увидел объятые пламенем останки автомобиля. Водитель, а вернее, его силуэт, почему-то без головы, все торчал на переднем сиденье.

Боль в теле не прошла, но Эдик ощущал, что вполне может двигаться, хотя еще минут пять назад ему казалось, что он умирает. Но руки его были крепко связаны — парень не пожалел скотча. Ветка была толстой, поэтому сломать ее не удалось бы. Подтягиваться и перегрызать ленту Эдику не хотелось.

А что, если опять воспользоваться той странной помощью?… Это было рискованно, но Эдик почувствовал какой-то азарт. Была не была, все равно он должен научиться владеть своими новыми способностями. Он даже не сомневался, что все это — результат воздействия зеркала, и Эдик ощущал странную уверенность в том, что треугольники не причинят ему вреда.

Он закрыл глаза и сосредоточился и почти сразу же вышел на «режим программирования». Но он не знал, что задать — уничтожение? И дополнительно представить себе моток скотча. А вдруг они не поймут, и молния ударит в руки? Есть блокировка. Значит, подумал Эдик, должна быть и деблокировка или что-то в этом роде. Действительно, как только он подумал о дополнительных действиях, появилось что-то вроде кнопки вызова других функций. Все было очень смутно, он не знал, как объяснить летающим треугольникам, чего он от них хочет. Он представлял себе, как освободился от пут, как идет, как разнимает руки, но ничего не происходило. Они должны помочь, упрямо подумал он. «Помощь» — вот что. И это действительно оказалось ключевым словом, он будто бы увидел кнопку вызова помощи и сказал: «Да». «Выбраться, освободиться», — перебирал он слова, потом вспомнил, что там была функция «обездвиживание», а это значит, что должна быть и противоположная. Но ведь речь шла о обездвиживании, вызванном, видимо, самими этими треугольниками. «Свобода движений, перемещений», — почти вслух произнес Эдик и вдруг услышал прямо над головой тихое потрескивание. Он вскинул голову — над ним, буквально в тридцати сантиметрах, висел светящийся треугольник, он искрился и чуть слышно потрескивал. Эдик сглотнул слюну. «Так, — сказал он шепотом, — ну давай, приятель». Он даже чуть приподнял руки, показывая охвативший их скотч. Ничего не происходило. Он попытался снова сосредоточиться, но глаза не закрывал — ему хотелось все же видеть, что будет делать зависшее над ним существо. «Ввод данных», — потребовала «программа». И тогда он взглянул на свои руки, на ленту, потом закрыл глаза и представил себе эту картину, потом представил, как лента разрывается и руки освобождаются. «Свобода перемещений», — сказал он опять почти шепотом, открыл глаза и взглянул на треугольник. И вдруг тонкий, как спица, луч вырвался из середины существа (теперь Эдик не сомневался, что эти треугольники живые) и словно клюнул ветку и тут же исчез. В страшном азарте Эдик подтянулся на руках и увидел в середине полосы скотча черное пятнышко. Луч прожег ленту! Да, сказал он про себя, давай, так, правильно!

Луч ударил снова, на этот раз он просуществовал не мгновение, а дольше, почти секунду. И тут Эдик почувствовал, что может развести руки в стороны. Он так и сделал и медленно опустил их. Лента была расплавлена посередине, и теперь от нее оставались два обрывка, налипших на запястья. Эдик засмеялся. «Спасибо, дружище», — сказал он мысленно, снова посмотрел вверх, но треугольника уже не было. Он исчез, выполнив поставленную перед ним задачу.

(Позже, когда и другие люди познакомятся с летающими светящимися треугольниками и останутся живы, один из британских журналистов назовет их «летающими молниями», «flying lightnings», а сокращенно это будет звучать как «эфэл».)

