Сидони-Габриель Колетт - Жюли де Карнейян

• Название: Жюли де Карнейян
• Автор: Сидони-Габриель Колетт
• Издательство: АСТ, Орлов и сын
• Жанр: Исторические любовные романы
• Год: 1994
• ISBN: 5-88196-318-0

В предлагаемой читателю книге блестящей французской писательницы, классика XX века Сидони-Габриель Колетт (1873–1954) включены романы и повести, впервые изданные во Франции с 1930 по 1945 годы, знаменитые эссе о дозволенном и недозволенном в любви «Чистое и порочное», а также очерк ее жизни и творчества в последние 25 лет жизни. На русском языке большинство произведений публикуется впервые.

---

– На что не согласен?

– Не согласен выделить четыре миллиона на приобретение недвижимости, не согласен выдать авансом восемнадцать сотен тысяч на покупку дивного маленького Фрагонара – такой случай выпадает раз в жизни!.. Сайяр обращает внимание госпожи графини д'Эспиван на то, что её брильянты переделывались в современном вкусе к её второй свадьбе, что, кроме того, недавнее приобретение нового изумрудного гарнитура… Что в качестве опекунши своего несовершеннолетнего сына Антуана-Рене Ортиза она ограничена в… А, хватит! – воскликнул Эспиван и потянулся. – Чудно: когда я откидываю руки, у меня вот тут колет…

Он прислушался к чему-то в саду.

– А, я знаю, что это. Профессор Жискар. Этого я не смогу отослать, как исполнительного простака. Жюли, нам бы надо ещё увидеться. Мы только и успели наговорить глупостей. Скажи, тебе хочется ещё прийти? Хоть немножко хочется?

– Ну… Конечно, хочется.

– «Конечно, хочется»! Я бы тебе показал снисходительность, королева блох, будь я здоров…

Жюли подумала было, что это шутка, но с удивлением увидела, что он на грани одного из тех резких, непредсказуемых взрывов, что сотрясали когда-то их супружеский кров и чей последний раскат замирал в прахе разбитой тарелки… «А, надоел…» Однако она поспешила рассмеяться, словно всё ещё его боялась, и обещала прийти ещё.

– Между прочим, автобусом я доеду до самого твоего дома. Я предпочитаю его Бопье. У Бопье голова трясётся, это пренеприятно выглядит, когда сидишь позади него. Людская у тебя всегда напоминала богадельню. А твоя машина!.. Думаешь, мне доставляет удовольствие болтаться в архиепископской карете, подбитой жемчужно-серым сукном? Ты мог бы также надоумить Мадам номер два, что в такую машину в Париже не сажают шофёра в белом…

– Если ты не уйдёшь, тебе придётся самой ей это объяснить, – перебил Эспиван. – Она сейчас поднимается сюда с Жискаром. Беги, моя радость. Я тебе позвоню. Господи, до чего у тебя красивая талия! Несокрушимая чертовка!..

Он окинул её завистливым взглядом, потом отвёл глаза и больше не сводил их с двери, через которую войдут к нему помощь и приговор.

В галерее Жюли обнаружила, что утратила изрядную долю самоуверенности, которая два часа назад придавала, такую лёгкость её походке и настраивала на авантюрный лад. Закрытые двери вдоль галереи, которые она ехидно оглядывала по прибытии, теперь казались подозрительными. Внизу она не поладила со старинной кованой щеколдой, со времён Людовика XV дребезжавшей на застеклённой двери, и чуть не вывихнула лодыжку на гравийной дорожке. «Ах! – вздохнула она, выбравшись наконец на тротуар, – хорошо-то как! Я уверена: Марианна смотрела, как я ухожу. Это она подкарауливала меня за каждой дверью. Она хотела, чтобы я сломала ногу там, в саду… Ладно, так что же в результате на завтрак? Лишнего веса опасаться не приходится. Персик, вишни, фиги… И кофе, надо признать, великолепный…»

Радуясь, что покинула предмет величайшего своего инстинктивного отвращения – одр болезни, она долгими глотками вдыхала лето, которое в Париже так рано увядает. Бутон чайной розы, приколотый к отвороту её жакета, уже немного обмяк. «Это роза Марианны». Далекая от мысли выбросить цветок, она прижала его рукой, как добычу. Два-три раза она с какой-то ненасытностью принималась вспоминать только что миновавшие два часа в запретной зоне. Но мудро решила отложить их разбор. «Разберусь с этим дома». Мужчины оглядывали её от белокуро-бежевого затылка до поношенных туфель, и она останавливалась у каждой витрины обувного магазина. «А скоро придёт очередь перчаток», – вздохнула она. И укрылась от искушений в автобусе.

Маленький дребезжащий лифт, халтурная лестница с постоянно осыпающейся штукатуркой вызвали у неё порыв дружеского чувства, словно она вернулась после долгой разлуки. В студии она по внезапному вдохновению переставила мебель. Потом включила утюг, застелила кухонный стол и принялась за дело. Платье из чёрного креп-марокена, которое она носила по вечерам, подверглось обработке утюгом, раствором нашатыря и глицериновой водой на локтях и бёдрах, грозивших залосниться. Костюм цвета морской волны с четырьмя кармашками в тусклых красных и синих блёстках удостоился не менее тщательных забот, после чего Жюли намылила блузку, две пары трикотажных трусиков и шёлковые чулки. Её прервал тройной звонок. Она пошла открывать, не снимая рабочего халата, и провела гостя в кухню.

