Александр Кацура - Дуэль в истории России

• Название: Дуэль в истории России
• Автор: Александр Кацура
• Издательство: Радуга
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2006
• ISBN: 5-05-006469-4

Эта книга об истории русской дуэли, о том, как обычай «поединков чести» пришел в Россию в XVII в. и просуществовал до начала нашего столетия. Среди героев книги и военачальники, и скромные офицеры, и декабристы, и знаменитые русские писатели (Пушкин, Лермонтов, Лев Толстой, Тургенев, Блок, Андрей Белый, Максимилиан Волошин, Николай Гумилев).

В Приложении воспроизведены дореволюционное издание, посвященное вопросам чести, а также выдержки из дуэльных кодексов.

Книга, впервые изданная в 1999 г. и ставшая бестселлером, сейчас предлагается читателям в новой редакции, со значительными изменениями и дополнениями.

Расширен и иллюстративный ряд — неотъемлемая часть этого увлекательного повествования. Издание снабжено аннотированным Именным указателем, облегчающим пользование книгой.

---

Царь Петр Алексеевич.

Уже 6 сентября к вечеру толпа стрельцов явилась перед дворцом и потребовала выдачи Шакловитого. Окружавшие Софью бояре дрогнули: «Государыня царевна, не выдадим Шакловитаго, будет бунт и тогда все пропадем». Не хватило Софье духу, и она поддалась. Федор Шакловитый был выдан и на другой день доставлен в Троицкую Лавру к царю Петру. Тотчас его начали допрашивать и пытать, и, поначалу запиравшийся, под пыткой он признал, что якобы подбивал стрельцов произвести пожар в Преображенском и убить царицу. «11 сентября, в 10 часов вечера, — рассказывает Костомаров, — противЛавры, у большой дороги, вывели преступников на смертную казнь при большом стечении народа. Шакловитому отрубили голову топором. То же сделали стрельцам Обросиму Петрову и Кузьме Чермному. Полковнику Семену Рязанцеву велели положить голову на плаху, потом велели ему встать, дали несколько ударов кнутом и отрезали кусок языка».

Софье же Петр приказал перебраться в Новодевичий монастырь. Впрочем, по свидетельству историка, в монастыре «ей дали просторное помещение окнами на Девичье поле, позволили держать при себе свою кормилицу, престарелую Вяземскую, двух казначеев и девять постельниц. Из дворца отпускалось ей ежедневно определенное количество разной рыбы, пирогов, саек, караваев, хлеба, меду, пива, браги, водки и лакомств». Через девять лет, после очередных стрелецких волнений, Софья под именем Сусанны будет пострижена в монахини.

После этого наполовину выдуманного стрелецкого бунта при ни во что не вмешивающемся слабоумном Иване V (который через шесть с половиною лет тихо скончается, оставив дочь Анну, будущую императрицу) страной начнут править временщики из клана Нарышкиных, люди по большей части недалекие. Это брат царицы Лев Кириллович Нарышкин, по выражению современника, «человек пьяный, взбалмошный, делавший добро без резону, по бизарии своего гумору». Это свойственник обоих царей по бабушке Тихон Никитич Стрешнев, будущий сенатор, «человек не слишком умный, но лукавый и злой, «интригант дворовый». Лучшим среди них был князь Борис Алексеевич Голицын, наиболее умело проведший последнюю интригу против царевны Софьи. Ключевский пишет, что он был человек умный и образованный, говорил по-латыни, но «пил непрестанно» и, правя Казанским Дворцом почти неограниченно, разорил Поволжье. Пыталась вмешиваться в государственные дела и сама царица Наталья, но, по отзыву уже упоминавшегося дипломата князя Куракина, она «была править некапабель, ума малого». Эти люди поведут «правление весьма непорядочное», с обидами и судейскими неправдами, начнется «мздоимство великое и кража государственная». Они начнут вертеть Боярской думой, так что бояре первых домов останутся «безо всякого повоира и в консилии или палате токмо будут спетакулями». Начнется неистовая кража казенного золота, подделка документов, брань во дворце, вереница разжалований, преследований и новых преступлений.

В этом обществе, скажет Ключевский, напрасно искать деления на партии старую и новую, консервативную и прогрессивную: боролись дикие инстинкты и нравы, а не идеи и направления.

А Петр в это время погружен в свои «потешные» дела и в жизнь Немецкой слободы. Его фаворитом становится Франц Якоб Лефорт (Франц Яковлевич), «авантюрист из Женевы, пустившийся за тридевять земель искать счастья и попавший в Москву, невежественный немного менее Меншикова, но человек бывалый, веселый, говорун, вечно жизнерадостный, преданный друг, неутомимый кавалер в танцевальной зале, неизменный товарищ за бутылкой, мастер веселить и веселиться, устроить пир на славу с музыкой, с дамами и танцами, — словом, душа-человек или «дебошан французский», как суммарно характеризует его князь Куракин». Появляется рядом с царем и Патрик Гордон. Но это не прежний горячий вояка и беззаветный дуэлянт. Это уже, по словам Ключевского, степенный шотландец, пожилой, осторожный и аккуратный генерал, наемная сабля, «служившая в семи ордах семи царям». Дуэлями в Немецкой слободе продолжает заниматься молодежь. Но Петр до поры не замечает этого.

