К. Медведевич - Ястреб халифа

• Название: Ястреб халифа
• Автор: К. Медведевич
• Жанр: Альтернативная история

Сюжет повествования, в котором действуют люди, джинны, аль-самийа ("сумеречники", существа, в европейских легендах называемые эльфы), демоны и прочие нечеловеческие сущности. завивается вокруг истории халифата: в нем есть интриги, войны, мятежи, женитьбы, убийства, походы, любовные истории, смены династий, предательства, гаремы, красавицы, погони, любовь, стихи, шелка, аромат шаммамы… А среди всего этого действует главный герой: Тарик аль-Мансур("Победоносный"), сумеречник, связанный с престолом империи клятвой служения.

---

Рассказывали, что видавшие виды степняки, стоявшие под главным знаменем, дрогнули, когда увидели налетавших «ястребов». В первых рядах скакал Тарик — а по обе стороны от него неслись два необыкновенных всадника, один на вороном, другой на золотистом коне. От них исходило призрачное сияние, и кони их не касались копытами земли. Многие считали, что это досужие домыслы: мол, кто их потом видел, этих джиннов-воителей? Хватит нам и одного самийа, говорили эти здравомыслящие люди: и впрямь, вид самийа мог устрашить самое храброе сердце. Фигуру нерегиля окружало бело-голубое сияние Сумеречного мира, а меч сверкал нестерпимым блеском нездешних краев. Джунгары, вереща от страха, кидались в рассыпную, едва завидев Бледного всадника.

Аммар, который рубился в первых рядах своего отряда, к досужим рассказам не прислушивался. Развернувшего крылья света Тарика он видел — ахнув, один из воинов показал ему пальцем, когда самийа проскакал, как проплыл, мимо: сиглави словно не касался земли, как во сне, мчась по странной серебристой дороге, которая стелилась ему под копыта. Меч нерегиля рассыпал искры и косил джунгар, как траву.

А еще Аммар видел, как справа от него в поле зрения вдруг возник всадник на вороном коне. А потом этот конь прыгнул через кочевничью кибитку в два человеческих роста — мягко, бесшумно, изогнувшись в полете, как кошка. Летучий всадник тогда обернулся к Аммару, и тот понял, что на стройном воине нет шлема, и черные кудри вьются по ветру, как у девушки в озерной купальне. К Аммару было обращено худое, узкое, бледное до прозрачности лицо, с которого смотрели два огромных, без белков и зрачков, сплошных черных глаза. Аммар сглотнул тогда и понял, что стоит лицом к лицу с одним из силат, — возможно, как раз противником Тарика в той шахматной партии в невообразимо далекой долине Мерва. Потом всадника заволокло пылью. Впрочем, Аммар не был уверен — возможно, джинну надоело убивать в зримом облике, и он растаял в воздухе, чтобы стать невидимой смертью.

К вечеру в под стенами Фейсалы не осталось в живых ни одного джунгара. Пленных киданей и найманов, которых выжило предостаточно, Аммар приказал пощадить.

Когда бой исчерпал себя и погас, как прогоревший костер, оказалось, что нерегиля нигде нет. Аммар забросил себя в седло своего рыжего кохейлана, и отправился на поиски. Потом он удивлялся себе: зачем он это сделал? И отвечал себе честно — он, Аммар, боялся, что нерегиль опять исчезнет, а люди будут смотреть на своего халифа и молча спрашивать взглядами: где он? Где ангел-защитник? Почему он вечно покидает тебя, как ветреная девушка надоевшего возлюбленного? Что с тобой не так, а, халиф, что твой волшебный помощник не желает с тобой знаться?

Найти нерегиля оказалось довольно просто: нужно было лишь проехать чуть дальше на юг, туда, где склон долины начинал уходить вниз крутизной, опасной даже для выносливых крепконогих кохейланов. Впрочем, потом Аммар задумался: а ведь к югу от Фейсалы нет таких крутых склонов. И прогнал от себя этот вопрос, как заранее не имеющий ответа.

А тогда он сразу увидел самийа чуть ниже по склону: тот стоял на вершине одного из холмов, держа в поводу застывшего бледным изваянием коня. Перед ним над трупами врагов плясала джинния-сила: изгибаясь золотистой змейкой, закидывая назад голову с водопадом золотых волос, окутывая себя подолами горящих огнем одежд и длинными рукавами, — тоненькая и страшная, как язычок нездешнего пламени.

Аммар сглотнул и понял, что имел в виду самийа, когда оскорбился в ответ на "собачью кличку". В этой тьме над погруженным в кладбищенскую немоту полем боя, в виду бесшумной пляски потусторонней девы, немыслимо было позвать — "эй, Тарик!". И халиф Аш-Шарийа собрался с духом и крикнул, называя самийа его истинным именем:

— Тарег! О Тарег! Вернись к нам! Мы, люди, и я в том числе, хотим выразить тебе благодарность, о князь из князей народа Сумерек!

И нерегиль обернулся, словно просыпаясь, и у Аммара пробежал по спине холодок: на него смотрели огромные, серые, переливающиеся нездешним сиянием глаза, в которых нельзя было различить ни радужки, ни зрачка.