– Ты уже здесь, Коко, – это сколько же, значит, времени?

– Пять часов.

– Уже!

– А ты не могла сказать – «наконец»?

– Как видишь, мне было чем заняться; день быстро прошёл.

– Везёт же тебе.

– Да?

Она с весёлым презрением взглянула на этого молодого человека, который всерьёз считал её везучей.

– Если хочешь, подожди меня в студии.

– А можно здесь?

– Ты мне не мешаешь. Садись на табурет госпожи Сабрие. Управлюсь минут за десять.

Она вернулась к своим трудам, закатала постирушки в мокрое полотенце, загладила складки на юбке, переобулась, что-то подшила. Коко Ватар ловил глазами каждое её движение. С тех пор как он пришёл, она привнесла в свою деятельность несколько оскорбительную кропотливость, умащая обувь кремом, орудуя бархоткой неуловимо-быстрыми взмахами…

– Тебе интересно? – спросила она. Он не отвёл ясных глаз.

– Да, – сказал он сдержанно. – Никто не умеет работать так, как ты. Если б мои красильщицы так работали… У тебя есть шик и сноровка. Я хотел бы всегда смотреть, как ты работаешь.

– А не хотел бы мне помочь? А я бы отдохнула… Она присела на край ванны, расстегнула рабочий халат, агрессивным движением скинула его и ополоснула покрытые пушком руки, плечи и шею, светлую, как её белокурые волосы. Единственное проявление стыдливости она выказала, повязав на шею, кожа которой под подбородком начинала становиться вялой, лёгкий тирольский шарфик.

– Нет, – поразмыслив, сказал Коко Батар. – У меня бы не получилось так хорошо, как у тебя. А потом, зачем тебе отдыхать? Отдыхать тебе скучно.

– Неправда! – крикнула она.

Так же скоропалительно, как от смеха, глаза её увлажнялись от злости. Но на Коко Ватара это не произвело впечатления, разве что восхитило. Он аккуратно оправил полы сюртука, поддёрнул брюки на коленях. Столь немногого ему недоставало до полной безукоризненности, что Жюли захотелось восполнить это, перевязав ему галстук. Но она в очередной раз воздержалась и отстранилась, когда он захотел обнять её.

– Как от тебя хорошо пахнет, – сказал он с никогда не покидавшей его искренностью. – Подмышками и мастикой. Ты не хочешь сегодня быть со мной милой?

Она смотрела на него немного отстранённо, склонив голову набок. «Он действительно мил, хоть и выглядит принаряженным по-воскресному в любой день недели… Честный молодой инженер с большими детскими глазами и курносым носом. Но мне не хочется…»

Она вздохнула и сказала:

– Я голодная.

– Голодная? Как это?

Она раздула ноздри, вздёрнула подбородок:

– А так, мой милый, что я не успела пообедать. Граф д'Эспиван прислал за мной машину, и я провела три часа, или четыре, или не знаю сколько, у его одра.

– Он хорошо себя чувствует? – бесцеремонно спросил Коко Ватар.

– Нет. Плохо.

Поскольку ей хотелось пообедать в ресторане и сходить в кино, она авторитетно добавила:

– Иначе говоря, прогноз профессора Жискара довольно пессимистичен. Но роковой исход не представляется неизбежным.

– А его жена – как она реагировала на то, что ты навещаешь своего… её мужа?

– Никак. Она не присутствовала при нашем свидании.

– А-а!.. – задумчиво протянул Коко. Он подумал и решился:

– Это неприлично.

– Что неприлично?

– Ходить друг к другу. Неприлично, что он тебя пригласил, неприлично, что ты пошла, и неприлично, что та это позволила.

Жюли и бровью не повела. Она намыливала руки под кухонным краном и разглядывала Коко Ватара в зеркальце над раковиной. «Что он в этом понимает? – думала она. – Он успешно работает с красителями, этакая скромная и дисциплинированная рабочая лошадка. Могу спорить, что он носит в бумажнике слегка пожелтевшую фотографию отца в солдатской форме. Хороший мальчик».

– Человече, – продекламировала она, – что общего между вами и мною? Надеюсь – желание прогуляться. Где ужинаем? Ты пригласил Люси Альбер? Но, полагаю, не мамашу Энселад?

– Нет, – сказал Коко. – Ни ту, ни другую. Ты мне не давала приказа и диспозиции… Тебе не нравится, что мы будем вдвоём?

Она согнала три вертикальные морщинки, появлявшиеся у неё между бровей от малейшего противоречия.

– Вовсе нет. Только угости меня чем-нибудь до ужина, не то отъем тебе щёку.

Он подставил свежевыбритую щёку, и Жюли чуть коснулась её накрашенными губами.

На другое утро в десять часов она ещё спала и слышала сквозь сон повседневные кухонные звуки. Когда госпожа Сабрие приотворила дверь в студию, она не дала ей рта открыть: