Анатолий Томилин-Бразоль - В тени горностаевой мантии

• Название: В тени горностаевой мантии
• Автор: Анатолий Томилин-Бразоль
• Жанр: Исторические любовные романы
• Год: 2004
• ISBN: 5-9637-0006-Х

Исторический роман Анатолия Томилина-Бразоля рассказывает о фрейлине Екатерины Второй — Анне Степановне Протасовой (1745–1826), которая исполняла при Дворе весьма необычную роль «degustatrice» — пробни, но не лакомых яств, а мужчин… перед их подачей к "интимному столу" сластолюбивой императрицы.

Издание проиллюстрировано портретами героев и гравюрами, а также снабжено подробным комментарием и приложением.

Книга адресована широкому кругу читателей, интересующихся отечественной историей, а также ее романтическими и интимными страницами.

---

И вот он снова оказался призван к дипломатической службе. Отдав должный визит графу Панину Никите Ивановичу, благодетелю и начальнику, Алексей Федорович, в ожидании назначения, отправился для знакомства в новопожалованное ему имение под Саранском, а по пути завернул к брату. За столом, когда выпитые наливки домашнего приготовления развязали языки, рассказал подробности о перевороте, случившемся в столице, и о восшествии на престол государыни Екатерины Второй. Домашние слушали его, «аки глас архангельский трубный», возвещающий новое пришествие. Даже дворня толпилась за дверями. И никого не гнали.

Застольное сидение было долгим, как и полагалось на Руси, и рассказ — длинным. Предки наши говорили, не торопясь, обстоятельно и многоглаголиво. Поскольку история переворота 28 июня 1762 года описана много раз и в общем виде известна, мы ограничимся ее кратким пересказом, сделав, по обычаю того времени, некий экстракт из повествования Алексея Федоровича.

10 Рассказ Алексея Федоровича Протасова

— Получивши известие о недовольствах и о возможном заговоре, поспешил я к графу Никите Ивановичу Панину, с коим мы вместе коротали деньки во Стокгольме, при тамошнем дворе… Он давно был в понятии настроений гвардии. А уж в политике‑то Никита Иванович — сокол быстрый, не гляди что на вид ленив и как бы более к покою привержен. Опять же, остатние годы — главный воспитатель наследника…

Братец его Петр Иванович, даром, что в чинах да в лентах, куда как криклив, а разумом, думаю, послабже будет. Однако Никита Иванович без него мало чего делает. Я чаю и сию интригу, обсудил он с братом… Точно не скажу, но я так понимаю, что по их раскладу выходило: коли на престол взойдет великий князь Павел Петрович при государыне‑регентше, то сие сулит им — Паниным — немалые прибытки. А посему Никита Иванович согласился с племянницей своей, княгиней Дашковой, суетившейся вокруг заговора, стать одним из его руководителей. Скоро привлечено было к делу народу изрядно, больше, конечно, из молодых.[18]

Самой‑то Екатерине Алексеевне было не до того. На сносях ходила… А на роль‑то регентши еще при канцлере графе Бестужеве целила. При дворе говорили, что второго апреля она втайне разрешилась от бремени и жила в Петергофе, куда к ней наш племяш, Гришка Орлов, — полюбовником езживал…

Сей затянувшийся амур сильно заботил Никиту Ивановича Панина. Он и от конфидентов не скрывал своего беспокойства: дескать, ненадежная больно публика Орловы. Но его никто не слушал. Буйные братья — все четверо, в столичной гвардии — главная пружина.

Тут, чего говорить: про смелость и силу богатырскую сродников наших, сам, поди, знаешь. И что к баловству все сызмальства привержены. В столице ни одного кутежа, ни единой попойки с дракой не было, где бы не поминали Орловых. Самый непутевый — Гришка, хотя сердце доброе. При Цорндорфе, он трижды раненый, с поля битвы не ушел. Сие геройство и положило начало его знаменитости. Другие братья тоже ему в смелости не уступают. Коротко говорить — задиристая семейка пользовалась наивеличайшим авторитетом в столичном войске…

Алексей Федорович помолчал, налил чарку, выпил и спросил брата:

— Ты помнишь ли викторию при Кунерсдорфе?

— Как не помнить? Я тогда при его сиятельстве графе Александре Борисовиче состоял.

— Тогда не при тебе ли наши‑то казачишки Фридрихова флигель‑адъютанта графа Шверина в полон взяли?

Степан Федорович нахмурился. По‑видимому, воспоминание было не из приятных.

— Ну?.. Я в том набеге отрядом командовал.

— Ты?.. А далее чего было?

Видно, не хотелось воспоминаний Степану Федоровичу и он тоже потянулся за штофом.

— Да чего, чего? Ты и сам, чай, все знаешь, чего поминать…

— Нет уж, начал, так давай…

— Его сиятельство сей знатный трофей в Петербург отправить желал. Меня в конвой назначил. А потом… Потом переменил. Погоди, да не Гришка ли вместо меня в конвой‑то пошел?..