Праздновать победу пришлось без нерегиля: въехав в город, он прошел в отведенные ему комнаты, завалился, как был, в кольчуге и накидке, на расстеленные ковры — и уснул. На семь дней. На четвертый день в Фейсалу, подгоняемый истошными письмами Аммара, примчался Яхья — хорошо, что старый астроном пустился в путь еще в прошлую луну. Яхья пощупал пульс на бледном тонком запястье, оттянул прозрачное, как перламутровая раковина, веко, прислушался к ровному дыханию, и успокоил столпившихся у маленького домика близ Пряничных ворот людей — самийа спит. Просто спит. Видимо, он устал. И теперь вот спит. Мало ли, может все воины аль-самийа так долго спят после боя, мы же не знаем.

Утром восьмого дня Тарик глубоко вздохнул, сжал руки в кулаки, легонько вскрикнул во сне — и сел на подушках. Чуть пошатываясь даже в сидячем положении, он довольно долго вбирал в себя окружающие краски и предметы, — видимо, пытаясь понять, где находится. Яхья на коленях подполз к нему с чашкой айрана. Самийа долго смотрел на него, явно не узнавая. Зато когда его глаза прищурились и посмотрели осмысленно, нерегиль резко наподдал по чашке рукой, и Яхья умылся кислым молоком по самый кончик бороды.

И старый астроном засмеялся, вытирая рукавами лицо, и сказал:

— О свирепейшее из созданий Всевышнего! Теперь я вполне уверился в том, что с тобой все в порядке и ты окончательно пришел в себя!

Мрачно осмотрев то, что было на нем надето, — на второй день беспробудного сна Аммар приказал попискивающим от страха невольникам снять с нерегиля перевязь с мечом и кинжалом, доспех и вообще все, вымыть его и переодеть в чистую одежду, поэтому сейчас на Тарике не было ничего, кроме штанов и рубахи, — так вот, мрачно осмотрев себя, нерегиль встал, сделал, пару раз пошатнувшись, несколько шагов и сообщил, что ему нужно видеть повелителя верующих. Затем, явно отчаявшись в своей возможности ходить не падая, снова сел на подушки. Яхья попытался с ним заговорить, но Тарик зашипел на него на каком-то странном наречии, по-видимому, на своем родном языке, и Яхья, вздохнув, поклонился и вышел из комнаты.

Аммар явился незамедлительно. Он попытался сохранить достойный и царственный вид при входе в комнату, но у него не получилось. Он подпрыгнул к Тарику и тряхнул его за плечи:

— Слава Всевышнему, ты жив!

Округлив глаза, самийа посмотрел на него, как на безумца, и спросил:

— Да что с тобой, человек, ты явно не в себе. С чего это я должен быть мертв?

И вдруг вздохнул и сказал:

— У меня есть новости для тебя, Аммар. Если мы хотим прекратить набеги джунгар и обезопасить Аш-Шарийа от угрозы из степи, нам нужно идти в степь. Его нужно убить, Аммар. Иначе они все время будут возвращаться и накатывать заново и заново — как волны морского прибоя.

— Кого убить? — нахмурился Аммар.

— Эсен-хана. Великого хана джунгар. Убить его тело, убить куст его души, и разрубить на части и сжечь их Великое белое знамя, сульдэ.

Халиф некоторое время помолчал и сказал:

— Сдается мне, Тарик, что ты кое-что об этом хане знаешь такое, чего не знаю я.

И Тарик ответил:

— Помолись о помощи Богу, которого ты чтишь. Мы идем сражаться против демона, вселившегося в человеческое тело.

Закатное солнце стояло низко и больно било в глаза. Не спасали даже плотные шелковые занавески — небо горело каким-то предсмертным, прощальным блеском, оставляя на изнанке века черный ослепительный круг уходящего за горизонт светила.

Тарик сидел лицом к солнцу, не по-человечески широко раскрыв глаза — сейчас они казались пустыми озерцами золотого света. Болезненно сморгнув — о Всевышний, как он так может, там же как пылающий шип торчит, — Аммар повернулся обратно, к гомону и крикам. Военачальники пожимали плечами и то и дело проводили руками по лицу, призывая в свидетели Всевышнего:

— О мой халиф, это безумие! Сейчас из степей вышла армия в сто пятьдесят тысяч сабель — а сколько там еще воинов? Они бесчисленны, подобно песчинкам на морском берегу!

Один из лучших его военачальников, Мубарак иль-Валид, сидел, пощипывая свои роскошные персидские усы:

— Ибн Ахмад прав и говорит дело, повелитель. Всевышний указал нам путь к мужеству, но не к безрассудству. Идти в степь с пятнадцатью неполными тысячами воинов — безумие. Мы затеряемся среди холмов и трав, как камешек на дне пруда.

Тарик отрешенно таращился в окно — земля и небо торжественно хоронили солнце. Нестерпимое сияние резко спало, и небеса стало затягивать розово-фиолетовым. Сумерки здесь, в Фейсале, смыкались быстро — и также быстро сменялись непроницаемой ночью. А сейчас уходящее солнце забирало с собой золото и аквамарин, редкие полосы облаков темнелись на роскошном, необъятном полотнище небосвода.