Гариф Ахунов - Ядро ореха

• Название: Ядро ореха
• Автор: Гариф Ахунов
• Издательство: Известия
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1982

---

— Мир этому дому! — сказал тут Вотинов, припомнив смысл мусульманского «салям алейкум», и скинул с головы шапку.

— Проходи, Николай Лександрыч, проходи. Гостем будешь! — Мирсаит-абзый помог Вотинову снять полушубок и стеганку под ним, повесил их на самодельную вешалку из доски с деревянными колышками. — Видать, с добром пришел: только было чаевничать сели. У нас, у татар, поверье такое есть, ежли гость попал к столу — значит, он хозяевам добра желает, — приговаривал очень приветливо добрый Мирсаит-абзый. Вотинов принялся было стаскивать сапоги, но тетушка Маугиза быстро-быстро доказала ему, что-снимать их не надо, что пол очень холодный, пусть вытрет — и все, — убежав, принесла скоро старую тряпку. Вотинов, конечно, ничего из сказанного не понял, так как тетушка Маугиза сказала ему об этом по-татарски, однако по приветливому лицу ее сообразил, что ему здесь рады.

И Николаю вдруг стало очень хорошо. Он, ступая по некрашеному, вымытому до прозрачной желтизны полу на самых носочках, прошел к столу у окошка и, окинув взглядом красно-узорчатые полотенца в простенках, большой, зеленый, обитый серебристой фигурной жестью сундук, сказал:

— А хорошую тебе квартиру дали, дядя Мирсаит.

— Да, теперь у нас такой заботы уж нет, — ответил охотно Мирсаит-абзый, проведя рукой с крепкими ногтями по усам. — Сам-то как? Семью не вызвал еще? Ты, мать, самовар подогрей, остыл, поди, давно. Мясо есть? Давай, подогрей и мясо...

Догадывался Мирсаит-абзый, почему появился у них Вотинов, но заговаривать об этом не спешил; пускай сам начнет, если пришел.

Когда на столе появилась жареная картошка с мясом, Вотинов сходил к двери и достал из кармана полушубка бутылку водки; кивнув головой в сторону другой комнаты, где чем-то занималась тетушка Маугиза, он вопрошающе и смешно вытянул губы: дескать, удобно ли при ней? На его смугло-румяном лице дрогнули белесые, словно мелом нарисованные брови, озабоченно раскрылись обычно ясные и спокойные глаза.

— Можно, можно, — сказал Мирсаит-абзый и выставил на стол две пустые чашки. Николай быстро разлил по чашкам водку.

— Дядя Мирсаит, ты не пьешь, конечно, я знаю, но, может, все-таки поднимешь ради нашей победы, ведь радость какая, а?

Широкий, просторный лоб Ардуанова прочертили две борозды и на глазах углубились удрученно.

— Николай Александрыч... очень я тебя уважаю. Радость у нас действительно большая и общая, но и ты на меня не серчай, я ее никогда в рот не брал... — И он, чокнувшись водкой, выпил свой чай.

Вотинов опрокинул чашку горькой и долго сидел, занюхивая ее хлебом, потом деревянной ложкой достал со сковороды кусочек мяса. Хмыкнув, Мирсаит-абзый двинул в его сторону копной возвышающуюся на сковороде картошку, подложил самые жирные куски говядины.

Потом вдруг они заговорили громче, чем обычно, и из соседней комнаты вышла встревоженная тетушка Маугиза.

— Отец, неужто и ты?

Вотинов поднялся:

— Тетя Маугиза... Поздравляю тебя. Поздравляю с орденом!

— Какой ордер, у нас же квартира есть хорошая. О чем он говорит, отец?

— Нас ведь орденом наградили... Орденом Ленина. Николая, меня, Павла еще. Правительство наградило. Сам Калинин.

— И-и господи, господи... То-то ты сегодня ходишь сам не свой, как курица, которая снестись не может. То-то от тебя сегодня путного слова не дождешься. Ну, что же ты мне сразу-то не сказал, я бы лепешек испекла, вишь, и гостя нечем потчевать. Вот как бывает-то... И-и господи, господи...

Она застыла на месте, и губы ее задрожали, к глазам, щемяще, подступили слезы. Наконец она не выдержала, беззвучно заплакала и, закрыв лицо платком, ушла опять в соседнюю комнату...

После второй чашки Вотинов быстро и чудно́ захмелел. Блестя влажными глазами, торопился он вот в эти минуты, именно в этом состоянии, высказать такому же рабочему человеку, как и он, все, что накопилось у него в душе, и говорил не умолкая — да только плохо слушался его язык.

— Дядя Мирсаит... а дядя Мирсаит... — повторил он уже несколько раз, положив руку на плечо Ардуанову. — Вот мы... мы, говорю... однажды, когда-нибудь... умрем, вот. И похоронят нас... это... ну, в одной могиле.

— Как это в одной могиле? — не понял Мирсаит-абзый.

— Ну, там, чего ты, Мирсаит-абзый? Тебя, скажем.., по вашему обычаю... саван там, носилки... Я же сам из Перми... Видал, как ваших хоронят, татар, говорю... Чего говорю-то? Что я сказал сейчас?