Но в тот момент Эдику не нужно было никак называть их, ему было достаточно того, что он мог управлять некими силами, которые можно причислить к небесным. И он чувствовал удивительное упоение — не оттого, что молнии поразили его врагов, он даже забыл о них на какое-то время, — а от той точности и бережности, с какой эфэл выполнил его задание: освободить руки хозяина от скотча. Он сделал несколько шагов, безотчетно улыбаясь, и почти споткнулся о труп одного из лежавших на земле парней. Русоволосый «качок» уткнулся лицом в землю, и на макушке его виднелось черное пятно обуглившихся волос. Второго молния ударила сбоку в шею, и почерневший воротник рубашки точно указывал это место. Третий получил смертельный разряд в висок. Машина и последний из его мучителей догорали неподалеку. Надо скорее смываться отсюда, подумал Эдик, но тут же хмыкнул: а собственно, почему? Что он сделал? Превысил допустимую степень самообороны? Нив коей мере. Он тут вообще ни при чем. Висел себе на дереве, а ребят ударило молнией. Действительно, можно ли доказать, что эфэлы сработали по его мысленному приказу? Нет. А это значит, что он может безнаказанно расправляться со своими врагами. У Эдика даже захватило дух от сознания собственного могущества и открывавшихся перспектив. «Мы еще сыграем, — пробормотал он, оторвав наконец кусок скотча от губ, — мы еще увидим». Пока он не знал, как выгоднее использовать новые возможности. Прежде всего следует их изучить, освоить в совершенстве, а там посмотрим, решил он.

Поначалу спектакль шел нормально. Это означало, что в зале сидело немногим больше сотни зрителей, пришедших не столько ради искусства, сколько ради возможности «выйти в свет». Где еще могла собраться городская интеллигенция, если не в театре?

Однако уже через полчаса после начала в зале стало происходить что-то неладное. И все актеры понимали, что это каким-то образом связано с Алиной. После того, как она появилась на сцене, в зале воцарилась необычная, поистине гробовая тишина, а затем после каждой ее реплики со зрителями творилось нечто странное. Они раскачивались в креслах, закатывали глаза, размахивали руками, стонали, истерично похохатывали, некоторые выходили в проходы, кружились, словно в танце, — словом, все это весьма напоминало сеансы массового гипноза. Никто ничему не удивлялся — трезвых людей в зале не осталось: даже невозмутимый обычно Батанов, оставшийся посмотреть, как будут справляться со спектаклем актеры после скандала и мордобоя, даже он каким-то образом — с его-то брюшком! — влез на ограждение ложи и пытался там, кажется, изобразить скачущего всадника. Вдобавок к этому актеры, особенно занятые в диалогах с Машей (ее играла Алина), полностью вышли из своих ролей. Вместо положенных реплик они несли несусветную чушь, некоторые начинали вытворять то же, что и зрители.

— Что за чертовщина? — успел спросить Медведев-Вершинин, чувствуя не то непонятное опьянение, не то наркотический кайф.

— Не знаю, — испуганно ответила Алина, умоляюще глядя на партнера, дольше всех остававшегося в здравом рассудке. Но тут же и Медведев вдруг похлопал в ладоши, поднял руки над головой и, пританцовывая, пошел на Алину, похотливо подмигивая ей при этом. Она отшатнулась, отошла к краю сцены, и картина открылась перед ней во всем своем безобразии.

В зале творилось нечто несусветное. Мало кто из зрителей остался на своем месте — разве что несколько задремавших старушек. Остальные распевали что-то, громко смеялись, танцевали, хлопали в ладоши, обнимались и целовались со знакомыми и незнакомыми людьми, уже не обращая внимания на сцену, где вовсю старалась Цветкова. Она схватила Медведева за руки и, почти упав на сцену, пыталась опрокинуть его на себя.

— Да они спятили все! — ахнула Алина. Боже мой, подумала она, неужели я в этом виновата? Она мгновенно вспомнила все происшедшее в больнице, и ей стало жарко — кровь внезапно прихлынула к лицу. Что же делать, лихорадочно думала она, ведь они сейчас устроят здесь какую-нибудь безобразную оргию и вообще разнесут весь театр. Или сожгут! В руках некоторых зрителей она увидела горящие спички: люди смотрели на огонь безумными глазами, покачивая спичками перед собой. Мимо Алины, медленно кружась, проплыла Гаврилина, блаженно шепча: «В Москву, в Москву…» Алине хотелось крикнуть: «Прекратите!» — но она тут же подумала, что это прозвучало бы глупо. И вдруг ей стало весело. Настроение улучшилось каким-то внезапным скачком. А что я, собственно, переживаю? — подумала она, да гори все синим пламенем.

— В Москву, в Москву! — смеясь, передразнила она в очередной раз проплывавшую перед ней Гаврилину.