— Ну! Теперь смекаешь? Не потому ли у тебя и служба‑то при Петре Федоровиче, царство ему небесное, не задалась в столице? Ты графа прусского в полон взял. Обиду нанес. А он императору — первый друг. Григорий же его к императору доставил. Вроде как бы из плена вывел…

— Ну ты, Алешка, мудер! На три сажени скрозь землю видишь. Мне бы ни в жисть не догадаться, чего он мне тогда… А!.. — Перебил он себя, не желая дальнейших воспоминаний. — Ладно, что было, то было, пошел он в жопу… Давай‑ко наливай лутче, да сказывай далее, больно баишь занятно.

— А чо рассказывать? Гришка, сам знаешь, — молодец справный. Думаю, глянулся Ее императорскому высочеству Катерине Алексеевне. Опять же историю восшествия на престол покойной государыни Елисаветы Первой она помнила. Чаю, что в мечтах мнила стать Екатериной Второй. Смекнула, должно, и о той пользе, котору могут принесть ей люди орловского пошиба… А как государыня Елисавета Петровна преставилась, Господь упокой ее душу, кто на престол взошел, сам знаешь… Мундир‑то, небось, новый пошить изволил, а?..

Анна с Марией, сидевшие в уголке, прыснули в кулачки. Степан Федорович закричал:

— Цыть, дуры! Брысь отседова, счас спать погоню… — Мария вскочила и выбежала из столовой. Анна осталась. — Мундир — не мундир, не в ём суть, ты дело говори…

— Ну, так все было али иначе, только растворила она двери будуара свово именно Григорью. А уж тот постарался. Ввел и остальных братьёв в число близких…

— Погоди, Алексей, а как они переворот‑то учинили, кто там главным‑то был из них?

11 Продолжение рассказа Алексея Федоровича Протасова

— …Самый сильный да буйный из братьев из Орловых — Алешка. Он и драк всех заводила. Но он не токмо самый сильный, но, пожалуй, и самый умный. Когда Гришка попал в случай, он на людях всегда ему уступать стал. Федька во всем тянется за старшими братьями. А как те решили партию из гвардейской молодежи для государыни сколотить, то и он много чего сделал. Младшего, Володьку, они берегли. Ему лет, осьмнадцать есть ли? Ну, а Иван — старший из всех, тот поспокойнее.

Постепенно все больше людей завлекались в заговор, и сохранять тайну стало трудно. Никита Иванович Панин осторожничал, да его не слушали. Все были в азарте. Как же, казалось — все сделано: программа революции составлена, роли распределены, регентство Катерины обговорено…

В конце июня император с приближенными уехал в Ораниенбаум, и там ему доложили, что‑де мол некий пьяный гвардейский офицер Пассек болтает о перевороте с целью лишить его короны, как о решенном деле. Петр Федорович не раз слышал о заговоре. Первые донесения уже через месяц после коронации поступать стали. Но государь относился к таким известиям легкомысленно. Бывало, вспыхнет на минуту, но уже на другую забудет. Однако на сей раз его уговорили что‑то предпринять… Баили, указ он написал: всех известных заговорщиков под арест. И супругу свою, государыню, стало быть, туда же. Еще и чернила подписи не просохли, а об том стало известно в столице…

В ночь перед Петровым днем Алешка Орлов прискакал в Петергоф, и бегом в покои государыни. Велел будить. Рассказал о Пассеке, о том, что отдан приказ о ее аресте. Уверил, что в Петербурге солдаты подготовлены и ждут сигнала. Дальше, мол, медлить нельзя. Вот тогда все и закрутилося…

Княгиня Дашкова наняла карету. Государыня в сопровождении камер‑юнгферы Катерины Шаргородской и камердинера Васьки Шкурина полетела в Петербург. С нею для охраны поехали Алексей Орлов да Василий Бибиков. На въезде к ним присоединились Гришка и князь Федор Барятинский…

Как въехали в городское предместье, пересели в коляску и сразу направились к «Измайловским светлицам». Сам, знаешь, — казармы Измайловского полка первые близ петергофско‑ораниенбаумской дороги стоят. Здесь уже с рассвета собрались заговорщики. Завидев коляску, барабанщики ударили тревогу.

Офицеры вывели из казарм роты. К ним Екатерина обратилась с речью и закончила так: токмо‑де мол на вас, моих верных подданных, возлагаю я надежду на спасение. Ну, солдаты, понятно, отвечают: «Ура!», «Да здравствует матушка Екатерина Алексеевна!». Поначалу‑то не все и понимали, что происходит, а кто понимал, — думали, что за императора Павла Петровича выступают. Впрочем, кое‑кто и колебался…

Привели полкового священника и под открытым небом приняли присягу. Без всякого строю, толпой двинулись к семеновским казармам. Там то же случилось. С двумя гвардейскими полками направилась государыня к центру города. На Невской першпективе у церкви Рождества Богородицы вышел навстречу архиепископ Дмитрий Сеченов в полном облачении, с духовенством.

Вот тогда‑то, сказывают, и предложил в азарте Алешка Орлов выкликнуть ее не регентшей, а самодержицей. Себя тоже, небось, видел в ближних. Поначалу‑то Екатерина Алексеевна испугалась, мол великого князя, наследника законного, куды же? Орловы давай ее уговаривать!