Что же касается степенности и осторожности генерала то о них, а заодно о нравах Петра и его тогдашнего окружения, можно судить по следующему эпизоду: «Однажды в 1691 году Петр напросился к Гордону обедать, ужинать и даже ночевать. Гостей набралось 85 человек. После ужина все гости расположились на ночлег по-бивачному, вповалку, а на другой день все двинулись обедать к Лефорту. Последний, нося чины генерала и адмирала, был собственно министром пиров и увеселений, и в построенном для него на Яузе дворце компания по временам запиралась дня на три, по словам князя Куракина, «для пьянства, столь великого, что невозможно описать, и многим случалось от того умирать». Уцелевшие от таких побоищ с «Ивашкой Хмельницким» хворали по нескольку дней; только Петр по утру просыпался и бежал на работу, как ни в чем не бывало». От пьянства умирать разрешалось. На поединках же — ни в коем разе.

В январе 1696 года, по смерти старшего царя Ивана, двоевластие формально заканчивается. Еще через год, в начале 1697 года, после неоднократных уговоров Лефорта, Петр решается на поездку в Европу, дабы своими глазами посмотреть на тамошнюю жизнь и нравы. Отправляется он инкогнито, под именем урядника Преображенского полка Петра Михайлова, то есть в том чине, в каком тогда и состоял, ибо он хоть и царь, но для примера другим начал военную службу с низшего чина.

Его непоседливость, его открытое недовольство старыми порядками, отправка людей за границу, а главное, неслыханное по тому времени желание самому ехать учиться у иноземцев уже возбудили против него недовольство, а то и злые умыслы. Перед самым отъездом открылся очередной заговор.

23 февраля, когда Петр во дворце Лефорта кутил на прощание с боярами, дали ему знать, что явился с доносом давешний знакомец, пятисотный стрелец Ларион Елизарьев. Позвали Лариона к Петру, и объявил стрелец, что полковник Иван Циклер замышляет убить царя. Тот самый Циклер, которого только что Петр пожаловал в думные дворяне и которому поручил построить Таганрог.

Циклер, рассказывает Костомаров, был схвачен и под пыткою показал на окольничего Соковнина, заклятого старовера, брата боярыни Морозовой и княгини Урусовой, признаваемых раскольниками до сей поры за мучениц. Соковнин подпыткою сознался, что вел разговоры об убиении царя, поскольку-де государь ездит один или с малым числом людей. При этом окольничий оговорил зятя своего Федора Пушкина и его сына Василия. Вражда к государю происходила, по их словам, оттого, что он начал посылать людей за море учиться неведомо чему. Циклер к тому же рассказал, что будто бы в прежние годы царевна Софья и покойный ныне боярин Иван Милославский подбивали его убить младшего царя. Разгневанный Петр приказал вырыть гроб Милославского и привезти в Преображенское на свиньях. Гроб открыли. Соковнину и Циклеру сначала рубили руки и ноги, причем так, чтобы кровь их стекала в гроб Милославского, а уж потом отрубили и голову. Федору Пушкину тоже отрубили голову. На Красной площади был установлен столп с железными спицами, на которых красовались отрубленные головы.

Александр Сергеевич Пушкин не мог пройти мимо такого факта из жизни предка и рассказал о нем в стихотворении «Моя родословная», допустив, однако, небольшую фактическую ошибку — он спутал плаху с виселицей:

Упрямства дух нам всем подгадил:
В родню свою неукротим,
С Петром мой пращур не поладил
И был за то повешен им.
Его пример будь нам наукой:
Не любит споров властелин…

А Петр усилил караул у ворот Новодевичьего монастыря, комендантом в Москве посадил верного Патрика Гордона и смело отбыл в Голландию — учиться строить корабли.

Московским же стрельцам пришла тяжелая пора. Они потеряли привилегии царских охранителей и были посланы в отдаленные города и крепости на тяжкую службу при скудном содержании. Подняли они однажды бунт и решили идти на Москву: «Надобно перебить всех немцев, бояр, самого царя не пускать в Москву и даже убить за то, что «сложился с немцами». Навстречу им вышел боярин Шеин с двумя генералами — Гордоном и князем Кольцо-Мосальским, — с большим войском при 25 пушках. Решительные переговоры с восставшими стрельцами повел Гордон, сказавший: «Если вы теперь не примете милости его царского величества и мы принуждены будем силою привести вас к повиновению, тогда уже не будет вам пощады». Стрельцы в ответ обнародовали челобитную, в которой, помимо жалоб на тяжелую и голодную стрелецкую жизнь, говорилось, что в Москве «великое страхование, город затворяют рано вечером и поздно утром отворяют, всему народу чинится наглость; и еще они слышали, что идут к Москве немцы и то знатно последуя брадобритию и табаку во всесовершенное благочестия исповержение».