— «Умрем», говорил.

— Ну да, вот, значит, умрем. Похоронят нас. Тебя в саване, меня, как следует, в гробу.

— Ну, ну, и что потом? — улыбнулся Мирсаит-абзый. — И что мы потом сделаем?

— Ничего не сделаем, мы же мертвые будем. Вот наверху, на белом свете, там будут говорить: вот, скажут, были люди, пермяк Коля Вотинов, то есть я это, Николай, а также татарин Ардуанов, значит, это ты, дядя Мирсаит. Вот, скажут, были люди, не знали ни сна, ни отдыха, работали, и все тут. Страну нашу укрепляли. Скажут ведь?

— Скажут, Николай Александрыч. Точно, скажут, если судьбой написано.

Вотинов погрозил пальцем куда-то в сторону.

— Не-не-не... не шути, слушай... А вот в это время проснусь я и спрошу: дядя Мирсаит, ты спишь?

— А что я отвечу?

— А ты скажешь: никак, мол, нет, Коленька, я не сплю. Мне спать нельзя. Там, наверху, люди про нас говорят. — Вотинов умолк, перевел дыхание, потом снова положил руку на плечо Ардуанова и прямо взглянул ему в глаза: — О нас будут говорить люди! Озаряя весь мир, будут гореть яркие огни. И будут работать заводы...

27

Через две недели в Березники прибыл трибунал. Он рассмотрел дело по обвинению группы врагов народа во вредительстве и саботаже на Химстрое. Главарь этой группы был приговорен к расстрелу, остальные тринадцать человек к десяти годам тюремного заключения. При чтении приговора Сагайкин упал на скамью — его не держали ноги. Кипящим свинцом влились в его похолодевший мозг суровые слова приговора, вышибли из Сагайкина остатки сил. По лицу его скатилась тусклая слеза: страшно тяжело было ему умирать, зная теперь уже точно, что победил советский строй, а сам он раздавлен, как червь, колесом истории.

ПРОЩАЛЬНОЕ СЛОВО

Ну, вот: на этом можно было бы и закончить нашу повесть о советском батыре Ардуанове. Однако не могу — так сблизили меня с ним два года, в течение которых собирал я о делах батыра волнующий материал, два года, пролетевших быстро и ярко, прожитых мыслями и чаяниями большого человека. И стало мне вдруг тяжело, просто невыносимо расстаться с ним вот так, сразу; сунув в портфель завершенную рукопись с последней, поставленной нехотя точкою, отправился я снова в химический град, в советские Березники — края, где живет семья Мирсаита Ардуанова и товарищи его, работавшие на той грандиозной стройке.

Поезд «Казань — Соликамск» отправился в путь, когда время близилось уже к полуночи, — повез нас, пассажиров, в дальнюю дорогу, убаюкивая завораживающими перестуками. В вагонах дальнего следования в подобную полуночную пору не очень-то рвутся разносить по купе горячий хлопотный чай; быстро раздают сыроватые чуть постели, желают улыбчиво спокойной ночи, приятных всем сновидений — на этом прощаются и уходят.

Так получилось и на этот раз. Сосед мой — старец лет семидесяти, седой как лунь, в очках и с аккуратной еще фигурой — слова проводницы, сказанные с искренней располагающей улыбкой, принял весьма охотно, в свою очередь пожелал спокойной ночи ей и мне и, не расходясь в словах с делом, нырнул под одеяло на нижней полке. Мне же спать еще не хотелось: предстоящая встреча со своим героем — хотя и не было его уже давно в живых — бесконечно волновала меня.

— Если я почитаю немного, будет вам мешать свет ночника? — спросил я спутника.

— Читай хоть до самого утра. Мне все равно. Я в любых условиях сплю, — ответил мне седовласый мой старец.

Улыбнувшись благодарно, открыл я книгу Константина Паустовского, разыскал в ней одно небольшое место, отчеркнутое, — в полторы всего книжные страницы; именно эти строки вдохновили меня написать, рассказать всем о батыре Ардуане — стал я читать в который уж раз за два минувших года:

«На постройке «цеха водоочистки» работала бригада бетонщика Ардуванова. Вся бригада состояла из татар и башкир, почти не понимавших по-русски. Они пришли на стройку из волжских степей. Они не умели держать как следует лопату и робко топтались в рабочкоме. Дощатый барак с красными полотнищами и портретом Ворошилова казался им дворцом. Они опасались курить и осторожно кашляли в руку, чтобы не потревожить людей, заседавших за столами в этом великолепном помещении.

Бывший пермский грузчик Ардуванов внимательно осмотрел степных людей и пробормотал:

— Будет дело!

Он организовал татарско-башкирскую бригаду.

Профработники, любящие газетный жаргон и неудачные сокращения, тотчас же прозвали ее «бригада нацмен». Через несколько месяцев из вчерашних батраков-чернорабочих Ардуванов сделал квалифицированных бетонщиков. Через год Ардуванов получил орден Ленина. Орден запылен цементом и кажется зеленоватым.